Когда мы уже оставили позади каньон и летели дальше, Вальверде улыбался, хотя и было заметно, как он слегка побледнел. Позже, все же, сознался, что тоже ощутил это странное чувство из смеси страха перед каньоном Ауянтепуи и одновременно притяжения к нему, и что он уже пролетал через каньон четыре раза, и был уверен, что когда-нибудь все-таки разобьется о его дно. Потом показал мне на небольшую площадку на расстоянии в пару километров, где виднелся скелет разбившегося там самолета.
— Этих каньон тоже приманил, — прокомментировал он, — и вот они — все погибли.
Крайне симптоматично, что в этих отдаленных, труднодоступных местах, где самолет оказывается порой единственным средством транспорта, почти у каждой взлетно-посадочной полосы, в начале или в конце, лежат куски разбившихся летательных аппаратов, и их не убирают то ли из-за лени, то ли оставляют в качестве предупреждения пилотам, что в какой-нибудь из дней и с ними может случиться подобное.
Когда Ауянтепуи остался у нас за плечами, Вальверде указал на какую-то точку на горизонте в юго-западном направлении.
— Вот там находится испанская миссия францисканцев, — сказал он. — Не хотели бы нанести им визит?
Идея пришлась мне по душе, и минут через двадцать мы приземлились на плато. Воздух здесь был прохладен и свеж. Невдалеке от того места, где мы сели, поднималось массивное здание из камня, рядом раскинулась небольшая индейская деревня, насчитывающая около тридцати домов: Кабанайен.
Как только мы вылезли из кабины, к нам подошли два монаха: святой отец Куитилиано де Зурита, возглавлявший эту миссию, и святой отец Мартин де Армельяна. Первый выглядел как старец — белая борода и добродушное, открытое лицо, в Венесуэле он жил уже тридцать два года, и все это время на пустынных землях Великой Саванны, и он признался нам, что в миру его звали Хулио Солорзано Перез, родом из Зуриты, из деревни Сантандер, что располагается невдалеке от Торрелавега.
Про второго не помню откуда он был родом, помню только, что любил читать, собрал целую книгу рассказов и легенд тех индейцев, которые жили при Миссии.
Эти индейцы, называвшие сами себя «пемонес», принадлежат к племенам аринготос, камаракотос и алекуна, хотя при посторонних предпочитают, чтобы их все-таки называли именно «пемонес». Люди они мирные, живут под защитой Миссии, занимаются тем, что выращивают рис, разводят скот и охотятся на ту дичь, какая в небольших количествах водится в тех широтах. Когда же я спросил падре Армельяна как и чем живут здесь миссионеры, он, не задумываясь и не моргнув, ответил:
— Исключительно благодаря чуду, сын мой.
И я не удержался и рассмеялся такому быстрому и простому ответу, потому что действительность превосходит все скромные ответы. Собственное стадо Миссии насчитывает пятьсот голов, а площадь рисовых полей так и просто впечатляет. Самая главная проблема миссионеров заключается в том, что не существует надежного пути по земле, связывающего Миссию с остальным миром. И все, что требуется для жизни, начиная от продуктов питания — сахар, масло, мука или кофе и кончая цементом, при помощи которого и было возведено здание Мисси и дома индейцев, завозится сюда по воздуху, на самолетах.
Ближайшее обитаемое место — это печально известная венесуэльская тюрьма «Эль Дорадо», о которой не так давно много говорили из-за новеллы Генри Чарьере «Папильон», где он описывает это «исправительное» заведение.
«Эль Дорадо» располагается в получасе лета на север. А с южной стороны простираются недоступные и неизученные горы Сьерра-Паракаима и полные тайн вершины Рораима. Никогда нога белого человека не ступала ни на те вершины, ни на тот горный массив, и ходят слухи, что это последнее прибежище племени женщин-воительниц, «амазонок», в честь которых и назвали ту великую реку, которую открыл Орельяна.
И так уж случилось, что я провел три месяца, блуждая по амазонской сельве от Гуаякиля на тихоокеанском побережье, до Белен де Пара на атлантическом берегу, следуя шаг за шагом по следам Орельяна и одновременно пытаясь разузнать как можно больше от судьбе тех женщин-воинов. Мои исследования привели к заключению, что приблизительно два века назад последние из амазонок укрылись в одной из долин Сьерры-Паракаима. И поскольку Миссия располагается рядом с теми горами, то я захотел узнать, что обо всем этом думаю монахи.
— Не так уж и много, — скромно ответили они. — Добраться до этих гор совершенно невозможно и, тем более, мы ничего не знаем о тех, кто попытался проникнуть туда. Племена, живущие в округе, в основном ваикас и гуахарибос, ведут себя крайне враждебно, а еще глубже в горах и в сельве, как люди говорят, живут другие племена, настроенные еще более враждебно и воинственно, и не позволяют никому приблизился к тем местам. Мы и сами не уверены в том, что какое-то из тех племен не состоит из женщин, но на данный момент это недоказуемо, поскольку любые новости, любые слухи непременно дошли бы до наших ушей.
