Главный киношник посмотрел на меня, как на маленького.
— Как вы не понимаете? У нас научно-художественный фильм. У нас сценарий. По сценарию спрут нападает на водолаза. Человека спасает ружье.
Я пожал плечами. Но раз Букин сказал, что я могу быть полезным, я стал советовать.
— Сделайте так, — сказал я. — Вы наденете водолазный костюм. Водолаз наденет костюм. Спуститесь вдвоем под воду. Водолаз поймает осьминога, отпустит, выстрелит, а вы снимете.
Главный киношник даже улыбнулся.
— Что вы! — сказал он. — Мы сделаем проще. За комбинатом мы выстроили аквариум. Три метра высоты, три метра ширины. Двадцать семь тысяч литров. Нальем пожарными помпами в него воды, пустим осьминога. За осьминогом в аквариум опустится водолаз. Мне обещали дать самого лучшего. Осьминог атакует человека, человек убьет осьминога, и все будет в порядке. Просто?
— Не думаю.
— Сразу видно, что вы не работали в кино.
На другой день в полдень все собрались около к аквариума.
Пришло полпоселка: женщины, дети, рыбаки, водолазы.
Аквариум стоял на самом берегу. Он был высокий, как дом. Настоящая лестница вела наверх. Толстые прозрачные стенки из пластмассы блестели. Пазы в стенках были замазаны красной замазкой. Она пахла грушевым клеем. Я понюхал воздух. Прямо фруктовый сад.
Около аквариума бегали молодые киношники. Они устанавливали осветительную аппаратуру. Пожарники готовили шланги.
Главный киношник и Телеев стояли около самого аквариума.
ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ ТЕЛЕЕВ?
И тут я вспомнил, что для съемки обещали дать самого лучшего водолаза.
Пожарники развернули шланги, включили помпу и начали качать в аквариум морскую воду. Светлая линия поползла вверх по прозрачной стенке. Стенка затрещала.
— Не лопнет? — спросил Телеев у Главного киношника.
— Не успеет. Мы быстро. Осьминог здесь?
Осьминог сидел рядом, в бочке. За ним специально ходил в море катер.
— Одеть водолаза!
Телееву уже привязывали к ногам медные галоши. Свинцовые подошвы ушли в песок.
— Пустить осьминога!
Бочку подняли наверх и опрокинули в аквариум.
Через желтоватую стенку было видно, как осьминог, растопырив щупальца зонтом, медленно опускается на дно.
— Теперь так, — сказал Главный киношник, — будете стрелять, когда я махну рукой.
Мне было жаль осьминога. Телееву, наверное, тоже. Каждый день он встречается с осьминогами на дне, и никогда они не причиняли ему вреда.
Телееву дали в руки ружье, заряженное гарпуном, и он полез по лестнице наверх.
Жаботинский нес его шланг.
По короткой металлической лесенке Телеев слез в аквариум. За прозрачной стеной он казался большим и неповоротливым. По его медному шлему прыгали рыжие зайчики.
Осьминог увидел человека и забился в угол.
Заметив в руках человека ружье, он насторожился.
Телеев нехотя поднял ружье. Видно, он уже расхотел сниматься. Но было уже поздно. Главный киношник махнул рукой. Телеев навел ружье на осьминога. Осьминог испуганно метнулся в сторону. Бац! — гарпун вылетел из ружья и с размаху ударил в пластмассовую стену. Стена раскололась, и двадцать семь тысяч литров воды хлынули на песок.
Телеев и осьминог вытекли из аквариума вместе с водой. Они лежали рядом. Вода с шумом стекала по песку в море.
Первым опомнился осьминог. Он со свистом вобрал в себя воздух, сгорбился и выбросил вперед щупальца. Он полз по мокрому песку, переливаясь и блестя, как стеклянный шар.
Раз-раз — первые щупальца достигли воды. Осьминог повернулся. Сильная струя воды вылетела на берег. Осьминог исчез в глубине.
Около Телеева уже хлопотал Жаботинский. Он отвинчивал на шлеме окошечки. Телеев уселся, моргая глазами, и стал соображать, что произошло.
Народ шумел. По лужам бегали киношники и размахивали руками.
Главный киношник стоял наверху, на помосте, и смотрел в пустой аквариум.
Потом он спустился и подошел к нам.
— Какая силища, а? — спросил он и потер руки. — Ничего, искусство требует жертв! Помню, бросали мы однажды с парашютом корову. Конечно, с самолета. Дверь оказалась узкой. Корова зацепилась рогами и не проходит. Пришлось идти на посадку и заменить самолет.
— Простите, — сказал я, — зачем корове прыгать с парашютом?
— Не помню. Наверно, так надо было по сценарию… Тэк-с, а что же теперь делать нам? Время идет.
— Я предлагал: опуститесь под воду.
— Это исключено. Придется сделать так. Комбинированная съемка. Отдельно осьминог — отдельно водолаз. Маленького осьминога снимаем в маленьком аквариуме. Стрелять в него будут с воздуха, через воду. Гарпун большой, но мы его потом уменьшим при печати. Затем — у меня есть где-то кадры — аквалангист на Черном море. Склеим аквалангиста и осьминога, и все будет в порядке… Помню, однажды мы в Киеве устроили пожар. Подожгли дом. Дом горит, а артиста, который должен входить в этот дом, нет. Не приехал. Пришлось потушить.
