— Да это просто затмение! — прервал профессора Сломка.
— Затмение?
— Ну, да, солнечное затмение: взгляните-ка вверх!
— Может быть, затмение Солнца Луной? — насмешливо спросил приятеля Гонтран.
Соломка пожал плечами.
— Нет, Землёй, — отвечал он. — Наша родная планета сейчас находится в состоянии новолуния, — если так можно выразиться, — и соединения с Солнцем; она проходит пред диском Солнца, и понятно, закрывает его, так как с Луны Земля кажется в четыре раза больше Солнца… Как видите, всё это очень просто и нисколько не опасно.
— Ну, и долго это будет продолжаться? — спросил Фаренгейт.
— Чёрт возьми, затмение полное и поэтому будет длиться никак не менее двух часов!
— В таком случае нам придется остановиться, — заметила Елена.
— Зачем же? — спросил Сломка.
— А неужели вы думаете, что можно не сбиться с дороги при таком мраке?
Инженер с вопросительным видом обернулся к Телинге.
— Опасно, — лаконично проговорил селенит, — Темно…
Сломка подошел к ящику, помещавшемуся на корме воздушного судна, и вынул оттуда электрическую лампу с посеребренным рефлектором. Привязав лампу к носу аэроплана, он укрепил электрические провода и пустил ток. Яркие лучи света разогнали темноту на десять метров вперед.
— Ну, теперь мы хоть не расквасим себе носа, — пробормотал инженер.
Остальные пассажиры аэроплана молча наблюдали величественное явление.
— А скажи, папочка, — обратилась к отцу Елена, — при каждом соединении Земли с Солнцем бывает затмение?
— Нет, дочка, — отвечал тот. — Солнце, во время своих ежедневых кругообразных движений, обыкновенно проходит или выше, или ниже Земли. Только иногда случается, что оно проходит как раз позади последней, и тогда бывает затмение. Но такие случаи очень редки, да и притом наблюдать то их часто можно лишь из пустынных стран.
Джонатан Фаренгейт с досадой ударил кулаком по борту аэроплана.
— Не забывайте, профессор, что ведь и мы с вами в пустыне, — проговорил он, — и ежеминутно можем налететь на скрытые в темноте скалы.
— Отчего же и нет? Но я лично, признаюсь, только обрадован этим затмением, которое позволит мне наблюдать солнечные выступы, корону и зодиакальный свет.
Говоря это, старый ученый радостно потирал руки. Его дочь в это время, видимо, над чем то думала.
— Еще вопрос, папа, — сказала она: — если Земля скрывает от нас Солнце потому, что она находится в соединении с ним, иначе говоря, оба эти светила расположены друг против друга, на одной прямой линии, — то для обитателей Земли Луна должна быть полной, неправда ли?
— Конечно, дитя мое.
— И они теперь видят ее затмение?
— Почему же? — вмешался Гонтран.
— Потому что Земля, став между Солнцем и Луной, задерживает лучи первого и не позволяет им падать на почву Луны, а ведь последняя светит не своим светом, но отраженным солнечным…
— Ах, да, да! — согласился граф.
— Но к чему же эти вопросы, дочка? — спросил старый ученый.
— А вот к чему, — с весёлой улыбкой сказала молодая девушка: — ведь земные астрономы заранее вычислили время будущих лунных затмений; следовательно, папочка, настоящее затмение тебе должно было быть известным… А почему же ты не предвидел его?
Сломка принялся весело аплодировать.
— Браво, браво, m-lle! — вскричал он. — Вот логика, так логика! А еще говорят, что женщины не отличаются этой способностью.
Михаил Васильевич, наоборот, был видимо сконфужен.
— Ну, ну, — пробормотал он, — и на старуху, по пословице, бывает проруха. Да кроме того, ты сама тут виновата: я думал о тебе и совсем позабыл про затмение.
С этими словами старый учёный схватил зрительную трубу и поспешил углубиться в созерцание Солнца, которое в этот момент представляло единственную в своем роде картину.
Тем временем плоское лицо Телинги становилось все озабоченней и озабоченней.
Несмотря на электрическую лампу, аэроплан был окружён густым мраком, что зависело не столько от затмения, сколько от облачных хлопьев, носившихся в атмосфере и образовавших целые тучи.
— Мы уклоняемся от своего пути, — проговорил селенит.
— Не лучше ли нам остановиться? — предложил ему Сломка. — В такой дьявольской тьме немудрено наткнуться на какой-нибудь неизвестный пик.
— Остановиться? Нет это будет еще опаснее…
Не успел Телинга окончить этой фразы. Как темь сгустилась еще более, и свирепый шквал налетел на воздушное судно. Гонимые ураганом, тучи приняли чудовищные формы. Снизу послышались взрывы и грохот подземных сил. Многочисленные кратеры разом выбросили в атмосферу груды камней и наполнили воздух дымом. Вершины пиков тряслись и колебались!.. Словом, в одно мгновение кругом аэроплана поднялся настоящий хаос. Казалось, Луна готова была разорваться.
— Землетрясение? — вскричал Фаренгейт.
— Скажите лучше: лунотрясение! — отозвался Сломка, голос которого затерялся среди завываний ветра.
