— Да! — прорвал его наконец приятель графа, — действительно, обыкновенными способами освободить вашего папа, m-lle, невозможно.
— Как, — вскричала Леночка, — и слезы снова блеснули на ее глазах, — и вы отчаиваетесь спасти моего отца?
Вячеслав сделал энергический жест рукою.
— Позвольте, позвольте! — воскликнул он. — Я сказал только, что вашего папа нельзя выручить обыкновенными способами. Крепки стены Петервардейна, бдительно охраняются его казематы. Даже если бы г. Осипову и удалось вырваться из них, — со стороны суши крепость окружена патрулями и караульными постами, а по Дунаю постоянно шмыгают дозорные на паровых шлюпках… Его непременно схватят…
— Но в таком случае, — сказал Гонтран, — по-твоему, Михаилу Васильевичу нельзя бежать ни сухим путем, ни водою. Что-же остается?
— А воздух? Почему ты думаешь, что этот путь хуже других?
— Шар! — с энтузиазмом вскричал граф. — Да, это мысль гениальная?
— Шар! — негодующим тоном передразнил Гонтрана приятель. — Да что ты поделаешь, позволь спросить со своим шаром? А если, вместо Петервардейна, твой шар спустится где-нибудь в Средиземном море, — тогда что?
— Тогда… — в замешательстве остановился, потупив голову, молодой дипломат.
— Я вам повторяю, — с торжествующим видом сказал г. Сломка, смотря попеременно то на хозяйку, то на приятеля, — что воздух есть единственный путь, которым может спастись г. Осипов.
— Воздух!.. Воздух!.. Слышали мы, что воздух, — нетерпеливо перебил инженера Гонтран, — да как ты полетишь по воздуху?
— Средство есть, и средство верное!..
При этих словах Леночка быстро встала и, схватив обе руки гостя, произнесла дрожащим голосом:
— Ужели это правда? Но нет… Не обманываетесь ли вы пустой надеждою? О, если бы вы могли освободить моего доброго папа!..
— Дорогая Елена Михайловна, — ответил Сломка, — будьте уверены, что я сделаю всё, что могу.
Затем, обратившись к Гонтрану, молодой инженер спросил:
— Готов ли ты на некоторые пожертвования для этой цели?
— Я готов для этого пожертвовать даже жизнью, — пылко отвечал граф.
— Ну, такой жертвы не понадобится, — улыбнулся его приятель.
— Что же нужно?
— Прежде всего добудь себе отпуск.
— Сегодня же вечером еду в посольство и попрошу генерала Шанзи уволить меня на несколько месяцев — отвечал граф. Леночка бросила на жениха взгляд, полный благодарности.
— О, Гонтран! — нежно проговорила она. Молодой дипломат взял ее маленькие ручки и, целуя их, произнёс:
— Что значит это ничтожное пожертвование, лишь бы только мне удалось, благодаря ему, отереть ваши слезы и вызвать улыбку на ваши губки.
Сломка слегка пожал плачами.
— Эти влюблённые, — пробормотал он, — всегда и везде одинаковы. У всех одни и те-же фразы, какие вечно повторяются с самого сотворения Адама и Евы.
— Что ты там ворчишь? — перебил своего приятеля Гонтран.
— Я говорю, что твоего отпуска еще недостаточно, — мне нужны деньги, тысяч пятьдесят.
— Опять-таки сегодня-же вечером я напишу тебе чек на эту сумму, — ответил, не задумываясь, молодой дипломат. Затем он прибавил на ухо Вячеславу:
— Только пожалуйста будь по-экономнее: это все мое состояние.
— Гонтран, — воскликнула, услышав великодушный ответ жениха, Леночка, — я не хочу…
— Дело идет о спасении вашего отца, m-lle, — бесцеремонно перебил ее Сломка.
Молодая девушка покраснела и, потупившись, прошептала:
— Я не хочу, чтобы граф разорялся из-за нас.
— Ах, — с жаром вскричал молодой дипломат, — если бы у меня были миллионы, я и не задумался бы отдать их для спасения отца дорогой для меня особы?
— В таком случае, — холодно отвечал молодой инженер, — г-н Осипов спасен. Завтра мы едем с тобою, Гонтран, в Париж и приготовим там все нужное для освобождения узника.
— А твоя служба?
— К чёрту службу.
— Но я не могу ее оставить одну, — тихо сказал другу граф, знаком указывая на Леночку.
— Ах, эти женщины! — пробормотал с досадой молодой инженер. — Ну, да ладно, оставайся пока здесь, я один поеду и всё приготовлю, а потом приглашу и тебя.
Сказав это, господин Сломка энергично забегал по комнате, отчаянно теребя свои курчавые волосы, — признак, что он был всецело поглощён какой-нибудь идеей. Наконец Гонтран остановил приятеля.
— Но скажи нам, Вячеслав, — обратился к нему молодой дипломат, — что ты намерен делать? В чем заключается твой план?
Инженер остановился.
— Мой план очень прост, — отвечал он, — я уже сказал, что воздух — единственный путь для освобождения профессора Осипова, а так как воздушным шаром нельзя управлять, то нужно построить аппарат, который бы мог плавать в атмосфере по воле воздухоплавателя.
— Значит, тот-же шар, только особого устройства?