Я не дослушал. Меня позвал Жаботинский.
Надо было раздевать Телеева.
На остров вернулось солнце.
Дороги снова стали желтыми, а трава — зеленой.
Я вытащил из галош босоножки и положил их в чемодан. Ура! А галоши можно выбросить. Как они мне надоели! Даже походка из-за них стала у меня утиной.
Я хотел вышвырнуть их в окно, но побоялся. Мимо все время кто-нибудь да шел.
Я бросил галоши под кровать…
Вечером мы сидели около дома: я, старуха и старик.
За Амурский залив, за синие сопки опускалось коричневое солнце. Оно тускло светило сквозь дым комбинатовской трубы.
— Мне скоро уезжать, — сказал я. — Почти два месяца у вас прожил. Хорошее место — остров.
— Чего хорошего, — сказал Иван Андреевич, — дождь да снег.
— Осень, говорят, тут очень славная.
— Тридцать лет здесь живем. До войны приехали, — сказала старуха. — Привыкли. Все нас тут знают. Кем мы не работали: и матросами, и сторожами. Иван Андреевич складом даже заведовал.
— Интересно, вот летом — катер, а зимой как? — спросил я. — Как до города добираетесь?
— Зимой дорогу по льду накатывают. Машины, считай, каждый час ходят. Кроме нас, на острове и зверосовхоз, и школа.
Я представил себе, как по весне ломается лед и эту дорогу уносит в море. Там она и плавает по кусочкам: льдина за льдиной — на каждой отпечатки автомобильных шин. А к острову в это время ни подойти, ни подъехать.
— Вы молодцы, — сказал я. — Шутка сказать — тридцать лет на острове! Прямо герои.
— Привыкли мы к тебе, — сказала старуха. — Хорошо ты у нас пожил. А я все собиралась пирог спечь. Может, успею?
— Горят они, пироги-то, у тебя, — сказал старик. — Как поставишь, так дым.
Старуха вздохнула:
— Памяти нет. И откуда ей быть теперь у меня — памяти?
Я провожал Лизу с Букиным на катер.
Они приезжали проститься со мной.
На причале я увидел Ивана Андреевича.
Домой мы с ним шли вместе.
— Иван Андреевич, — спросил я, — зачем вы все время ходите на причал?
Он не ответил, остановился, вытащил из грудного кармана записную книжечку. В книжечке лежала сложенная вчетверо вырезка из газеты.
Йошкар-Ола (ТАСС). В семью учителей Соколовых пришла радость. Во время войны из Ленинграда был эвакуирован вместе с детским садом и пропал без вести их четырехлетний сын Гриша. Отец и мать тоже были разлучены и встретились только после войны в Йошкар-Оле. Здесь они остались работать. Сейчас оба учителя на пенсии. Неделю назад стол розыска сообщил, что их сын, Григорий Акимович Соколов, жив и работает в Кемерове. Вчера на перроне городского вокзала произошла трогательная встреча. Григорий Акимович вместе с женой и сыном приехал навестить родителей.
— Приехал навестить, — сказал одними губами старик. — Вместе с женой и сыном. Их сын Григорий Акимович.
Видно, он знал заметку наизусть.
Я отдал ему аккуратно вырезанный клочок пожелтевшей бумаги. На сгибе бумага была подклеена.
Мы молча пошли к дому. Над дорогой в кустах, где строили новую школу, кто-то упорно бил молотком в рельс: день… день…
Все было сделано, все зарисовано. Я прощался с островом.
Я бродил по берегу.
Среди белой и розовой, обкатанной морем гальки чернели пятна золы от костров. По воскресеньям в солнечные дни здесь гуляют семьями.
Подошвы вязли в пластах прелой зелени. Пузырчатые коричневые листья морской капусты щелкали под каблуком.
Весь берег был усеян обломками раковин. Море выбрасывало их годами. Ломкие, побелевшие от солнца, они лежали грудами.
Один обломок раковины я поднял.
Он был не такой, как остальные. На вогнутой его поверхности сидела перламутровая шишечка.
Странное дело!
Бывает, что внутрь раковины попадает песчинка. У моллюска, живущего в известковом домике, нежное и мягкое тело. У него нет рук. Он не может избавиться от песчинки. Резкая боль заставляет его обволакивать песчинку корочкой перламутра. Один слой, второй. Получается блестящая молочная бусина — жемчуг.
Чтобы достать жемчуг, искусные пловцы ныряют на дно. Они отдирают от камней крупные иззубренные раковины, складывают их в мешочки у пояса.
Это очень тяжелый труд.
А тут прямо под ногами, рядом с золою костров…
Я присмотрелся к осколку. Еще недавно он был половинкой раковины, по краям — свежий излом, на выпуклой поверхности — мазутный след каблука. Кто-то наступил башмаком — крак! — и прошел мимо.
Нарост в одном месте имел дырочку. Сквозь нее виднелось что-то темное и блестящее.
Что, если разбить? Может, из него выкатится темно-голубая жемчужина? А может, всего-навсего серый камешек?
Я сунул осколок в карман и пошел дальше. Я знал, что никогда не разобью раковину. Она будет лежать у меня дома вместе со всякими редкостями. Будут приходить гости и, взяв в руки, рассматривать ее и спорить.