– Запомни: если не можешь добыть корм сам, изволь довольствоваться тем, что тебе принесли. Твои родители погибли, так что можешь на них не рассчитывать. Или умирай с голоду в ожидании куропаток и зайцев, или ешь рыбу.
Больше не сказав ни слова, Акка улетела и возвратилась к орлиному гнезду не скоро. Орлёнок рыбу съел, а когда она бросила ему другую, тотчас же проглотил и эту, хотя видно было, что такая еда ему явно не по вкусу.
На долю Акки выпала нелёгкая работа. Орлиная чета больше не показывалась, и ей самой пришлось выкармливать птенца. Гусыня приносила рыбу и лягушек, и эта пища, видимо, шла ему на пользу: орлёнок быстро рос и креп. Своих родителей он вскоре забыл и думал, что Акка его настоящая мать. Гусыня тоже полюбила птенца как родное дитя и старалась дать ему хорошее воспитание, отучить от заносчивости и высокомерия.
Приближалось время линьки у птиц, и Акка с тревогой думала, как быть: целый месяц она не сможет летать, а значит, орлёнок останется без пищи и погибнет. И гусыня решила, что пора уже ему начинать выбираться из гнезда.
– Ну, Горго, – однажды сказала Акка, – больше я не смогу прилетать и приносить рыбу. Придётся тебе выбирать: или голодать, или самому добывать корм в долине.
Ни минуты не раздумывая, орлёнок взобрался на край гнезда, кинул беглый взгляд вниз, развернул свои маленькие крылья и бесстрашно ринулся вниз. Несколько раз перевернувшись в воздухе, Горго всё-таки сумел выправиться и благополучно достиг земли.
Орлёнок всё лето провёл в долине и подружился с гусями. Считая себя их собратом, он вёл такую же жизнь, как и они, и когда те плавали по озеру, тоже лез в воду, хотя каждый раз захлёбывался и чуть ли не тонул. Горго очень огорчался, что не может научиться плавать, и жаловался Акке, но та успокаивала малыша:
– У тебя выросли слишком длинные лапы и крючковатые когти, пока ты лежал на своей скале. Но не огорчайся! Из тебя выйдет прекрасная птица.
У орлёнка скоро выросли крылья, и он уже мог держаться в воздухе, но только осенью, когда гусята начали учиться летать, понял, что крылья служат для полёта. Для него наступили благословенные времена – летал он гораздо лучше своих товарищей. Гусята никогда не оставались в воздухе дольше, чем от них требовали, а орлёнок почти целый день проводил в небе. Он ещё не знал, что принадлежит к другой породе, но многие вещи его удивляли, и он закидывал Акку вопросами:
– Почему куропатки убегают и прячутся, когда моя тень падает на скалу? Других гусят они же не боятся!
– У тебя очень большие крылья – слишком долго ты сидел в своём гнезде, – отвечала Акка. – Поэтому некоторые птицы и мелкие звери тебя боятся. Но огорчаться из-за этого не стоит.
Научившись хорошо летать, молодой орёл стал сам ловить рыбу и лягушек, а вот трава, которую с аппетитом уплетали гусята, ему совершенно не нравилась.
И снова он принялся допрашивать Акку:
– Почему я питаюсь рыбой и лягушками, а другие гусята щиплют траву?
– Потому что я приносила тебе в гнездо рыбу и лягушек – вот ты и привык к этой пище. Не огорчайся! Ты станешь прекрасной птицей.
Когда дикие гуси отправились в осенний перелёт, Горго тоже полетел со стаей, поскольку считал себя таким же, как они. Но на юг летело множество других птиц, и между ними поднялось большое смятение, когда Акка показалась в сопровождении орла. Диких гусей постоянно окружали любопытные и громко высказывали своё удивление. Акка просила их молчать, но угомонить всех болтунов не было возможности.
– Отчего они называют меня орлом? – постоянно спрашивал Горго и всё больше и больше сердился. – Разве не видят, что я дикий гусь? Ведь я не пожираю себе подобных. Как они смеют оскорблять меня?
Однажды, когда косяк пролетал над крестьянским двором, где куры рылись в мусорной куче, Горго услышал, как те в панике завопили:
– Орёл, орёл!
Глупые клуши кинулись прятаться, а Горго, хорошо усвоивший, что орлы беспощадные хищники, так возмутился, что уже больше не мог сдерживаться. Сложив крылья, он камнем кинулся вниз и вцепился когтями в замешкавшуюся курицу:
– Вот, будешь знать, как обзываться! – И принялся бить несчастную клювом.
В эту минуту он услышал, что Акка сверху зовёт его, и послушно поднялся.
– Что это ты надумал? – в ярости крикнула гусыня и ударила его клювом. – Уж не хотел ли ты лишить жизни несчастную курицу? Постыдился бы!
Орёл безропотно перенёс наказание, но из круживших поблизости птичьих стай посыпались градом шутки и насмешки. Услышав это, орёл сердито обернулся к Акке, словно хотел кинуться на неё. Впрочем, он сразу переменил намерение и, резко рванув в облака, поднялся так высоко, что до него не долетал ни один крик, и, насколько гуси могли видеть, всё парил в воздухе. Через три дня он появился снова.
– Я всё знаю. Если уж я орёл, то и жить должен по-орлиному, но, думаю, мы можем оставаться друзьями. Ни тебя, ни кого бы то ни было из твоей стаи я никогда не трону.
