– Му-у! Я слышала, что ты очень изменился, но не могла этому поверить. Добро пожаловать, Нильс Хольгерссон, добро пожаловать! Это первая радость, которая мне выпала за долгое время.
– Спасибо тебе, – обрадовался мальчик. – Ну, как вы тут? Как отец с матерью?
– После того как ты исчез, они, кроме горя, ничего не видали. Лошадь, за которую твой отец отдал немалые деньги, всё лето простояла здесь в хлеву, ни на что не годная. Хозяин не хочет её пристрелить, а продать не удаётся. Вот из-за этой лошади мы и лишились Звёздочки и Жёлтой Лилии.
Мальчика, собственно, интересовало другое, но он побоялся задать вопрос прямо и лишь спросил:
– Мама была очень огорчена, когда увидела, что гусь Мартин улетел?
– Я думаю, что она не стала бы так горевать, если б знала, куда он делся. Больше всего она сокрушалась, что родной сын убежал из дому и прихватил с собой лучшего гуся.
– Так она думает, что я украл его?
– А что ещё она могла подумать?
– Значит, отец и мать решили, что я всё лето без дела болтаюсь, как бродяга?
– Они думают, что с тобой случилось несчастье, и горюют, как только можно горевать о потере самого дорогого существа.
Мальчик, услышав эти слова, выбежал из хлева и отправился в конюшню. Она была хоть и небольшая, но опрятная и чистая: видно, Хольгер Нильссон постарался для новой лошади. Нильс увидел красивое ухоженное животное и, поздоровавшись, заметил:
– А мне сказали, что здесь есть больная лошадь. Это, конечно, не ты, ведь у тебя такой здоровый вид.
Лошадь обернулась к мальчику и, окинув его взглядом, спросила:
– Ты, значит, хозяйский сын? Много дурного про тебя говорили, но лицо у тебя доброе. Никогда бы не поверила, что ты их сын, если б не знала, что тебя заколдовали и превратили в гнома.
– Да уж, добром меня поминать было не за что. Даже родная мать думает, что я сбежал, да к тому же вор. Дома мне оставаться нельзя, однако, прежде чем уйти, давай посмотрим, что с тобой.
– Жаль, что ты уходишь: мы могли бы подружиться. А случилось вот что: у меня в ноге заноза, да такая глубокая, что ветеринар не смог её обнаружить. Сказал бы ты об этом отцу – может, сумеет вытащить. Совестно мне есть-пить да стоять тут без дела.
– Заноза – это ерунда; слава богу, нет ничего серьёзного. Попробую помочь. Потерпишь немного, пока я кое-что нацарапаю на твоём копыте?
Едва Нильс успел закончить, как во дворе послышались голоса.
Он приоткрыл дверь конюшни и увидел отца с матерью, возвращавшихся домой. Как же они постарели! У матери лицо ещё больше покрылось морщинами, а отец заметно поседел. Родители говорили на повышенных тонах, и мальчик услышал, как мать упрашивала отца позволить ей взять денег в долг у родственника.
– Нет, хватит долгов, – возражал отец. – Из них никак не выпутаешься. Лучше уж продадим дом.
– Продать-то можно, только вот как с сыном быть? Куда он пойдёт, когда возвратится, бедный и несчастный, а нас не найдёт?
– И то правда, – вздохнул отец. – Но мы можем попросить тех, кто здесь станет жить, чтобы его ласково приняли и передали б ему, что мы всегда рады его видеть. Он от нас и слова худого не услышит. Так ведь, мать?
– Конечно! Только бы вернулся домой! Если бы знать, что он не голодает и не мёрзнет! Больше ничего мне и не надо!
Отец и мать вошли в дом, и мальчик не услышал продолжения их разговора, но так обрадовался и растрогался! Они его любят, хотя и думают, что он пошёл по дурному пути. «Если бы они увидели меня сейчас, то переживали бы ещё больше».
