Дни приятны, теплы и дождливы.
Ненюфары, чилимы
Зеленеют на глади озерной.
От дождей благодатных
Наливаются сочные сливы,
И под ветром быстрее
Поспевают пшеничные зерна.
На широких равнинах,
Где недавно цветы облетали,
Волны трав ароматных
Летних дней возвещают начало.
И взрослей и смелее
Желтых иволог выводки стали,
И от этого сразу
Тонким веточкам ив полегчало.
Вон, кормить собираясь,
Громко кличут птенцов куропатки,
Вон летать своих деток
Чайки учат над ширью речною.
Ковш продвинулся к югу,
Стали ночи прозрачны и кратки,
Долгий день уже близок,
Будет вдоволь и влаги и зною.
И куда ни посмотришь —
Звери, птицы, луга, перелески —
Все растет и ликует,
Все купается в славе и блеске.
Пожалуй, не расскажешь во всех подробностях о том, как наши путники вставали по утрам, завтракали, а по вечерам останавливались на ночлег, с опаской обходили горные потоки и очень осторожно переходили крутые склоны. Полмесяца шли они по ровной и покойной дороге и вдруг снова увидели впереди городские стены.
– Ученик мой! – сказал Танский наставник, обращаясь к Сунь У-куну. – Что это за место такое?
– Не знаю, не знаю! – ответил Сунь У-кун.
Чжу Ба-цзе засмеялся:
– Как же ты не знаешь? Ведь ты не раз бывал на этой дороге! Опять хитришь! Прикидываешься, будто незнаком с этой местностью, чтобы посмеяться над нами!
– Этот дурак совсем ничего не соображает! – обозлился Сунь У-кун. – Я и в самом деле бывал здесь, но всякий раз пролетал на своем облачке на высоте девятого неба. Ни разу мне не приходилось спускаться вниз, да и незачем было. Поэтому я и говорю, что не знаю этих мест. С чего это ты взял, что я хитрю?
Так, споря между собой, они не заметили, как подошли к окраине города. Танский наставник слез с коня, перешел через висячий мост и вошел в городские ворота. На длинной улице, под навесом одного из домов сидели два старца, о чем-то беседуя.
– Братцы! – едва слышно произнес Танский монах, обращаясь к своим спутникам. – Постойте пока здесь, опустите головы и не позволяйте себе никаких вольностей. А я пойду спрошу у старцев, что это за место.
Ученики повиновались и остановились как вкопанные. Танский наставник подошел к старцам, сложил руки ладонями вместе и произнес:
– Почтенные благодетели мои! Я, бедный монах, прошу позволения обратиться к вам с просьбой!
Старцы в это время вели праздную беседу и толковали о разных разностях. Рассуждали о годах расцвета и годах упадка, об удачах и неудачах, вспоминали мудрых и прозорливых, геройские подвиги былых времен. Думали, гадали, где теперь находятся сами герои и что с ними стало, сокрушались и вздыхали. Вдруг они услышали, что кто-то обратился к ним. Они поклонились Танскому наставнику в ответ на его приветствие и в свою очередь спросили его:
– Уважаемый наставник! Что ты хочешь сказать нам?
– Я бедный монах из далеких стран. Иду в обитель Будды, чтобы поклониться ему, – начал Сюань-цзан. – Только что прибыл в ваш благодатный край и не знаю, как он называется. Не скажете ли вы, где найти доброго хозяина, который покормил бы нас из милости.
– Наш округ называется Медная башня, – сказал один из старцев. – За этим городом есть уезд, который называется уездом Земных духов. Если ты, уважаемый наставник, голоден, можешь не просить подаяния, а ступай дальше, пройдешь через расписные ворота и выйдешь на улицу, ведущую с юга на север, там, на западной стороне, увидишь высокие ворота с башенкой, обращенные на восточную сторону, с изваяниями сидящих тигров. Это будет дом богатого сановника Коу Хуна. Перед воротами увидишь табличку, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Тебя, пришедшего из дальних стран, там наверняка примут и накормят. Ступай, ступай! Не мешай нам вести беседу!
Танский наставник поблагодарил старцев и вернулся к своим.
– Это округ Медная башня уезда Земных духов, – сказал он, обращаясь к Сунь У-куну. – Старцы сказали мне, что, пройдя через расписные ворота, мы выйдем на улицу, которая ведет с юга на север. На этой улице стоят ворота с башенкой, обращенные к востоку, с изваяниями сидящих тигров. Там живет богатый сановник Коу Хун. Перед воротами есть табличка, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Старцы посоветовали мне отправиться туда и попросить, чтоб нас покормили.
– Вот уж поистине Западная страна – обитель Будды, – воскликнул Ша-сэн. – Здесь чуть ли не в каждом доме накормят монаха. Поскольку это всего лишь уезд, нам не придется получать здесь пропуск. Давайте зайдем туда, попросим покормить нас, подкрепимся и – в путь-дорогу.
