Погружённый в мрачные думы, старый ученый молча сидел на диване вместе с дочерью. Гонтран Фламмарион не мог оторваться от окна, с минуты на минуту ожидая какой-нибудь катастрофы. Фаренгейт сквозь зубы проклинал случай, столкнувший его лицом к лицу с оскорбителем и тем не менее не позволявший ему отомстить последнему.
Один Сломка сохранил полное самообладание. Забравшись в обсерваторию, он внимательно наблюдал в телескоп небесное пространство. Вдруг, оставив своё занятие, он сбежал по лестнице вниз и закричал:
— Вагон поворачивается!
Услышав голос приятеля, граф быстро обернулся.
— Так мы полетим вверх ногами? — невольно вырвалось у него.
— То есть… — постарался Сломка замять промах друга, — наши ноги будут находиться там, где теперь находится голова… Одним словом, коническая часть вагона, обращенная к Луне, через несколько минут повернется к Земле.
Фаренгейт, думавший только о Шарпе, радостно вскрикнул:
— Значит, мы их поймаем?!
— Почему вы так думаете!
— Чёрт возьми, да ведь вы говорите, мы падаем на Луну?
Сломка поднял брови.
— Нет, я этого не сказал, — проговорил он.
— Ну, все равно, вы сказали, что…
— Нет, не все равно: еще сомнительно, достигнем ли мы Луны.
— Что же тогда? — невольно вздрогнув, спросил граф.
— Тогда?.. Может быть, мы станем кружиться вокруг Луны, или затеряемся в пространстве, и в таком случае один Бог ведает, что нас ожидает.
— Доверимся же Его милосердию! — проговорила Елена, бросая нежно ободрительный взгляд на своего жениха.
— Во всяком случае, — шутливо заметил инженер, — чтобы ни случилось, мы первые про то узнаем…
По истечении нескольких минут наши герои не замедлили почувствовать вращение вагона, предсказанное Сломкой. Граната медленно поворачивалась вокруг своей оси, направляясь к Луне нижней, более тяжелой частью.
Падение началось, но вкось и с еле заметной скоростью. Последняя, впрочем, прогрессивно возрастала.
— Мы падаем с высоты десяти тысяч миль! — проговорил молодой инженер.
Продолжая хранить молчание, профессор встал и поднялся в обсерваторию, чтобы еще раз измерить, насколько вагон отстоит от Луны.
Получалась цифра в 45 тысяч километров. На этом расстоянии, с помощью сильного телескопа, через который Луна казалась кругом семи миль в диаметре, — можно было прекрасно различать, все подробности лунной топографии. Михаил Васильевич, позабыв о грозящем, быть может, несчастии, с восхищением созерцал хаотическую, неровную поверхность земного спутника. Его глаз замечал массу подробностей, о которых немыслимо было догадываться на земле, пользуясь даже самыми лучшими оптическими инструментам.
Тут были голые скалы, разверстые кратеры, острые пики, — и всё это разбросано в беспорядке, нагромождено друг на друга. Но ни один признак не указывал на присутствие в этом застывшем мире живых существ.
Если бы ядро наших героев продолжало двигаться по тому пути, по какому летело первоначально, то оно упало бы невдалеке от северного полюса Луны. Но встреча с Шарпом отклонила снаряд от этого направления; отчасти нейтрализуя остававшейся еще у него скоростью притяжение Луны, вагон-граната обогнул видимое полушарие последней и направился к юго-восточной части земного спутника, громадный диск которого, казалось, поглотил все небо, залив его своим светом.
— Не закрыть ли пока окна? — предложил Сломка. — Пусть m-lle Елена немного поспит.
— Мне спать?! — воскликнула молодая девушка. — Ни за что, пока мы не прилетим!
— Но подумайте, — продолжал инженер, — ведь нам осталось лететь до Луны еще по крайней мере двое суток.
— Да, дочка, — вмешался старый ученый, — г-н Сломка совершенно прав. Тебе надо отдохнуть, чтобы приготовиться к предстоящим трудам. Вот, бери пример с мистера Джонатана!
И старый ученый указал на американца, который крепко спал, растянувшись на диване. Гнев утомляет не менее, чем самый тяжелый труд, а Фаренгейт со времени встречи с Шарпом, в течении целых суток, только и делал, что бесился на оскорбителя, строя планы отмщения. К тому же вид лунных кратеров вовсе не настолько интересовал практичного янки, чтобы последний мог им любоваться беспрерывно в продолжении сорока восьми часов.
Между тем вагон, все более и более ускорял свой ход, пролетел над морем Гумбольдта, озером Сновидений и озером Смерти. Видимые с такой высоты, последние представляли собою зеленоватые пятна, похожие на отдаленные леса. Затем снаряд наших героев очутился в зените над Тихим морем.
Михаил Васильевич, в восхищении, не мог оторваться от созерцания этого сказочного мира, тайны которого пред ним мало-помалу раскрывались.
— Смотрите, — восторженно говорил он своим спутникам. — смотрите, какая изрытая, хаотическая поверхность! Вы вероятно, узнаете, дорогой Гонтран, эти горные цепи направо? Это лунные Апеннины, Карпаты и Кавказ…
Помолчав немного, старый астроном продолжал:
— А вот море Дождей, болото Туманов, болото Гниения…
Гонтран слегка толкнул локтем своего приятеля.
— Моря! — шепнул он ему на ухо, — где он их видит?