— Однако, — возразил я, — кое-кто из пилотов, пролетавших над теми местами, утверждают, что видели с воздуха среди деревьев мосты и города, построенные из камня. По крайней мере, руины. И вы, наверняка, знаете, что в соответствии с легендами и традиционными рассказами местных, только амазонки могли возводить сооружения из камня.
— В самом деле, говорят про это много, — согласились монахи, — но пока кто-нибудь не будет в состоянии дойти туда и проверить все лично, подобные рассказы останутся лишь фантазиями. К великому сожалению, вся эта область совершенна непроходима, и на данный момент мы не верим, что найдется такой смельчак, отважившийся на подобную авантюру.
Остаток утра мы провели в компании с миссионерами из Кабанайен, те были очень внимательны и заботливы по отношению к нам. Затем мы полетели обратно, пролетели рядом с Ауянтепуи и водопадом «Прыжок Ангела», но на этот раз они были скрыты от нас густым туманом, и приземлились в одном из самых красивых уголков Земного шара: в Канаиме.
И водопады, и озеро Канаима, по моему мнению, представляют самый настоящий райский уголок, какой можно себе вообразить на Земле.
Представьте себе: пляжи из белого песка, прозрачнейшая вода в озере и ни намека на каких-нибудь опасных животных, климат самый приятный, высокие пальмы «мориче» склонились над водой, словно только для того, чтобы подарить густую тень купающимся в озере. Без сомнения, это то самое место, где я с удовольствием поставил бы дом и остался жить навсегда.
Вдали, над краем водопадов «Ача» и «Сапо», виднелся, едва различимый на фоне неба, силуэт Ауянтепуи. Люди, живущие в этих местах, уверяют, что в ясные дни можно различить даже облако водяной пыли над «Прыжком Ангела». А вокруг простираются бескрайние луга, с редкими деревьями, пальмы, протянувшиеся длинными цепочками, и над всем этим пространством застыло чувство одиночества и невероятной тишины.
Проезжая через Гайану, меня всегда тянет завернуть в Канаиму, пусть на несколько часов, и когда подходит время уезжать, я ощущаю приблизительно то же самое, что должен был чувствовать Адам, когда его выдворили из рая.
Мы полетели дальше и, спустя некоторое время, догнали гидросамолет старателей, направляющихся, как и мы, к месторождению алмазов в Сан-Сальвадор де Пауль. И спустя четверть часа уже приземлились на великолепной взлетно-посадочной полосе, что пять тысяч горняков, работая бесплатно, построили за один день. А другого выхода у них не оставалось — это единственный путь, связывающий Сан-Сальвадор де Пауль с остальным миром и проходит он по воздуху. Двадцать пять самолетов ежедневно курсируют туда-обратно, образуя что-то вроде воздушного моста, по которому в город доставляется все необходимое, начиная от хлеба и мяса, кирок и лопат и кончая солью.
Как только самолет остановился в конце полосы, нас сразу же окружили солдаты Национальной Гвардии.
Все, что они хотели, это удостовериться, что ни капли спиртного, ни грамма самого безобидного пива не попадет в лагерь горняков. Алкоголь, в любой его форме, строжайше запрещен на территории Пауль, поскольку известно из предыдущего печального опыта, что именно выпивка приводит к самым серьезным, самым кровавым конфликтам в подобных местах.
Меньше чем за две недели, Пауль, представлявший из себя пару-тройку хижин, затерянных на бескрайних просторах Великой Саванны, превратился в город с населением более десяти тысяч человек, потерявших голову из-за золотой и алмазной лихорадки, заполненный всякими авантюристами, старателями, проститутками, контрабандистами и ювелирами — мир, где алкоголь привел бы к еще большему количеству конфликтов, возникавших и так без видимых на то причин, а потому полиция и армия постарались, чтобы в городе, где на момент нашего прибытия обитало почти пятнадцать тысяч человек, не было ничего, кроме освежающих напитков и кофе. Цены на те немногие напитки, содержащие алкоголь, что контрабандистам удавалось пронести в город, достигали таких астрономических значений, что если человек и захотел бы напиться, то должен был выложить сумму эквивалентную недельному заработку.
Убедившись, что на борту нашего самолета нет ничего спиртного, у нас поинтересовались, прилетели ли мы как старатели, потому что в этом случае нам полагается выдать разрешение на право вести разработки на территории в десять квадратных метров к югу от поселка. На подобных разработках, как эти, называемых «свободными» или «свободного пользования», подобные разрешения должны выдаваться всем: и венесуэльцам, и иностранцам, никому нельзя отказать, и каждый старатель выбирает для себя участок в соответствии с полученным ордером.
Узнав, что наш визит обусловлен лишь интересом и еще желанием повстречаться со старыми знакомыми, лейтенант Национальной Гвардии, широкоплечий юноша, по имени Хосе Али Эрнандез, предложил свою помощь и приказал позвать сержанта, кто, по его мнению, знал большую часть профессиональных старателей.
Когда же я спросил у сержанта про «Катире» Себастьян и «Черного» Томаса, тот лишь отрицательно покачал головой. «Катире» он никогда не встречал и ничего не знал про него, а что касается Томаса, то год назад его тру