28 апреля. — После полудня мы подъехали к сельскому домику, стоящему у подошвы Колокольной горы. Жители его были собственниками земли, что не часто встретишь в Чили. Они существовали тем, что приносили им сад и небольшое поле, но были очень бедны. Средства здесь так ограниченны, что народ вынужден продавать невызревший хлеб на корню, чтобы купить предметы первой необходимости на следующий год. Оттого пшеница дороже в том самом районе, где она произрастает, чем в Вальпараисо, где живут скупщики. На следующий день мы выехали на большую дорогу в Кокимбо. Ночью шел небольшой дождь, первый после ливня 11 и 12 сентября, державшего меня пленником на Каукенесских водах. Промежуток был в семь с половиной месяцев, — правда дождь в этом году выпал в Чили несколько позже обычного. Далекие Анды были теперь покрыты глубоким снегом и выглядели просто великолепно.
2 мая. — Дорога по-прежнему шла побережьем, на небольшом расстоянии от моря. Немногочисленные деревья и кустарники, свойственные среднему Чили, быстро уменьшались в числе, а вместо них появлялось какое-то высокое растение, с виду несколько похожее на юкку1. Поверхность страны была сильно разбита и неровна: среди небольших равнин или котловин поднимались маленькие обрывистые острые вершины скал. Изрезанный берег и дно моря близ берега, усеянное подводными камнями, будучи превращены в сушу, явили бы такие же формы, и подобное превращение, безусловно, совершилось и в том месте, где мы проезжали.
3 мая. — Килимари — Кончали. Страна становилась все более и более бесплодной. В долинах воды едва хватало для орошения, а в промежутках земля была совершенно голая — тут нечем было прокормиться даже козам. Весной, после зимних ливней, быстро всходит редкая трава, и тогда на короткое время скот сгоняют с Кордильер на эти пастбища. Любопытно наблюдать, как семена трав и других растений приспособляются, — по-видимому, как бы благодаря приобретенной привычке — к количеству дождей, выпадающих в различных местах на этом побережье. Один ливень, выпадающий дальше к северу, в Копьяпо, производит такое же действие как два в Гуаско и три или четыре в этом районе. Зима настолько сухая, что в Вальпараисо она причинила бы ущерб пастбищу, в Гуаско привела бы к самому необычайному изобилию. С продвижением к северу количество дождей убывает, по-видимому, не строго пропорционально широте. В Кончали, всего в 67 милях от Вальпараисо, дождя не ждут до самого конца мая, тогда как в Вальпараисо он выпадает обыкновенно в начале апреля; кроме того, годовое количество его мало, даже если учесть, как поздно наступает дождливое время года.
4 мая. — Убедившись, что дорога вдоль берега лишена всякого интереса, мы повернули в глубь страны, в сторону горнорудного района и долины Ильяпель. Долина эта, как и вообще все долины в Чили, ровная, широкая и очень плодородная; с обеих сторон она ограничена либо обрывами из напластовавшегося щебня, либо обнаженными скалистыми горами. Над прямой линией самой верхней оросительной канавы все буро, как на большой дороге, тогда как под ней все одето яркой, как ярьмедянка, зеленью ковров альфарфы (род клевера)2. Мы проехали в Лос-Орнос, другой горнорудный район, где главная гора была вся изрыта ходами, точно громадный муравейник. По своему образу жизни чилийские горняки составляют какую-то особую расу людей. Они живут по целым неделям в самых глухих местах, а когда спустятся на праздники в деревни, то нет таких излишеств или сумасбродств, каким они не предавались бы. Иногда они заработают значительную сумму и тогда подобно морякам, получившим призовые, всячески стараются как можно скорее растратить ее. Они пьют, не зная меры, накупают множество платья и через несколько дней возвращаются без гроша в свои жалкие обиталища, чтобы работать еще более тяжко, чем вьючный скот. Эта беспечность, как у моряков, является, очевидно, результатом сходного образа жизни. Хлеб насущный им обеспечен, а потому они не приучаются к предусмотрительности; кроме того, искушение и средства к его удовлетворению являются к ним в одно и то же время.
Наоборот, в Корнуэлле и в некоторых других местах в Англии, где следуют системе продажи жилы по частям, горняки, вынужденные сами заботиться о себе, — люди чрезвычайно сметливые и добронравные.
Одежда чилийского горняка своеобразна и довольно живописна. Он носит очень длинную рубашку из какой-нибудь темной байки и кожаный передник, и все это схвачено вокруг пояса ярким кушаком. Штаны очень широки, а маленькая шапочка из ярко-красной ткани плотно прилегает к голове. Мы встретили группу этих горняков в полном наряде, провожавших в могилу тело одного из своих товарищей. Они шли очень быстрым шагом; четверо несли покойника. После того как одна партия пробежала со всей возможной быстротой ярдов двести, ее сменили четверо других, которые раньше умчались вперед верхом на лошадях. Так они двигались, подбодряя друг друга дикими криками, и вся эта картина представляла собой самую странную похоронную процессию.