Однако Акка, в душе гордясь, что ей удалось воспитать Горго добрым и сострадательным, и слышать не хотела, чтобы он жил так же, как эти безжалостные убийцы.
– Ты что же, воображаешь, что я стану дружить с хищником? Живи так, как я тебя учила, и можешь оставаться при стае.
Оба были горды и упрямы, и никто не хотел уступить. Кончилось тем, что Акка запретила орлу показываться ей на глаза и долго сердилась на Горго, так что никто не смел при ней произносить его имени.
С тех пор орёл жил так, как подобает хищникам, но часто пребывал в мрачном настроении и, наверное, не раз жалел о тех временах, когда считал себя диким гусем и играл с весёлыми гусятами.
Среди зверей он славился своей неустрашимостью. Говорили, что он не боится ничего и никого, кроме своей приёмной матери Акки. Ходил также слух, что он никогда не нападает на диких гусей.
Горго было всего три года, и он ещё не успел обзавестись парой и устроить себе гнездо, как в один несчастливый для орла день его поймал охотник и продал в Скансен, где уже обитала пара орлов, которую держали в большой крепкой клетке. Стояла она под открытым небом, в ней даже росли деревья и имелась груда камней, чтобы орлы чувствовали себя как на воле. Только никакие ухищрения не помогали: птицы хирели, целыми днями сидели неподвижно, их когда-то красивые блестящие перья потускнели, а глаза с безнадёжной тоской были устремлены к небу.
Первую неделю Горго ещё оставался бодрым и весёлым, но потом его охватила тоска и апатия. Подобно другим пленникам, он не желал двигаться с места, сидел, уставившись в одну точку, и не замечал, как текло время.
Однажды утром Горго, погружённый в обычное оцепенение, услышал, как кто-то зовёт его, но даже не пошевелился, а только спросил без всякого интереса:
– Кто меня зовёт?
– Разве ты не узнаёшь меня, Горго? Я Мальчик-с-пальчик, тот самый, что путешествует с гусями.
Горго, словно очнувшись от долгого сна, заволновался.
– И Акка тоже здесь, в неволе? – спросил он.
– Нет, вся стая теперь уже, наверное, в Лапландии. Я здесь один.
Услышав ответ, Горго отвернулся и устремил в пространство безучастный взор.
– Королевский орёл! – воскликнул Нильс. – Я не забыл, как ты однажды пощадил моего друга – белого гуся! Скажи, не могу ли я чем-нибудь тебе помочь?
Горго едва повёл головой.
– Не мешай мне, Мальчик-с-пальчик. Вот закрою глаза, и мне грезится, что парю в вышине; даже просыпаться не хочется.
– Не кисни! Очнись и оглянись вокруг, – принялся убеждать Горго Нильс. – Иначе станешь таким же, как эти жалкие птицы.
– Именно этого я и хочу. Эти двое так погружены в свои грёзы, что их уже ничто не тревожит.
Ночью, когда все обитатели Скансена спали, на проволочной сетке, которая служила крышей клетке, послышался шорох. Старые пленники не обратили на это внимания, но Горго проснулся и заволновался:
– Что такое? Кто там на крыше?
– Это я, Мальчик-с-пальчик. Вот пытаюсь перепилить стальную проволоку и выпустить тебя на волю.
Орёл поднял голову и при свете луны увидел, как крошка мальчик терпеливо пилит крепкую решётку. На мгновение у него мелькнула надежда, но тотчас же сменилась привычным унынием, и Горго обречённо проговорил:
– Я ведь крупная птица, малыш. Разве ты сможешь выпилить такой кусок сетки, чтобы я смог пролезть? Брось это дело и оставь меня в покое.
– Спи и ни о чём не беспокойся! – заверил его мальчик. – Я буду пилить столько ночей, сколько потребуется. Ведь ты здесь совсем пропадёшь! Представляю, как опечалилась бы Акка, если бы узнала, что с тобой произошло.
Горго погрузился в сон, но на следующее утро, проснувшись, увидел, что мальчику удалось перепилить несколько звеньев сетки. В этот день Горго уже не чувствовал такого уныния, как прежде. Время от времени он взмахивал крыльями и перескакивал с ветки на ветку, чтобы встряхнуться.
В один прекрасный день, когда заря только занималась на небе, Мальчик-с-пальчик разбудил орла:
– Пора, Горго! Попытайся пролезть!
Орёл взглянул вверх. Мальчику всё же удалось выпилить приличный кусок сетки, так что образовалось большое отверстие. Горго взлетел вверх и, после двух-трёх неудачных попыток всё же выбравшись на волю, гордо поднялся в облака. Мальчик-с-пальчик с грустью смотрел ему вслед и страстно желал, чтобы кто-нибудь освободил и его.
Нильс уже успел освоиться в Скансене: познакомился со всеми находившимися там животными и даже обрёл друзей. В парке было много интересного, и всё же мальчик тосковал по Мартину и своим товарищам – гусям. «Не будь я связан обещанием, – думал он, – нашёл бы птицу, которая отнесёт меня к ним».
Может показаться странным, что Клемент Ларссон не возвратил мальчику свободу, но надо вспомнить, в каком волнении бедный старичок покинул Скансен. В день своего отъезда он собирался оставить маленькому человечку еду в голубой чашке, но, к несчастью, нигде не нашёл такую. А позже все служащие Скансена: рабочие, садовники, поденщики – пришли к нему попрощаться. Перед тем как отправиться в путь, Клемент обратился с просьбой к старому лапландцу, тоже работавшему в парке: