кую и одновременно такую бесконечно долгую ночь на чужой планете.
Кадрилис медленно поднялся. Выпрямился во весь рост на задних лапах и поднял вверх стиснутые кулаки.
— Будьте прокляты! — крикнул он в чёрную выжженную пустоту. — Будьте прокляты вы, из-за которых невиновные становятся виновными!
Увы, если кто-нибудь и слышал его проклятия, то разве что Улюс-Тулюс, паяц, который, засучив длинные рукава, рыхлил землю для фасолины…
Смятение на «Серебряной птице»
— …Девять… восемь… семь… — раздавался спокойный голос пилота, отсчитывающего время до старта «Серебряной птицы».
Командир Лягария сидела мрачнее тучи, однако преисполненная решимости. Это она отдала пилоту приказ не ждать пропавших и отправляться в путь. «Если каждый раз мы будем потакать нарушителям дисциплины, — заявила она, — то до Тандадрики никогда не доберёмся. Взгляните трезво: мы прождали их целых три дня и три ночи! А ведь есть более важные, жизненно необходимые дела, чем ожидание и поиски этих двоих. В путь!»
— …Шесть… пять… четыре…
Твинас так яростно сосал трубку, что, кажется, от неё скоро останется лишь мундштук. Но ничего путного он на этот раз не придумал.
— …Три… два…
— Помогите! — внезапно раздался отчаянный крик Эйноры.
— Это ещё что? — выпучила глаза лягушка.
Отсчёт прекратился, до игрушек донёсся бесстрастный вопрос пилота:
— Почему нарушили отсчёт?
— У меня… ох… — охнула Эйнора. — У меня… сердце… приступ!
Из кабины вышел пилот и остановился возле бессильно откинувшейся в кресле Эйноры. Наклонил шлем, посмотрел сквозь тёмные очки, приложил руку в перчатке к её сердцу. У Эйноры по спине пробежали мурашки.
— Какой, говорите, у вас приступ? — спросил Менес.
— А никакой, — ответила за Эйнору Лягария. — Самая обыкновенная симуляция, кривляние. В путь! Я приказываю!
Однако пилот не вернулся в кабину. Он расстегнул на Эйноре ремень безопасности, поднял куклу и, заботливо придерживая, спустился вниз по трапу на землю. Наблюдая эту сцену, Лягария задыхалась от ревности: к ней пилот даже не прикоснулся ни разу, за лапу не тронул, а эту кривляку уже в который раз тащит в охапке! А уж этот Твинас, этот хромой толстяк, ковыляет за ними быстрее белки и всё её ручку в перчаточке крылышками придерживает!
Дудки, с неё хватит!.. И Лягария принялась лихорадочно искать в саквояже футляр для очков. Достала, раскрыла его, но…
«Неужели забыла, куда спрятала?» — лягушка перетряхнула заново содержимое саквояжа, но нигде не нашла того, что искала. «Что за напасть?» — не переставала удивляться Лягария, однако вещественное доказательство как в воду кануло!
— Знаю, знаю, — воскликнула лягушка. — Украли!
Она стремительно выскочила из корабля, как из горящего дома. Проклятье! Пока она трясла дорожную сумку, пилот, кукла и пингвин успели исчезнуть, куда-то запропастились… Исчезли, оставив своего командира и не спросив разрешения на исчезновение! Хаос, какого ещё не было!
«Я и без той штуки тебя разоблачу, кривляка, так и знай! — мысленно пригрозила лягушка Эйноре. — Никуда ты, аферистка и лгунья, от меня, а значит, и от справедливости не денешься!»
Кутаса возвращают на корабль
Неуклюжий Твинас помог Эйноре подняться на корабль, потом вернулся за Кутасом. Передние и задние лапы щенка были связаны ниткой из потайного кармашка зайца — только так можно было сломить его сопротивление, поскольку Кутас ни в какую не соглашался возвращаться на «Серебряную птицу».
Чтобы удобнее было занести его по трапу, Кадрилис притащил шарф и соорудил из него носилки. Они с Твинасом уже вытащили щенка из вездехода, чтобы уложить на носилки, но пилот жестом остановил их.
— Прошу оставить щенка в покое. К тому же прошу вернуться на корабль, плотно закрыть дверь и оставить нас для серьёзного разговора.
Голос пилота был таким холодным и бесстрастным, что Кадрилис, который уже начал подниматься по ступеням, не выдержал, соскочил на землю и, подбежав к пилоту, схватил его за пустой рукав.
— Мне необходимо немедленно сообщить вам нечто важное. Только отойдём в сторонку, — с жаром прошептал он.
Они отошли немного, чтобы их не слышал Кутас.
— Уважаемый пилот, — как можно вежливее поинтересовался Кадрилис, подёргивая от волнения кончик уса, — уж не собираетесь ли вы ругать моего приятеля или даже наказать его?
Пилот направил на него уцелевшее стекло очков, и Кадрилис, как в зеркале, увидел своё торчащее ухо, безусую щёку и разорванную грудку, застёгнутую на ржавую булавку. Картина была довольно неприглядная, но зайца беспокоило сейчас не это.
— Я намерен, — ответил пилот, — выяснить степень вины Кутаса.
— Ну, раз на то пошло, — прошептал Кадрилис прямо в его шлем, — как ни крути, а моя вина тут ничуть не меньше, если не больше, чем Кутаса! Это я, — ударил заяц лапой по потайному кармашку с такой силой, что сплющил клубочек ниток, — это я ему дал, силой всучил спичечный коробок с красным петухом на этикетке! Вы бы только видели, как он не хотел его брать, как он отбивался, а я, заметьте, силой затолкал коробок ему в ухо! Вот как это было! — И чтобы его слова не показались сказанными сгоряча, заяц добавил: — Такова самая подлинная правда.
Пилот слушал его с каменным лицом, даже шлем ни разу не дрогнул, и только ветер раздувал пустой рукав.
— Если я сказал, что намерен выяснить масштаб вины, значит, я сам и определю, кто и в какой степени виновен.
— Да, но…
— Попрошу вас взойти на корабль и оставить нас наедине.
Понурив ухо, Кадрилис тяжело, словно на налитых свинцом лапах, взобрался по трапу. Но, закрывая за собой дверь, не утерпел и крикнул:
— Кутас, держись!
Искры
— Попрошу сосредоточиться, — сказал Менес щенку, продолжавшему лежать на земле у вездехода.
Солнце почти целиком повернулось тёмной стороной, непроглядная ночь окутала «Серебряную птицу». Пилот подошёл к Кутасу и одной рукой проворно развязал ему лапы. Смотанную нитку он вернул назад со словами:
— Засуньте это сокровище в ваш тайник.
Щенок равнодушно кивнул.
— А сейчас давайте приступим к выяснению степени вашей вины.
От голоса и слов пилота веяло таким холодом, будто щенка столкнули в погреб. В другое время по его спине пробежал бы холодок, но сейчас он хотел лишь одного: чтобы ему не мешали лечь на серую от пепла выгоревшую землю и заснуть вечным сном — так же, как уснула навеки белая птичка.
— Вы понимаете, о чём я говорю с вами? — нагнулся над ним шлем.
— По… понимаю, — глухо, как из-под земли, ответил Кутас.
В следующее мгновение пилот схватил щенка за шкирку и начал трясти, как пуховую подушку.
— Да вы опомнитесь, наконец! Сосредоточьтесь! Будете слушать, что вам говорят? — сурово допытывался Менес, продолжая трясти щенка.
— Со… сосредоточусь, — пообещал Кутас, слегка удивившись и приходя в себя.
— Тогда внимательно следите за всем, что я буду делать, — велел пилот.
Он сел в вездеход и, проехав чуть-чуть, остановился. Пилот перевернул вездеход, нажав на рычаги, спрятал колёса и превратил машину в космический модуль «Птичка». Менес запрыгнул в модуль и взмыл в воздух. Кутас, уткнувшись в лапы безносой мордочкой, исподлобья следил за полётом, хотя и не мог почти ничего разглядеть в тёмном небе. «Птичка», оказавшись высоко в воздухе, начала описывать круги над «Серебряной птицей». Но что там такое? Кутас задрал голову ещё выше: из «Птички» пыхнул вниз клуб белёсого дыма, а следом посыпались искры — поначалу одна, за ней другая и под конец целый сноп искр… На тёмном небосклоне они напоминали праздничный фейерверк. Искры, не достигнув земли, гасли в воздухе. Одна искорка, напоминающая оранжевую снежинку, чуть не упала Кутасу на лапу, но исчезла, так и не долетев до неё. Щенок наблюдал за ней, и неясная мысль шевельнулась в его душе — тихо и пугливо, словно мышь под метлой.
Описав ещё два круга, «Птичка» опустилась на то же место.
— Вы поняли? — послышался в темноте голос пилота.
— По… по… не по… — выдавил щенок.
— Я не сомневался, что вы всё-таки догадаетесь о том, что давно поняло бы и менее смышлёное создание, — сказал пилот. — Планету сожгли искры.
— Иск… ис… ис…
— Коротко и ясно: планета сгорела по собственной вине, — заключил пилот. — В этом суть.
— Су… суть, — эхом повторил щенок.
Хрустнул замок-молния на кармане куртки пилота, Кутасу в глаза ударил свет зажигалки, и из темноты донёсся голос пилота:
— Просьба не шевелиться.
Рука в перчатке заклеила пластырем то место, где была приклеена фасолина, затем перебинтовала обожжённые лапы.
Светало.
— И всё же спички не игрушка, — строго добавил пилот, уже поднимаясь на корабль.
— Не игрушка… — повторил Кутас, медленно вставая на лапы.
И снова в путь
Кадрилис, терзаемый самыми мрачными предчувствиями, не находил себе места. Он чувствовал себя как на раскалённой сковородке, то вскакивал, то садился, то чесал ухо, то щипал за остаток уса, не переставая гадать, какое наказание назначит его приятелю суровый Менес.
— Если он, — бормотал себе под нос одноухий, — решит оставить его на планете, то я… я не посмотрю, что он пилот… Как дам ему… пусть даже второе стекло треснет!
Не менее напряжённо ждала пилота и Лягария. Она репетировала речь, с которой обратится ко всем собравшимся на корабле: «Многоуважаемый пилот Менес! Уважаемые коллеги путешественники! Мой священный долг как командира — разоблачить пассажирку, которая, как видите, носит одну перчатку и притворяется обиженной овечкой, а также принцессой. Однако же, уважаемый пилот и коллеги пассажиры, эта невинная овечка только что организовала ограбление моего саквояжа и украла вещественное доказательство, поскольку эта мошенница является…»
Эйнора, которая и предположить не могла, что затевает против неё лягушка, сидела, задумчиво подперев ладонью голову. Зато проницательный сыщик уже сообразил, что к чему, и его глазки посматривали то на шевелящиеся челюсти Лягарии, то на Эйнорину руку в перчатке.