В последний раз свистнула машина, и скоро поезд, выбрасывая клубы дыма, тронулся по направлению к Москве… Молодой дипломат тоскливо смотрел в ту сторону, где из окна вагона развевался белый платок… Наконец поезд исчез в туманной дали, и Гонтран почувствовал, словно что-то порвалось в его сердце.
Прошло несколько дней со времени отъезда Леночки, дней тоски и одиночества для молодого дипломата. Граф Фламмарион подумывал уже о том, чтобы бросить службу в опротивевшем ему Петербурге, как вдруг он получает из Парижа лаконическую телеграмму:
Прочитав ее, Гонтран испустил крик радости.
— Верный друг, — сказал он, — я знал, что ты не можешь не исполнить обещанного!
Только мысль о невесте омрачала радость молодого человека. Через шестьдесят часов Гонтран уже был в Париже и, наняв фиакр, приказал вести себя на бульвар Монпарнас, где обитал его друг, под самой крышей одного высокого дома.
Занимаемые здесь молодым инженером апартаменты далеко не были роскошны. Они состояли всего из двух обширных комнат, из окон которых виднелась величественная панорама северной части Парижа. Одна из комнат служила вместе библиотекой, рабочим кабинетом, обсерваторией и гостиной. Другая исполняла роль лаборатории и спальни. На последнее ее назначение указывала стоявшая у стены простая железная кровать с тонким, как блин, матрасом и вытертым одеялом.
В углу лаборатории находилась печь, вся уставленная тиглями и ретортами разнообразных размеров, среди которых возвышался перегонный куб с змеевиком. Расположенные по стенам столы были заняты множеством склянок с химическими веществами, массой колб, эпруветок и пробирных цилиндров. На большом столе у окна стояли химические весы и, под стеклянным колпаком, большой микроскоп со всеми принадлежностями.
В другой комнате, — библиотеке, вместо столов, по стенам стояли огромные стеклянные шкафы с книгами и физическими инструментами: электрическими машинами разных систем, пневматическими насосами, гальваническими элементами, фотографическими приборами, телескопами, лупам и и т. п. Всю меблировку этой комнаты составляли несколько трехногих стульев, оборванная кушетка и этажерка. Ни ковров, ни картин, ни даже занавесок на окнах не было и в помине. Г-н Сломка, хотя и не был монахом, совершенно не признавал всех подобных прихотей.
Книги, аппараты, да еще коллекция трубок, развешанных по стенам, — вот все, о чем он заботился.
— Это ты! — воскликнул он, увидев входившего Гонтрана.
— А ты разве не ждал меня?
— Ждал, как же, но не ранее как через несколько дней. Я не предполагал — прибавил он с насмешливой улыбкой, — что у тебя хватит храбрости уехать из Петербурга так скоро.
При этих словах лицо Гонтрана подернулось облаком печали.
— Увы! — проговорил он, — вот уже восемь дней, как Елена уехала.
— Как! Куда?
Молодой дипломат в коротких словах передал приятелю о замысле молодой девушки.
— Ах, эти женщины! — с досадой воскликнул Всячеслав, выслушав Гонтрана и запуская всю пятерню в свои густые волосы. Самая лучшая из них никуда не годится!
С этими словами хозяин стал шагать по комнате, насвистывая сквозь зубы какую-то песенку. Потом, остановившись, он отрывисто спросил гостя:
— Что, ты не очень устал с дороги? Можешь сопровождать меня?
— Куда?
— В Ножан-на-Марне.
— А что делать?
— Посмотреть на мой аппарат.
— Едем.
Через час оба приятеля уже сходили с трамвая около Венсенского форта и пешком направились по тенистым аллеям парка. Миновав Фонтенэ, Сломка свернул в один из глухих переулков и остановился у двери, на которой висел огромный замок. Молодой инженер вынул из кармана ключ и вложил его в замочную скважину. Дверь отворилась, и оба спутника очутились на обширном пустыре, среди которого одиноко возвышался большой сарай.
— Но где-же твой славный аппарат? — спросил оглядываясь по сторонам, Гонтран.
— Там, — указал рукой на сарай г. Сломка. — Он не собран еще, во-первых, потому, что двигатель не готов, а кроме того и места в сарае мало… Я должен был придать своей птице весьма большие размеры, чтобы она была в состоянии поднять четырех человек.
— Твоей птице! — воскликнул граф.
Инженер улыбнулся.
— Сейчас ты увидишь, почему я ее так называю, — и с этими словами Сломка отворил двери сарая.
Гонтран увидел на полу последнего около дюжины металлических частей, странной формы, тщательно отполированных; здесь же лежали свернутые в трубку куски шелковой ткани и других материй; наконец вдоль стен, на полках, были разложены различные слесарные инструменты и физические приборы.
Любопытство молодого дипломата, при взгляде на эти вещи, мгновенно сменилось глубоким разочарованием.
— Это-то и есть все, что ты успел сделать?.. Это-то и есть твоя птица? — протянул он.
— Как! "Все, что успел сделать"!.. Поверь, что я не тратил времени даром, — отвечал инженер.
Гонтран указал на куски материи.
— Ты хочешь сделать шар? — спросил он друга. — Нет, не шар, а аэроплан.