Аппарат носился в воздухе как судно, терпящее крушение. Ужасающие порывы шквала то несли его вперёд, то отбрасывали назад. Легкая лодочка его качалась так сильно, что пассажиры, опасаясь быть выброшенными, привязали себя к бортам веревками. Непроглядная темь еще более увеличивала ужас катастрофы.
Елена готова была лишиться чувств. Гонтран боялся вдвойне — и за себя, и за свою невесту. Фаренгейт и Сломка испускали проклятия и ругательства. Сам Телинга сбросил свое обычное бесстрастие.
Один ученый забыл, что творится кругом, и с восхищением созерцал темный диск Земли, из-за которого пробивались солнечные лучи, образуя вокруг него волшебный ореол.
Между тем аэроплан продолжал нестись, неведомо куда.
ГЛАВА ХLV
Два часа свирепствовала страшная буря, два часа, показавшиеся нашим героям двумя веками. Наконец первый луч, показавшийся из-за земного диска, прорезал густую мглу, потом еще и еще… Величавое светило дня медленно выплывало на небосклон, пока не показалось во всем своем обычном блеске, проливая свет и теплоту на лунные пустыни. Его появление было как бы сигналом, по которому бушевавшие стихии утихли, и рёв урагана сменился полной тишиной.
Телинга немедленно остановил аэроплан, чтобы осмотреть, не сделала ли в нем буря каких повреждений.
— Где мы теперь? — спросил Гонтран, всматриваясь в окружающую местность. — Не отнесло ли нас далеко в сторону от намеченного пути?
— Очень вероятно, — проворчал его друг. — Но, во всяком случае, у нас есть с собой карты, и Михаил Васильевич не затруднится определить положение аэроплана.
Старый ученый взял карту и самоуверенно взглянул на нее, но чрез минуту на его лице показалось выражение недоумения.
— Ну, что, где мы? — спросил его Сломка.
— Я… я не знаю.
— Как?!
— Да, я решительно не понимаю, куда нас занесло и что это за циклопические скалы окружают нас… Посмотрите сами!
Говоря это, профессор поднес карту к самому носу инженера.
— О, я тем более не разберусь тут, — отвечал Сломка, отстраняя карту. — Не поможет ли нам Телинга?
Селенит, подумав немного, заявил, что, по его мнению, аэроплан залетел к востоку от моря Плодородия, в очень высокие широты.
— Почему же вы так думаете? — спросил профессор.
— По положению Солнца, — отвечал Телинга, указывая на дневное светило, блиставшее на самом зените. — Впрочем, — прибавил он, — судить об этом отсюда трудно: надо подняться выше.
Повинуясь движению рычага, воздушное судно взлетело вверх, на высоту около тысячи футов, и Михаил Васильевич вместе с инженером принялись сравнивать окружающую панораму с картой.
— Вот, вот! — воскликнул профессор, обращаясь к приятелю Гонтрана. — Взгляните-ка туда… Видите там два небольших цирка, стоящие рядом? Я готов прозакладывать голову, что это те кратеры, которым Беер и Медлер дали имя Месьера!
Инженер взглянул в указанном направлении.
— И в самом деле… — проговорил он. — Действительно, я вижу два кратера… Но нет, нет, это не кратеры Месьера…
Старый ученый вооружился подзорной трубой.
— Дда… ваша правда: это не они, — сказал он после минутного наблюдения. — Я хорошо помню, как описывают их Шретер и Беер-Медлер: "Они до малейших деталей схожи друг с другом; диаметры, форма, высота, глубина, цвет дна, даже положение окрестных холмов, — всё это до такой степени одинаково у обоих, что подобное тождество можно лишь объяснить или странной игрой природы, или каким-нибудь еще неизвестным геологическим законом". А что мы видим пред собой теперь? — Два кратера, не имеющие между собой никакого сходства: один эллиптический, с осью, имеющей направление от запада к востоку, другой — овальный, с осью, имеющей совершенно иное направление.
Сказав это, Михаил Васильевич сжал руками голову и задумался.
— Право, я теряюсь в догадках! — произнес он через некоторое время и снова замолчал.
— Значит, мы заблудились? — спросил Гонтран своего приятеля.
Тот вместо ответа пожал плечами.
— Как жаль, — воскликнул граф, — что мы не догадались, подобно Мальчику-с-пальчик, сыпать на своей дороге горох, чтобы заметить ее!
— Ну, если бы Мальчику-с-пальчик пришлось отыскивать дорогу после землетрясения, он едва ли сделал бы что-нибудь со своим горохом.
— Да, но в таком случае почему же вы думаете, что землетрясение не могло изменить и вид ваших кратеров?
Соломка хлопнул себя по лбу и поспешно бросился к старому учёному.
— Михаил Васильевич! — крикнул он, — Гонтран нашел разгадку нашего затруднение!
— Как так?!
— Очень просто: может быть, форма кратеров изменена землетрясением!
Глаза профессора сверкнули надеждой.
— В самом деле?.. — воскликнул он. — Но вот в чем вопрос: пусть кратеры Месьера изменили свою форму вследствие катастрофы, свидетелями которой мы были, — но сама то катастрофа отчего произошла?