– Ах, господин Эрменрих! Теперь я, кажется, догадался, почему мы прилетели сюда ночью: вы думали, что я смогу спасти этот чудесный город. Мне так жаль! Если б я только знал раньше…
Нильс закрыл лицо руками и разрыдался. И трудно было сказать, кто больше горевал – мальчик или аист Эрменрих.
На следующий день дикие гуси собрались лететь к острову Готланд, причём выбрали этот путь ради Нильса. И Мартин, и другие гуси заметили, что уже два дня мальчик был молчалив и о чём-то грустил. А тот и вправду пребывал в печали, не в силах забыть чудесным образом явившийся ему город. Перед его мысленным взором стояли красивые дома, величественный собор, шумные улицы. «Ах, если б мне удалось вернуть всё это к жизни, – думал Нильс. – Какое несчастье, что такая красота скрыта на дне моря!»
Акка и белый гусь, узнав о причине его печали, убеждали мальчика, что это был всего лишь сон, но он-то знал, что всё это видел в действительности.
– Если Мальчик-с-пальчик сокрушается о чудесном городе, то я, кажется, знаю, как его утешить. Надо показать ему одно место, краше которого нет на Земле, – предложила старая гусыня Какси, многое повидавшая на своём веку.
И вся стая отправилась к острову Готланд – в то самое место. И действительно, скоро грусть Нильса уступила место любопытству, с которым он смотрел вниз, на землю. Погода была почти летняя, и деревья уже покрылись пухлыми почками, а луга зазеленели: на тополях качались длинные тонкие серёжки, а на кустах у деревенских домиков появились нежно-зелёные листочки.
Вскоре гуси повернули на запад. Теперь перед ними снова расстилалось необъятное синее море, а впереди, у самого берега, раскинулся сказочный город. Близился закат, и стена, окружавшая город, а также башни и высокие готические дома и церкви казались совсем чёрными на фоне всё ещё светлого неба. Нильса охватило волнение – так этот город был похож на тот, что предстал его взору ночью, – но когда гуси подлетели ближе, понял, что зрение его обмануло. Разве можно сравнить человека в нарядных одеждах, усыпанных драгоценными камнями, с нищим в лохмотьях?
Вполне возможно, что и этот город некогда был таким же прекрасным, как Винета, судя по стене с высокими башнями и резными воротами. Сейчас на башнях не было крыш, ворота стояли распахнутыми – от прежнего великолепия не осталось и следа, уцелели только каменные стены.
Вглядываясь в раскинувшийся внизу город, Нильс видел множество невысоких домишек – лишь кое-где попадались островерхие здания или старинные церкви, но и на их фасадах не было ни искусной резьбы, ни каких-либо иных украшений. Видел мальчик и узкие улицы, безлюдные и тихие в этот вечер, а перед глазами вставала совсем иная картина: шумная площадь, толпы разодетых горожан, лавки с богатыми товарами, всевозможные мастерские.
Нильс Хольгерссон смотрел вниз и не замечал, что домики хоть и маленькие, но уютные, с красными геранями на балкончиках, как не видел ни садов с тенистыми аллеями, ни живописных развалин, увитых плющом. Его пора-зило пышное великолепие прошлого, а неброское обаяние настоящего осталось им незамеченным.
Дикие гуси, устроившись на ночлег в развалинах старой церквушки на окраине города, вскоре заснули, а Нильс ещё долго сидел, глядя через дыру в крыше на звёзды, мерцавшие в небе, и думал, что волшебный город, который он видел, тоже со временем пришёл бы в упадок под разрушительным действием времени, так что, может, и к лучшему, что он исчез в пучине морской, но сохранил своё великолепие.
Приманка
Отдохнув и поднабравшись сил, стая Акки Кебнекайсе снова тронулась в путь. Вскоре море осталось позади, и вот уже гуси достигли плодородной долины, посреди которой раскинулось озеро Токерн, такое огромное, что его можно было принять за море.
В прежние времена крестьяне пытались осушить озеро и отвоевать у него плодородную землю, чтобы сеять хлеб, но им это не удалось, и озеро осталось на своём месте, хотя со временем и обмелело: берега его сделались топкими и болотистыми, а из воды поднялись небольшие илистые островки.
На берегах Токерна царствует камыш: нигде больше нет таких густых зарослей, к тому же таких высоких – лодка пробивается сквозь них с трудом. К воде можно подобраться только в тех местах, где люди его вырубили. И пусть камыш не подпускает к озеру местных жителей, зато надёжно защищает всякую живность: в укромных местечках водоплавающие птицы кладут яйца и выводят птенцов, не опасаясь вражеского нападения и не испытывая недостатка в пище.
Токерн – самое большое птичье озеро в стране, и первыми здесь поселились дикие утки, которых и теперь тысячи. Только неизвестно, сколько ещё продлится птичье господство в камышах, – надежду осушить озеро люди не оставили. Если когда-нибудь это произойдёт, то многотысячным стаям птиц придётся покинуть привычное место.
В ту пору, когда Нильс Хольгерссон отправился путешествовать с дикими гусями, на Токерне появился дикий селезень по имени Ярро, совсем ещё юный – девяти месяцев от роду, – и это была его первая весна. Он только что возвратился из Северной Африки, но прилетел слишком рано, когда озеро было ещё затянуто льдом. И вот однажды, когда селезни летали над озером, раздались выстрелы, и одна пуля попала в Ярро. Опасаясь попасть в руки охотнику, который его подстрелил, молодой селезень, собрав все оставшиеся силы, полетел прочь от озера, но надолго его не хватило: раненая птица рухнула у дверей деревенского дома.
