– А как бы ты хотел? – спросил дровосек.
– Если они начнут с головы, это будет одно удовольствие, – сказал Сунь У-кун. – А вот если с ног, худо нам придется.
– Не все ли равно, – удивился дровосек, – с ног они начнут или с головы.
– Да у тебя, я вижу, мало опыта, – отвечал Сунь У-кун. – Как только они откусят голову, я буду мертв. И после этого, что бы со мной ни делали: пусть жарят, варят, – я не буду чувствовать. Но если они начнут с ног и будут грызть меня по кускам – вначале съедят ногу, потом дойдут до половины туловища, – это причинит мне ужасные страдания. Вот почему я и говорю, что это плохо.
– Да что ты, монах, – сказал дровосек, – разве у них есть столько времени. Как только они схватят вас, то сразу же сунут в котел, сварят и целиком сожрут.
– Ну, это еще лучше, – засмеялся Сунь У-кун. – Тут даже боли никакой не почувствуешь. Правда, душновато будет немного.
– Ты вот что, брось шутить, – сказал дровосек. – Повелитель духов всегда носит при себе пять драгоценностей и обладает огромной волшебной силой. Да если бы опорой Танского монаха был нефритовый столб, на котором держится небо, и золотые балки, подпирающие моря, то все равно человек, который решился сопровождать и охранять Танского монаха, обречен на сумасшествие.
– А сколько раз у него помутится рассудок? – спросил Сунь У-кун.
– Да раза три-четыре, – отвечал дровосек.
– Ну, это пустяки, об этом и говорить не стоит, – сказал Сунь У-кун. – У нас в год обычно раз восемьсот мутится сознание, а три-четыре раза мы даже и не заметим. Зато получим возможность следовать дальше.
О чудесный Великий Мудрец! Он не проявил ни малейшего страха. Все его мысли были сосредоточены на том, чтобы надлежащим образом охранять Танского монаха. Он оставил дровосека и быстро пошел назад.
– Особенно опасаться нечего, учитель, – сказал он Трипитаке. – Здесь действительно живет какой-то оборотень. Но поскольку народ в этих местах не отличается храбростью, то у них только и разговоров, что об этом оборотне. Ну а со мной вам бояться нечего. Поехали дальше.
Слова Сунь У-куна успокоили Трипитаку, и он без всяких опасений последовал за ним. Вдруг дровосек исчез.
– Куда же скрылся дровосек, который предупреждал нас об опасности? – спросил Трипитака.
– Вот не везет так не везет, – сказал Чжу Ба-цзе. – Среди бела дня повстречали привидение.
– Да он, наверное, ушел в лес за дровами, – сказал Сунь У-кун. – Обождите, я посмотрю.
Широко раскрыв свои огненные глаза, Великий Мудрец осмотрел все горы, однако дровосека нигде не было видно. Тут он взглянул вверх и увидел на облаке духа – стража времени. Сунь У-кун тотчас же бросился за ним на облако и, крепко выругавшись, крикнул:
– Почему ты не явился прямо ко мне? Зачем тебе понадобилось проделывать всякие штуки?
Перепуганный дух – страж времени поспешил отдать Сунь У-куну соответствующие почести и сказал:
– Великий Мудрец, я несколько запоздал. Вы уж простите меня. А что касается волшебной силы здешнего духа, то она действительно велика: он владеет искусством различных превращений, и вы можете полагаться только на свою хитрость, изворотливость и ум. Вам следует со всем усердием охранять Танского монаха. Если вы допустите хоть малейшую небрежность, вам нечего и думать о том, чтобы продолжать свой путь.
Сунь У-кун крепко запомнил все, что ему было сказано, и приказал стражу времени возвращаться обратно. Спустившись на облаке вниз, Сунь У-кун увидел, что учитель с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном продвигаются вперед.
«Если я расскажу учителю обо всем, что мне сообщил страж времени, – подумал Сунь У-кун, – он придет в отчаяние, станет плакать и делу ничем не поможет. Пословица говорит: „Когда неожиданно попадешь в омут, то поздно раздумывать, глубокий он или мелкий“. Если учителя захватит волшебник, у меня прибавятся лишние хлопоты. Попробую-ка я поговорить с Чжу Ба-цзе, – может быть, он первым вступит в бой с духом. И если ему удастся добиться победы, пусть эта заслуга принадлежит ему. Если же у него не хватит сил и дух одолеет его, я успею прийти на помощь и тогда проявлю все свои способности».
Однако он тут же подумал: «Боюсь только, что Чжу Бацзе не захочет первым вступить в бой и будет всячески выкручиваться. А учитель, по обыкновению, начнет поддерживать его, даже если он и не прав. Ну да ладно, попробую все же заставить его».
О чудесный Мудрец! Он решил схитрить и начал так усиленно тереть глаза, что у него даже слезы показались. Увидев слезы на глазах у Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе сказал Ша-сэну:
– Послушай, бросай коромысла и доставай вещи. Мы с тобой разделим их.
– О каком дележе ты говоришь, брат? – удивился Ша-сэн.
– Разделим вещи и разойдемся по домам, – пояснил Чжу Ба-цзе. – Ты вернешься на реку Люшахэ и снова станешь оборотнем, я же возвращусь в селение Гаолаочжуан и буду как прежде жить в семье зятем. Коня мы продадим, а на вырученные деньги купим гроб и преподнесем его в знак почтения нашему учителю. В общем, нужно расходиться и оставить мысль о поездке в Индию.