И вот наставник и трое его учеников, медленно шагая, пошли по главной улице. Прохожие в страхе глазели на них, окружив со всех сторон и строя на их счет различные догадки и предположения. Наставник велел своим ученикам молчать и все время твердил: «Ведите себя пристойно». Они шли, опустив головы, не осмеливаясь глаз поднять. Завернув за угол, наши путники действительно увидели большую улицу, ведущую с юга на север, и пошли по ней.
Вскоре им бросились в глаза ворота с башенкой и изваяниями тигров. Затем они увидели стенку, служившую щитом, на которой висела большая вывеска: «Вход для десяти тысяч монахов». Танский монах восторженно воскликнул:
– Вот уж поистине здесь, на западе, настоящая райская обитель Будды! Тут уж нас никто не обманет: ни мудрый, ни глупый. Я было не поверил тем старцам. Но вот видите, они сказали сущую правду.
Чжу Ба-цзе – грубый по природе – уже хотел было войти в ворота, но Сунь У-кун удержал его.
– Постой! – сказал он. – Обождем, когда кто-нибудь выйдет, расспросим обо всем и уж тогда войдем.
– Старший брат прав, – сказал Ша-сэн, – как бы нам не разгневать здешнего благодетеля, а то войдем запросто, как будто мы свои.
Путники остановились, расседлали коня и сняли поклажу. Вскоре из ворот вышел седовласый человек с безменом в одной руке и с корзинкой в другой. При виде наших путников он так перепугался, что выронил все из рук и стал пятиться назад.
– Хозяин! – воскликнул он. – У ворот стоят четверо монахов, весьма странных на вид.
В это время хозяин дома, опираясь на посох, прогуливался по внутреннему дворику, непрестанно славя Будду. Услышав это известие, он от неожиданности выронил свой посох и поспешил к воротам встретить пришельцев. Не обращая внимания на безобразные лица учеников Танского монаха, он радушно приветствовал их:
– Входите, милости просим! Входите! – любезно приглашал он.
Танский наставник и его спутники с величайшей почтительностью и скромностью вошли в ворота. Хозяин шел впереди, показывая дорогу. Они свернули в переулок и подошли к дому.
– Это – помещение для самых почетных гостей, – сказал хозяин, – здесь есть специальные залы для моления Будде, для чтения священных книг и для вкушения трапезы. Я и мои домочадцы, старые и малые, живем в помещении для менее почетных гостей.
Танский монах то и дело выражал свой восторг и был очень доволен. Он достал свое монашеское одеяние, облачился в него, поклонился изваянию Будды и вошел в молельню. О том, что он увидел там, лучше рассказать в стихах:
Дым волной ароматной
Плывет в этом маленьком храме,
И сквозь легкое марево
Яркие свечи горят.
Зал блестит позолотой
И пышно разубран цветами,
И узорчатых стен
Поражает роскошный наряд.
Здесь для мирной молитвы
Все смогут найти богомольцы,
Красной киноварью
Перекладин покрыты ряды,
Из червонного золота
Блещут на них колокольцы,
Колыхаясь вверху,
Как в саду – наливные плоды.
В глубине, на подставках,
Сверкающим лаком покрытых,
Барабаны узорные
Друг против друга стоят,
Сотни Будд золотых,
Как живые, повсюду глядят,
И ковры дорогие
Пестреют на мраморных плитах,
А на пышных хоругвях,
Цветными шелками расшитых,
Реют восемь «сокровищ»,
Расцветкою радуя взгляд.
Много утвари древней:
Курильниц и ваз вереницы,
Старой бронзой блестя,
Протянулись вдоль каждой стены,
В темных чашах курильниц
Сандал благовонный дымится,
И тяжелые вазы
Живых ненюфаров полны.
А на пестрых столах,
Изукрашенных лаком цветистым,
Дорогие шкатулки
Сверкают искусной резьбой.
Здесь предаться ты можешь
Раздумьям глубоким и чистым,
Благородных курений
Вдыхая туман голубой.
Полон пышных святынь,
Изваяний и знаков заветных.
День и ночь этот зал
Для молитв и гаданий готов:
На столах нарисованы
Пять облаков разноцветных,
А шкатулки полны
Лепестками душистых цветов.
Вот стеклянные чаши:
Чиста и прозрачна, сверкает
В них святая вода.
Вот напевно и мерно звенит
Золоченое било
И словно наш дух окликает,
И от грешной земли
Увлекает в небесный зенит.
И нетрудно поверить,
Что много столетий не гасло —
С той поры, как повсюду
Святое ученье царит, —
Это яркое пламя
Душистого, чистого масла,
Что в хрустальных лампадах
Пред ликами Будды горит.
Право, можно сказать,
Что чудесная эта молельня
От мирской суеты
Словно стенами ограждена.
Пусть не в храме, а в доме,
Но святость ее беспредельна,
И любой монастырь
Красотой превосходит она.
Танский монах вымыл руки, взял благовонные свечи и стал молиться, отбивая земные поклоны. По окончании молитвы он повернулся к хозяину дома и поклонился ему.