Находившийся в это время во дворе работник, увидев селезня, поднял его и принёс в дом. Хозяйка, молодая женщина с добрым лицом, взяла птицу и внимательно осмотрела тёмно-зелёную блестящую голову, белое горлышко, красно-коричневую спину и синие, с перламутровым отливом крылья. Обнаружив рану, женщина вытерла кровь и уложила селезня в корзину.
А Ярро хлопал крыльями и пытался вырваться из её рук, решив, что его хотят убить, но, убедившись, что у женщины не было такого намерения, успокоился и с облегчением вытянулся на подстилке. Только теперь он почувствовал, как ослабел от боли и потери крови. Хозяйка взяла корзину, чтобы отнести поближе к тёплой печке, но не успела даже поставить на пол, как Ярро закрыл глаза и заснул.
Проснулся он оттого, что его кто-то тормошил, а когда открыл глаза, чуть не потерял сознание от страха: перед ним стоял тот, кого селезень боялся больше всех на свете, – охотничий пёс по кличке Цезарь. Ярро не забыл, как часто прошлым летом сжималось от ужаса его сердечко, когда он, ещё желторотый птенец, слышал в камышах крики: «Спасайтесь! Цезарь идёт!»
И теперь, увидев огромную псину с разинутой пастью перед собой, бедняга решил, что вот и пришла его смерть.
– Кто ты? Как ты здесь очутился? Ведь твой дом в камышах на озере? – проворчал Цезарь.
Ярро с великим трудом вымолвил в ответ:
– Меня ранил охотник, а твоя хозяйка пожалела.
– Значит, они намерены тебя выходить. По мне, так лучше б сразу съели. Впрочем, мои хозяева славные люди, так что не бойся: никто не обидит.
Цезарь отошёл от корзины и лёг у очага, а Ярро, поняв, что опасность миновала, снова заснул. Спал селезень долго, а когда открыл глаза, первое, что увидел перед собой, – две миски: с зерном и водой. Он хоть и был ещё слаб, но так проголодался, что с жадностью набросился на еду. Хозяйка, заметив это, подошла к Ярро и ласково погладила. Несколько дней селезень только и делал, что ел и спал.
И вот в одно прекрасное утро он почувствовал, что вполне окреп, вылез из корзины и заковылял по полу, но через несколько шагов споткнулся, упал и уже не мог встать. Рядом тут же оказался Цезарь с разинутой пастью.
Ярро в ужасе замер, подумав, что пёс хочет его загрызть, но тот бережно подхватил его и отнёс в корзину. С тех пор Ярро перестал бояться Цезаря и даже подходил к его излюбленному месту у очага и ложился рядом. Они настолько подружились, что селезень нередко засыпал, улёгшись между лапами пса. Но ещё больше он привязался к хозяйке: тёрся головой об её руку, когда приносила ему корм, а когда выходила из комнаты, горестно вздыхал.
В деревенской избе Ярро напрочь позабыл, что собак и людей следует опасаться: теперь они казались ему добрыми и ласковыми. Очень хотелось селезню поскорее выздороветь, чтобы полететь на Токерн и рассказать диким уткам, какие добрые и вовсе не страшные их заклятые враги.
Единственным существом в доме, с которым не удалось подружиться, была кошка Клорина. Нет, она не обижала Ярро, но каждый раз пыталась внушить ему недоверие к людям, нашёптывая:
– Думаешь, они заботятся о тебе бескорыстно? Погоди, вот откормят получше и свернут тебе шею. Уж я-то людей хорошо знаю!
Ярро очень огорчали слова кошки. Он не мог себе представить, чтобы хозяйка или её маленький сынок, который играл с ним часами, свернули ему шею. Они любят его так же искренне, как он их, – в этом Ярро не сомневался.
Однажды Ярро и Цезарь лежали на своём излюбленном месте возле очага, и Клорина, сидя на печке, взялась за своё:
– Вот интересно: что вы станете делать, когда озеро осушат и превратят в поле?
– О чём ты, Клорина? Неужели такое возможно? – воскликнул Ярро испуганно.
– Ах, я забыла, что ты не понимаешь человеческую речь, как мы с Цезарем, иначе знал бы, о чём говорили приходившие вчера люди. Так вот, всю воду из Токерна спустят, и на будущий год дно озера будет сухое, как этот пол. Вот я и хотела бы знать, куда вы, дикие утки, тогда денетесь.
– Какая же ты вредина! – крикнул Ярро. – Тебе непременно хочется, чтобы птицы считали людей своими врагами. Я тебе не верю, ведь всем известно, что Токерн – прибежище диких уток.
Однако кошка не унималась:
– Ты считаешь меня лгуньей? Ну так спроси у Цезаря: он вчера вечером тоже был в комнате.
Ярро с надеждой посмотрел на пса:
– Скажи, что Клорина всё это придумала!
Цезарь во время этого разговора вёл себя очень странно: вначале прислушивался со вниманием, но лишь только Ярро обратился к нему, положил морду на передние лапы и прикрыл глаза. Кошка, бросив на пса