– Что этот Дурень болтает? – насторожился Трипитака, услышав слова Чжу Ба-цзе. – Ведь мы спокойно идем вперед.
– Я вовсе не болтаю! – возразил Чжу Ба-цзе. – Разве вы не видите, что творится с Сунь У-куном? Он плачет! А уж если Великий Мудрец, которому открыты все ходы и выходы и на небе и под землей, которого ни топор, ни огонь, ни кипящее масло не берут, загрустил, значит эти горы ничего хорошего не сулят и там действительно живет злой волшебник. Как же можно туда идти таким слабым людям, как мы?
– Ну, ты пока не болтай, – строго сказал Трипитака. – Сейчас я спрошу его. Сунь У-кун, что ты узнал, почему нам не скажешь, а один горюешь? То, что ты стараешься скрыть свои слезы, очень тревожит меня.
– Учитель, – отвечал Сунь У-кун, – человек, который предупредил нас сейчас об опасности, не кто иной, как страж времени. Он говорит, что здешний волшебник необычайно свиреп, а эти горы опасны и непроходимы. Лучше нам вернуться.
Эти слова привели Трипитаку в неописуемый ужас. Схватив Сунь У-куна за рукав, он сказал:
– Ученик мой, мы уже прошли половину пути. Как же можно говорить о том, чтобы возвращаться обратно?
– Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы продолжать путь, – сказал Сунь У-кун. – Боюсь лишь одного, что духов здесь много и у меня одного не хватит сил справиться с ними. Правильно говорят: «Будь ты сделан хоть из железа, но когда тебя поместят в горн, из тебя получится всего лишь несколько гвоздей».
– Ты совершенно прав, – подтвердил Трипитака. – Одному, конечно, трудно. Даже в книге о военном искусстве говорится: «Один в поле не воин». Однако с нами идут еще Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Они ведь тоже мои ученики, и ты можешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Надеюсь, что все вместе вы благополучно проведете меня через эти горы. А разве это не даст вам возможности вернуться к своему первоначальному чистому состоянию?
Сунь У-кун, который хитростью выудил у Трипитаки согласие, вытер слезы и сказал:
– Если вы хотите пройти через эти горы, надо, чтобы Чжу Ба-цзе выполнил два условия: тогда еще можно будет надеяться, что мы пройдем. Иначе и думать об этом нечего.
– Ну, если ты, брат, не пойдешь, – сказал Чжу Ба-цзе, – тогда нам надо расходиться. И нечего меня зря впутывать в это дело.
– Ученик мой, – молвил Трипитака, – я думаю, что вначале следовало бы спросить твоего старшего брата, чего именно он требует от тебя.
Тогда Чжу Ба-цзе обратился к Сунь У-куну:
– Дорогой брат, скажи, что я должен делать?
– Первое, что ты должен делать, – отвечал ему Сунь У-кун, – это оберегать учителя, второе – разведать дорогу.
– Оберегать учителя, – сказал Чжу Ба-цзе, – значит находиться при нем неотлучно, но, чтобы разведать дорогу, мне надо идти. Ты предлагаешь что-то совершенно невозможное: ты хочешь, чтобы я шел и в то же время сидел возле учителя. Как же я могу это сделать?
– Да я вовсе не хочу, чтобы ты выполнил и первое и второе условие, – сказал на это Сунь У-кун. – Хорошо, если ты выполнишь хоть одно.
– Что ж, в таком случае можно поговорить, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Но ты прежде объясни мне, что входит в мои обязанности? Может быть, одно из этих условий я и соглашусь выполнить.
– Когда учитель будет отправлять свои естественные надобности, – начал Сунь У-кун, – ты должен прислуживать ему; когда учитель станет собираться в путь, твой долг помочь ему сесть на коня. Если учитель захочет есть, собери подаяние и накорми его. Смотри: если только учитель хоть немного проголодается, побледнеет или похудеет, тебя будут бить.
– Нет, это трудно, очень трудно, – встревожился Чжу Ба-цзе. – Прислуживать учителю, помочь ему сесть на коня, это, пожалуй, можно. Я могу находиться при нем неотлучно и даже носить его на спине. Но вот с подаяниями дело обстоит хуже. Ведь здешний народ не знает, что я монах и иду за священными книгами. Меня могут принять за приблудшую свинью. Целая толпа нападет на меня с вилами и рогатинами, а потом зарежут и засолят впрок к новому году. В этом для меня нет ничего приятного.
– Ну, тогда иди разведай дорогу, – сказал Сунь У-кун.
– Что я для этого должен делать? – спросил Чжу Ба-цзе.
– Надо отправиться в горы, – сказал Сунь У-кун, – узнать, сколько живет там духов, есть ли пещеры. Зная это, мы сможем свободно пройти.
– Ну, это пустяки! Тогда я отправлюсь на разведку.
Одернув на себе одежду и вооружившись граблями, Чжу Ба-цзе храбро двинулся в горы. Глядя на него, Сунь У-кун не мог удержаться от смеха.
– Мерзкая ты обезьяна, – стал укорять его Трипитака, – почему у вас нет ни привязанности, ни жалости друг к другу? Только и знаете, что творить зло. Ты хитрый, как сайга: уговорил Чжу Ба-цзе пойти на разведку, а сам теперь насмехаешься над ним.
– Я вовсе не над ним смеюсь, – стал оправдываться Сунь У-кун. – А смеюсь потому, что Чжу Ба-цзе не будет разведывать дороги и не отважится встретиться с волшебником. Он просто-напросто укроется где-нибудь и с полдороги вернется. А нам постарается наплести что-нибудь.