– О чем вздыхаешь, мама? Есть такая пословица: «Десять дней сидишь на мели, зато в один день девять перекатов пройдешь!». Сейчас самая знойная пора, когда дела идут не очень хорошо, зато осенью заработаем.
– Дочь моя! – печально отозвалась хозяйка. – Я вовсе не потому грущу, что дела идут неважно. Нынче вечером, когда я уже собиралась закрывать, в час ночной стражи, у меня сняли помещение четыре барышника, торгующие лошадьми, и потребовали, чтобы их обслуживали по первому разряду. По правде говоря, я надеялась на них кое-что заработать, но они заказали постную пищу. Вот почему я и вздыхаю.
– Раз они у тебя уже поели, неловко отправлять их к другим хозяевам, – сказала дочка. – Завтра ты накормишь их скоромным, напоишь вином и отлично заработаешь.
– Да все они какие-то больные и хилые, – ответила мать недовольным голосом. – Кто боится сквозняка, кто света, хотят спать в полной темноте. А ты сама знаешь, у нас ведь дом сквозной. Где найти для них темное да закрытое помещение? Пусть пропадет зря все, чем я их накормила. Предложу им перейти к другим хозяевам, вот и все!
– Не спеши, мать, – сказала дочка. – У нас в доме есть темное место, без всяких сквозняков… Очень хорошее!
– Где же?
– Когда отец еще был жив, он сделал большой ларь, примерно в четыре чи шириной, в семь чи длиной и в три чи вышиной [62]. В нем вполне могут улечься шесть, а то и семь человек. Пусть они заберутся в него и спят, – посоветовала дочь.
– Не знаю, согласятся ли они. Сейчас спрошу! – обрадовалась хозяйка. – Господин Сунь! Темной комнаты у меня в доме нет, есть только большой ларь, хорошо сколоченный. В нем не сквозит и свет не проходит. Что, если я предложу вам переночевать в нем?
– Вот и отлично! – просиял Сунь У-кун.
Хозяйка тотчас же велела нескольким постояльцам вынести ларь во двор, открыла крышку и предложила дорогим гостям сойти вниз. Сунь У-кун повел наставника, Ша-сэн понес поклажу, и все они направились к ларю, держась в тени от фонаря.
Чжу Ба-цзе первым впрыгнул в ларь. Ша-сэн передал ему поклажу и стал поддерживать Танского монаха, помогая ему влезть внутрь. Затем и сам полез. Тем временем Сунь У-кун вспомнил о коне.
– Где наш конь? – спросил он.
Кто-то из слуг ответил:
– Он привязан на заднем дворе и ест корм.
– Приведи его сюда, – распорядился Сунь У-кун, – да притащи заодно и кормушку. Коня привяжешь крепко-накрепко к ларю.
Очутившись в ларе, он закричал хозяйке:
– Хозяюшка Чжао! Закрой нас крышкой, да покрепче! В проушки продень замок и запри нас на ключ. Обойди ларь и посмотри, не сквозит ли где, – щелочки заклей бумагой! Завтра утром пораньше встань и выпусти нас.
– Уж больно вы осторожны, – воскликнула вдова.
О том, как хозяйка и все домочадцы легли спать, мы рассказывать не будем.
Обратимся к нашим четверым путникам, залезшим в ларь. Несчастные! Повязки, к которым они не привыкли, нестерпимо давили голову, кроме того, они изнывали от жары. Первым делом они сорвали головные повязки и разделись. Вееров у них не было, и они стали обмахиваться своими монашескими шапками. Теснота была такая, что они наваливались друг на друга. Так они промаялись до второй стражи и, наконец, все-таки уснули. Один только Сунь У-кун не спал и навлек беду. Он ущипнул Чжу Ба-цзе за ногу. Дурень поджал ногу и стал впросонках бранить Сунь У-куна:
– Спал бы лучше! И так замаялись. С чего это ты вздумал забавляться?
Однако Сунь У-кун не унимался и стал громко говорить:
– У нас поначалу было чистых пять тысяч лян. От прошлой продажи коней мы получили три тысячи, сейчас в этих двух узлах у нас наличными четыре тысячи. От продажи табуна мы получим еще три тысячи. Неплохо заработали, пожалуй, хватит!
Чжу Ба-цзе до того хотел спать, что не стал даже отвечать Сунь У-куну.
Кто мог предвидеть, что слуги, водоносы и истопники этой гостиницы давно уже состоят в одной шайке с разбойниками?! И вот один из них, услышав, как Сунь У-кун подсчитывает барыши, тотчас же послал за разбойниками. Вскоре десятка два разбойников, с факелами и дубинами, ворвались во двор. Хозяйка так перепугалась, что заперлась у себя в комнате и предоставила в распоряжение грабителей весь свой постоялый двор. Но разбойников не интересовали ни посуда, ни утварь. Они искали богатых постояльцев. Наверху их не оказалось. С ярко пылающими факелами разбойники рыскали по всему двору и вдруг увидели во внутреннем дворике большой ларь, к которому был привязан белый конь. Ларь был заперт на замок и так тяжел, что его нельзя было ни приподнять, ни сдвинуть с места.