— О, далеко нет: я подразумеваю аппарат тяжелее воздуха, не аэростат, а аэроплан.
Граф недоумевающе посмотрел на своего друга.
— Ты не понимаешь меня? — спросил тот. Молодой дипломат с легкой улыбкой взглянул на свою невесту и проговорил:
— Так как Михаила Васильевича здесь нет, то могу откровенно признаться тебе, милый Вячеслав, что я решительный профан во всем, что пахнет наукою… Да, я тебя не понимаю.
— Ну, так и не старайся понять… Ведь ты веришь мне?
— Безусловно.
— Прекрасно. Так я и не буду посвящать тебя в подробности моего плана, тем более, что уже поздно. Не забывай, что я приехал вчера вечером, после 53 часов пути, а завтра в первом часу уже должен быть в вагоне.
С этими словами г-н Сломка взглянул на часы…
ГЛАВА IX
Через два, месяца после разговора, описанного в предыдущей главе, Елена Михайловна спросила графа:
— Дорогой друг мой, что вы думаете о вашем приятеле, г-не Сломке. Гонтран задумался.
— Решительно не понимаю, что с ним делается, — отвечал он, — все мои письма к нему остались без ответа; недавно посланная телеграмма имела ту же участь.
— Знаете, что? — проговорила молодая девушка, — я полагаю, что ваш приятель, сначала надавав прекрасных обещаний, в конце концов предпочел просто отправиться на место службы.
Молодой дипломат быстро вскочил со своего места.
— Что вы говорите, дорогая Елена Михайловна!.. вскричал он.
— Да, да, — стояла на своем Леночка, — всего вероятнее, что он нашел невыгодным жертвовать своими интересами для старика, которого он даже не знает.
— Но это невозможно! Через две недели после отъезда Вячеслава я получил извещение от моего нотариуса, что последний выдал ему пятьдесят тысяч франков.
Молодая девушка склонила голову.
— Быть может, — в раздумье проговорила она, — г-н Сломка воспользовался этими деньгами для каких-либо других целей…
— Нет, нет! — с жаром прорвал свою невесту Гонтран, — я знаю Вячеслава, — это честнейший малый… Надо подождать еще.
Елена Михайловна несколько мгновений молчала, затем сказала голосом, в котором слышалась нескрываемая горечь:
— Ждать! Опять ждать! Когда мой бедный отец, в мрачной тюрьме, влачит жалкое существование среди преступников и убийц, обвиняя меня, свою дочь, которая не хочет оказать ему никакой помощи!..
— Но что же мы можем поделать?! — вскричал Гонтран.
— Попытаться увидеть его… Если я не могу освободить бедного папа, то но крайней мере облегчу его участь.
— Елена Михайловна, что вы задумали?
— Я решила ехать в Австрию, и к отъезду моему все уже готово. Молодой человек не верил своим ушам.
— Вы едете — проговорил он, совершенно ошеломлённый… — Но ведь австрийская полиция на самой же границе остановит вас!
— Я это знаю, — твердо возразила молодая девушка, — и намерена принять некоторые предосторожности, чтобы избегнуть внимания сыщиков.
С этими словами Леночка вышла и через несколько минут явилась перед удивлённым Гонтраном в костюме венгерской крестьянки.
— В этом наряде, — сказала она, — никто не узнает во мне дочери несчастного профессора Осипова. А теперь посмотрите мой маршрут, — и молодая девушка разложила пред женихом географическую карту, — видите, сначала я отравлюсь, через Яссы и Бухарест, по железной дороге в Браилов; здесь переоденусь и буду продолжать путь по Дунаю, на пароходе австрийского Ллойда, до самого Петервардейна…
— Но ведь это чистое безумие! — не мог удержаться молодой дипломат.
— Безумие или нет, г-н граф, но я непременно выполню свой план.
По твердому тону, которым были сказаны эти слова, Гонтран увидел, что всякое противоречие с его стороны будет бесполезно.
— Когда же вы думаете отправиться? — спросил он дрожащим голосом.
— Завтра.
— Завтра?! Так скоро! — вскричал он, хватая Леночку за руку.
— Нет, это и так уже поздно… Вспомните о том, кто страдает, одинокий, в темнице…
— Позвольте мне по крайней мере сопровождать вас! — умолял граф. Леночка отрицательно покачала головою.
— Нельзя… Это привлечет внимание полиции и погубит весь замысел.
Гонтран сделал жест отчаяния.
— Конец моему счастию! — с тоской проговорил он.
— Нет! — энергично возразила его невеста. — Будьте мужественны, граф… Мы ещё увидимся, клянусь вам… Внутреннее чувство подсказывает мне это…
Она произнесла эти слова с такой уверенностью, что граф и сам почувствовал слабую надежду…
На другой день, утром, молодой дипломат, печальный и убитый, явился на вокзал Николаевской железной дороги, надолго проститься с той, за кого он с радостью отдал бы саму жизнь. В последние минуты перед разлукой он пожирал глазами это милое личико, подернутое тенью грусти, эти русые волосы, своевольно выбивавшиеся из-под шляпы, эти голубые глаза, на которых блистала слеза… Не отрываясь от дорогого образа, Гонтран словно хотел на всю жизнь запечатлеть его в своей душе…