Инженер тихонько отвечал:
— В селенографии "морями" называют пятна, похожие на высохшие равнины, природу которых астрономы не могли определить.
— Вот странное название! — покачал головою молодой человек.
— Да, — продолжал инженер, — вот, например, овальное пятно, которое ты видишь на левом краю диска, это — море Кризисов.
— Mare Crisium, по Мольеровской латыни, — шутливо заметил Гонтран.
— Совершенно верно… А рядом с ним болото Снов.
— Palus Somniorum.
— И это верно.
— Вероятно, оно так названо потому, что жители там постоянно спят.
— Жители? — повторил инженер. — Ну, едва ли они там есть.
Таким образом вагон пролетал над видимой поверхностью Луны, позволяя нашим героям изучить малейшие ее неровности.
— На каком расстоянии мы сейчас от Луны? — спросил Сломка профессора.
— Почти в восьми тысячах миль.
— Странно, — вполголоса проговорил Гонтран, — мне кажется, что мы летим все медленнее.
— Как раз наоборот: сейчас мы падаем со скоростью не менее 500 метров в секунду, или 30 километров в минуту, и с каждой минутой эта скорость возрастает.
Настало непродолжительное молчание.
— А любопытно было бы, — вдруг прервал его экс-дипломат, — взглянуть отсюда на Землю. С этими словами он быстро взобрался по маленькой лестнице и открыл ставень окна, устроенного в конической части гранаты. Невольный крик удивления сорвался при этом с его губ: затерянная в море солнечных лучей, Земля казалась полумесяцем очень небольших размеров.
— И это моя родная планета! — проговорил молодой граф, презрительно пожимая плечами.
Затем, спустившись, он спросил:
— На каком расстоянии мы находимся от Земли?
— На каком? — удивленно протянул Сломка, — разве ты не слышал сейчас, что мы в восьми тысячах миль от Луны?
— Отлично слышал.
— Ну, так вычти из девяноста тысяч восемь, — останется восемьдесят две тысячи… Это так просто!
— Ах, да! — пробормотал немного сконфуженный Гонтран, — я и не сообразил!
Затем его мысли приняли другое направление.
— Скажи пожалуйста, — обратился он к приятелю, — почему Земля мне кажется отсюда всё-таки больше, чем Луна с Земли?
Сломка бросил испуганный взгляд в сторону Михаила Васильевича; но старый учёный, углубившись в созерцание Луны, видимо, ничего не слышал. Тогда, быстро увлекая графа в другой угол каюты, инженер прошептал:
— Несчастный, видно ты совсем не любишь m-lle Елену?
— Как не люблю?!
— Иначе ты не стал бы делать всё возможное, чтобы упасть в глазах Михаила Васильевича.
— Я по понимаю.
— Не удивлялся ли ты сейчас, что на равном расстоянии Земля кажется тебе больше, чем Луна?
— Ну, так что же?
— Как что? Разве ты не знаешь, что объем Луны в сорок девять раз меньше Земли, вокруг которой она обращается…
— …за двадцать восемь с половиною дней, — прервал приятеля граф. — Помню, помню!
— Ну, вот! Запомни еще, что плотность Луны гораздо меньше плотности Земли, составлял всего шесть десятых последней. Вообще Луна — одна из самых легких планет солнечной системы…
Сломка не мог удержаться от улыбки, видя, с каким серьезным видом слушает его Гонтран.
— Ну, теперь будешь помнить? — спросил он, положив руку на плечо друга.
— Постараюсь.
— Ты, конечно, понимаешь, что я рассказываю тебе все эти подробности вовсе не из желания похвастаться своими познаниями, а просто, чтобы предохранить тебя от промахов.
Гонтран поблагодарил инженера крепким пожатием руки.
— Впрочем, по совести, — добавил последний, — я должен бы был, напротив, стараться предостеречь тебя от этого несчастия, называемого женитьбой.
— Опять за старое! — смеясь, проговорил граф.
— Да, я всегда буду повторять то же, — пробормотал г-н Сломка и, засунув руки в карманы, с сердитым видом повернулся к окну.
В это время вагон проходил как раз над мором Паров, почти в двадцати тысячах километров от его поверхности. Затем он миновал цирк Триснеккера и кратер Палласа.
Гонтран, поместившись возле приятеля, последовал его примеру и весь углубился в созерцание развертывавшейся пред ним чудной панорамы.
— Мне кажется, — заговорил он после некоторого молчания, — что все эти горы удивительно высоки для такой небольшой планеты. Я не думаю, чтобы на Земле были такие громадные вершины, хотя она в сорок девять раз больше Луны.
— На этот раз ты совершенно прав, — отвечал Сломка. — Их высота равняется нескольким километрам, и если бы освещение сейчас было боковое, то ты мог бы лучше судить о ней по теням, отбрасываемым вершинами…
Но граф уже не слушал приятеля: он с любопытством смотрел на блестящую точку, видневшуюся в центре громадного белого поля на востоке лунного диска.
— Цирк Аристарха, — заметил инженер, предупреждая вопрос Гонтрана, — один из прекраснейших образцов лунной орографии. А севернее ты можешь заметить его старшего брата, гору Кеплер, расположенную также в средине беловатой равнины, которая вдается полуостровом в океан Бурь… Но эти гиганты — ещё не самые большие из лунных кратеров. Другое дело — та вершина, которую ты видишь там, к северу от Карпатской цепи. Это — цирк Коперника, имеющий в диаметре более 160 километров… Он, стало быть, почти равен всей нашей Богемии.