– Купцы – люди бывалые и осторожные, – заговорили разбойники. – В этом ларе, наверно, запрятаны мешки с золотом и серебром да разные материи. Давайте уведем коня и вынесем ларь за город! Там мы разобьем его и поделим между собой все богатства. Что? Неплохо будет?
Разбойники отыскали крепкие веревки и дубины, подняли ларь и потащили его, покачивая на ходу.
Чжу Ба-цзе проснулся и стал бормотать спросонья:
– Спи, братец, спи! Полно тебе баловаться! Чего ты укачиваешь меня?
– Молчи! – прошипел Сунь У-кун. – Никто тебя не укачивает.
Вслед за тем проснулись Танский монах и Ша-сэн.
– Кто это нас несет? – испуганно спросили они.
– Не шумите! – остановил их Сунь У-кун. – Пусть себе тащат! Авось дотащат до Западной обители Будды, нам меньше придется идти!
Однако грабители, предвкушая богатую добычу, понесли ларь не на запад, а на восток. Они зарезали стражников, открыли ворота и вышли. Но в городе сразу же поднялась тревога. Перепуганные сторожа со всех постов кинулись с докладом к начальнику конной и пешей стражи. А поскольку происшествие касалось непосредственно самих начальников, они немедленно подняли на ноги свои войска и пустились в погоню за разбойниками. Те не осмелились оказать сопротивление, бросили ларь и белого коня, а сами, прячась в густой траве, разбежались. Как ни старались войска изловить грабителей, им не удалось поймать ни одного. Им достались только огромный ларь и белый конь.
С этими трофеями войска вернулись в город. Начальник дозоров и караулов не сводил восхищенных глаз с белого коня. А конь, право, был очень хорош:
До земли
Серебристыми нитями грива повисла.
Словно яшмовый,
Хвост до земли ниспадает, блестя.
Он коня Сушуан[63]
На бегу обгоняет шутя,
А с другими конями равнять
Нет ни цели, ни смысла!
За него десять сотен
Серебряных слитков могли
Заплатить на базаре.
Он взапуски с ветром помчится,
Без усилий обгонит он ветер
На тысячу ли!
Он на горы взлетает,
И в облаке может кружиться.
Он на солнце красив
И прекрасен при полной луне.
Под луною он бел, словно лебедь,
И снегу подобен.
Не дракон ли морской он,
Приплывший на пенной волне?
Но драконы коварны,
А он – и могуч и не злобен!
Начальник дозоров и караулов не захотел сидеть на своем коне, оседлал красавца белого коня и повел все войско обратно в город. Ларь был внесен в управление и опечатан в присутствии подчиненных. Затем начальник велел охранять ларь с тем, чтобы утром доложить о случившемся государю и получить от него повеление, как быть дальше. О том, как все чины разошлись по местам, мы рассказывать не будем.
Между тем Танский монах досадовал и негодовал на Сунь У-куна.
– Экая ты противная обезьяна! – говорил он. – Ни за что ни про что погубила меня! Если бы нас схватили, пока мы были на воле, мы смогли бы оправдаться даже перед самим правителем, который истребляет буддийских монахов. А теперь мы сидим в этом ларе, который сперва похитили разбойники, а затем забрали войска. Завтра мы предстанем перед правителем государства совсем готовенькими к казни и нас попросят: «Пожалуйте под тесак!». Так мы и закруглим его заветное число десять тысяч.
– Тише! Снаружи стоят люди! Они могут услышать и откроют ларь. Тогда нас свяжут по рукам и ногам и непременно подвесят к потолку. Потерпи еще немного, наставник, если хочешь избежать подобной участи. Завтра мы увидим здешнего неразумного правителя и я сам стану держать ответ перед ним. Уверяю тебя, что ни один волос не упадет с головы твоей. Успокойся и поспи.
Ко времени третьей стражи Сунь У-кун стал действовать. Он вытащил посох, дунул на него своим волшебным дыханием и произнес: «Превратись!». Посох сразу же превратился в сверло. Двумя-тремя движениями Сунь У-кун просверлил дырочку в дне ларя, спрятал сверло, встряхнулся и, превратившись в муравья, вылез наружу. Вновь приняв свой первоначальный облик, он вскочил на благодатное облачко и направился прямо к воротам дворца, в котором жил правитель этого государства.
Как раз в это время правитель крепко спал. Сунь У-кун выдрал у себя всю шерсть с левого плеча, дунул на нее и приказал: «Превратись!». Все ворсинки моментально превратились в маленьких Сунь У-кунов. Затем он выдрал у себя всю шерсть с правого плеча, тоже дунул на нее и приказал: «Превратись!». Все шерстинки превратились в маленьких усыпляющих мушек. Прочитав заклинание, Сунь У-кун вызвал местных духов и велел им отправиться по всем внутренним покоям дворца, по жилищам крупных и мелких сановников пяти палат, шести отделов и всех присутствий и всякому, кто имеет какой-либо чин, пускал в лицо по усыпляющей мушке, чтобы все они уснули глубоким сном. Затем он взял в руки посох с золотыми обручами, повертел его, махнул им и воскликнул: «Ну, милый, превратись!». И посох тотчас превратился в тьму-тьмущую острых бритв. Одну из них он взял себе, а остальные велел разобрать своим бесчисленным двойникам, которые отправились во внутренние покои дворца, в палаты и покои и всюду брили головы сановникам.