Мы продолжали свой путь к северу зигзагами, задерживаясь иногда на день ради геологических исследований. Местность была так редко населена, а дорога так неопределенна, что мы часто с трудом находили свой путь. 12-го я задержался у каких-то рудников. Руда тут не считалась особенно хорошей, но ее было много, и предполагалось, что месторождение будет продано за 30–40 тысяч долларов (т. е. за 6 000-8 000 фунтов стерлингов); одна из английских компаний купила ее за унцию золота (3 фунта 8 шиллингов). Руда представляет собой медные колчеданы, о которых я уже замечал, что до приезда англичан и не предполагали, что в них содержится хотя бы крупица меди. Почти так же выгодно, как и в предыдущем случае, были приобретены и кучи шлака, изобилующие мельчайшими шариками металлической меди; но при всех этих выгодах горнорудные компании умудряются терять тут, как это хорошо известно, огромные суммы денег. Безрассудство большинства уполномоченных и пайщиков граничит с безумием: платят иногда по целой тысяче фунтов в год на задабривание чилийских властей; заводят библиотеки роскошно переплетенных геологических книг; выписывают горняков — специалистов по отдельным металлам, которые не встречаются в Чили, например по олову; принимают на себя обязательство снабжать горняков молоком в тех местах, где нет коров; заводят машины там, где невозможно их применить; все это и еще сотня подобных же дел свидетельствуют о глупости англичан и по сей день потешают местных жителей. А ведь нет никакого сомнения, что тот же самый капитал, с толком употребленный на этих рудниках, принес бы громадную прибыль; все, что для этого потребовалось бы, — это доверенное лицо, человек, опытный в горном деле и в анализе руд.
Капитан Хед описывает, какой поразительный груз выносят наверх из глубочайших шахт апиры, эти поистине вьючные животные. Сознаюсь, я думал, что эти сведения преувеличены, и потому был рад возможности взвесить один из грузов, выбранный мной наудачу. Мне понадобилось приложить значительное усилие, чтобы, стоя прямо над грузом, приподнять его с земли. Груз взвесили, и оказалось, что он весил меньше обычного — 197 фунтов [90 кг]. Апир вынес его на высоту 80 ярдов — частью по крутому проходу, но большей частью по бревнам с вырубленными в них ступеньками, расположенным зигзагообразной линией вверх по шахте. По общему здесь правилу апиру не полагается останавливаться и переводить дыхание, если только в шахте нет 600 футов глубины. Средней тяжестью считается вес несколько больше 200 фунтов, и меня уверяли, что как-то опыта ради вынесли наверх из глубочайшей шахты груз в 300 фунтов [135 кг]. На этот раз апиры выносили свой обычный груз двенадцать раз в день, т. е. 2 400 фунтов [1 100 кг] с глубины 80 ярдов, а в промежутках отбивали и собирали руду.
Люди эти, если не считать несчастных случаев, здоровы и, по-видимому, жизнерадостны. Тело у них не очень мускулистое. Они редко едят мясо даже раз в неделю, да и то только жесткое, сухое чарки. Хоть я и знал, что труд их добровольный, но не мог не возмущаться при виде того, в каком состоянии добирались они до выхода из шахты: согнувшись вперед, они цеплялись руками за ступени; ноги были согнуты, мышцы вздрагивали, пот с лица градом катился по груди, ноздри были раздуты, углы рта судорожно оттянуты назад, грудь дышала необыкновенно тяжело. Переводя дыхание, они всякий раз испускали членораздельный крик «эй-эй», который завершался звуком, поднимающимся из глубины груди, только пронзительным, как звук флейты. Добравшись, шатаясь, до кучи руды, они опорожняли свой карпачо [огромный мешок], две-три секунды передохнув, отирали пот со лба и снова, будто не утомленные, быстрым шагом спускались в шахту. Все это кажется мне разительным примером того, какой тяжкий труд может вынести человек в силу привычки, ибо ничего иного тут быть не может.
Вечером я беседовал с управляющим этих рудников о том, какое множество иностранцев разбросано ныне по всей стране; управляющий, еще совсем молодой человек, помнил, что, когда он еще был мальчиком и ходил в школу в Кокимбо, детей однажды специально отпустили посмотреть на английского капитана, прибывшего в город для переговоров с губернатором; никого из школьников, по уверениям управляющего, в том числе и его самого, ничем нельзя было заставить подойти к англичанину, — до того твердо были они-убеждены, что от прикосновения к такому человеку происходят ересь, болезни и несчастья. До сих пор памятны ужасные поступки буканьеров, особенно одного, который унес образ девы Марии, а через год вернулся за образом св. Иосифа, заявив, что ему жаль даму, оставшуюся без мужа. Я слыхал также об одной старой даме, которая за обедом в Кокимбо заявила, насколько странным кажется ей то обстоятельство, что она дожила до того, чтобы обедать в одной комнате с англичанином; ибо она помнила, как в ее юные годы при одном только крике «Los ingleses!» («Англичане!») все жители дважды устремлялись в горы, захватив с собой все, что было поценнее3.
14 мая. — Мы приехали в Кокимбо, где пробыли несколько дней. Город ничем не замечателен, кроме необыкновенной тишины. Говорят, что в нем от 6 до 8 тысяч жителей. Утром 17-го в продолжение часов пяти шел слабый дождь, впервые в этом году. Крестьяне, сеющие хлеб около берега моря, где воздух более влажный, воспользовавшись дождем, принялись пахать; после второго дождя они станут сеять, а если выпадет еще и третий дождь, то весной они снимут богатый урожай. Любопытно было наблюдать действие этого незначительного количества влаги. Двенадцать часов спустя земля уже выглядела такой же сухой, как прежде, но при прошествии десяти дней на всех холмах появились слабые зеленые пятна редких волосовидных волокон травы, в целый дюйм длиной. Между тем до этого дождя вся поверхность земли была голой, как на большой дороге.