Затем, прочитав недоумение в глазах приятеля, Сломка поспешил объяснить ему:
— Ты знаешь, конечно, что такое бумажный змей, и понимаешь принцип, в силу которого он летает: ведь он движется против ветра на бечёвке, другой конец которой находится в руках человека запускающего змея… Прекрасно. Теперь представь, что я заменю бечёвку двигателем, толкающим змея с такой же скоростью, как это делает тот, кто держит другой конец бечёвки… Очевидно, результат получится совершенно одинаковый.
— То есть твой змей останется неподвижным в воздухе, если сопротивление не будет изменяться, но если оно будет колебаться, то змей или поднимется, или упадет?
Г-н Сломка утвердительно кивнул головою.
— О, как жаль! — с комизмом воскликнул Гонтран — что Михаил Васильевич не слышит меня в эту минуту! Он подумал бы, что его будущий зять на самом деле астроном! Как обрадовался бы старец, что мои познания в механике столь обширны!
Затем, меняя шутливый топ, граф серьёзно спросил приятеля:
— Надеюсь, однако, что ты не заставишь меня лететь на бумажном змее?
— А почему нет? — хладнокровно отвечал инженер.
Граф посмотрел на г. Сломку и потом, указывая пальцем на лоб, с состраданием проговорил:
— Да у тебя, Вячеслав, видно здесь…
— Ты думаешь, что я сошел с ума? — вскричал инженер. — Хорошо же! Смотри, слушай и старайся понять!
С этими словами приятель Гонтрана схватил валявшийся на полу кусок угля и быстро набросал им на выбеленной стене эскиз своей машины.
— Что это такое? — с недоумением спросил жених Леночки, смотря на чертёж и ничего не понимая.
— Это! — вскричал Вячеслав, — это мой бумажный змей. Прежде всего, мы имеем здесь огромную поверхность из лакированной шелковой ткани, с площадью около четырёхсот квадратных метров, устроенную таким образом, что, в случае порчи машины, она может заменить собою парашют… Понимаешь?
— О, пока всё для меня ясно, как ключевая вода!.. Но вот насчет порчи машины и парашюта — это мне не правится… бррр!..
— Здесь, — продолжал инженер, не обращая внимания на слова приятеля, — на том месте, которое я назову головою моего змея, в передней его части, находятся два винта, лопасти которых, диаметром в три метра, сделаны также из шелковой материи, натянутой на стальную раму.
— Ага! Это и есть, верно, вот эти машины! — догадался Гонтран, указывая ва странные приборы, прежде всего обратившие на себя внимание молодого дипломата, при входе его в сарай.
— Вот, вот!.. они самые, — с улыбкой отвечал инженер. — Вот эти-то "машины" — как ты их называешь, — могут делать триста оборотов в минуту, будучи вращаемы паровым двигателем моей системы… Объяснить тебе его устройство?
— Нет, нет! Ради Бога избавь! — с неподдельным ужасом вскричал граф. — Моя голова и так трещит от всего, что я услышал, и теперь ты потеряешь только понапрасну время… А впрочем… этот двигатель, где он у тебя помещается… Уж не на самой ли материи твоего змея?
— Почему-же нет? И, сделав углем крест посредине самого змея г-н Сломка прибавил: — вот где его место.
— Но его вес… и, кроме того, нужные для паровой машины огонь и вода!..
— Терпение, терпение! — прервал приятеля инженер. — Сейчас мы дойдем и до них. Прежде всего заметь, что мой змей, благодаря винтам, будет делать не менее пятидесяти метров в секунду, — скорость во всяком случае совершенно достаточная, чтобы сопротивление воздуха преодолевало тяжесть всего аппарата.
— Ну, в таком случае с твоим змеем повторится та же история, какую ты предсказывал моему воздушному шару, — смеясь, возразил Гонтран. — Он будет игрушкой ветров и вместо Петервардейна занесет нас в Средиземное море.
Сломка пожал плечами.
— Эх! — сказал он, — а на что-же руль-то?
И несколькими штрихами угля инженер нарисовал в задней части аппарата треугольную плоскость, походившую на громадный рыбий хвост.
— Вот, — прибавил молодой чех, — при помощи чего мы будем в состоянии по желанию менять направление полета нашего воздушного судна.
— В самом деле! — догадался граф. — Прекрасная мысль!.. Теперь скажи мне два слова о твоем двигателе.
— Охотно, — хотя устройство его понять тебе будет несколько труднее… Мой двигатель прежде всего, состоит из паровика высокого давления, для большой прочности имеющего форму змеевика, и содержащего лишь пятьсот граммов воды.
Благодаря сильному жару, развиваемому сжиганием жидких углеводородов в особой лампе, эти пятьсот граммов превращаются в пар при пятидесяти атмосферах давления; пар давит на легкий поршень, а последний в свою очередь приводит в движение оба винта, так как трубка, в которой ходит поршень, соединена с рукояткой оси каждого винта.
А — двигательные винты. В — паровой двигатель. C — паровик. D — пол платформы. L — штурвал. М — лестница для спуска в К — нижнее помещение для аэронавтов, d — помещение для воды, e — помещение для топлива.