Вскоре послышались шаги, дверь распахнулась, и в конюшню вошёл отец. Нильс поспешно забился в уголок, в то время как Хольгер Нильссон подошёл к лошади и приподнял её ногу.
– Что это? – воскликнул он, заметив буквы, нацарапанные на копыте. И когда прочёл: «Вынь занозу!» – с недоумением оглянулся по сторонам. Никого не обнаружив, он принялся осматривать копыто. – Тут и вправду что-то есть…
Пока отец возился с лошадью, а мальчик сидел, съёжившись, в своём уголке, во двор заявились гости. Это гусь Мартин, находясь так близко от своего прежнего жилья, не мог удержаться, чтобы не показать Пушинке и детёнышам своих старых друзей.
Во дворе у Хольгера Нильссона никого не было, когда он прилетел, поэтому, преспокойно опустившись на землю, Мартин принялся важно расхаживать, рассказывая Пушинке, как ему хорошо жилось в бытность домашней птицей. Обойдя весь двор, он заметил, что дверь хлева открыта, и позвал гусыню:
– Загляни сюда, и сама увидишь, как я жил прежде! Это не то что ночевать на болотах или на льду!
Мартин остановился у порога и просунул голову в дверь.
– Людей здесь нет, так что не бойся, иди.
И Пушинка с выводком вошла вслед за Мартином в загон для гусей посмотреть, как роскошно он жил, пока не отправился в Лапландию со стаей.
– Да, вот как мы живали! – с гордостью проговорил Мартин. – Здесь было моё место, а там всегда стояли миски с овсом и с водой. Погодите, и сейчас здесь есть немного корма!
С этими словами он бросился к миске и стал набивать себе клюв овсом. Пушинка забеспокоилась.
– Давай лучше уйдём поскорее отсюда!
– Ещё зернышко!
Вдруг он вскрикнул и кинулся к выходу, но было уже поздно: дверь хлева захлопнулась, и хозяйка, мать Нильса, закрыла её на крючок. Они оказались в плену.
Между тем Хольгер Нильссон вытащил из ноги лошади острую железяку и, довольный, ласково потрепал животину. В это время в конюшню торопливо вошла мать и сказала взволнованно:
– Иди, отец, посмотри на мою добычу!
– Нет, погоди! Раньше взгляни сюда! Я нашёл, отчего хромала наша лошадь.
– Кажется, счастье опять улыбается нам! – воскликнула женщина. – Представь себе: наш гусак, пропавший весной, видно, летал с дикими гусями, а теперь вернулся, да, похоже, со всем своим семейством. Они все сейчас в загоне, я их там заперла.
– Ну и дела! – удивился Хольгер Нильссон. – А самое главное, мать, мы теперь знаем, что наш мальчик не сбежал из дому, прихватив с собой гусака.
– Твоя правда, отец. Но, боюсь, мне вечером придётся их зарезать. Через два дня ярмарка, и нужно поторопиться, чтобы успеть отвезти их в город на продажу.
– А не жаль тебе его резать? Ведь вернулся же, да не один, а со всем своим выводком, – покачал головой хозяин.
– В другое время не тронула бы, но ведь нам самим придётся переселяться. Где ж гусей-то держать?
– Тоже верно!
– Пойдём, поможешь отнести их в дом.
Они ушли, и через несколько минут мальчик увидел, как отец, прижимая к себе одной рукой Пушинку, а другой – Мартина, вошёл следом за матерью в дом. Гусь, как всегда бывало, когда оказывался в опасности, кричал: «Мальчик-с-пальчик, выручай!» – хотя и не подозревал, что Нильс так близко.
А тот слышал его призыв, но не двигался с места, хотя и не потому, что желал Мартину смерти. Нильс даже не вспомнил, что освободится от колдовства, если гуся зарежут! Причина была в другом. Чтобы спасти гуся, пришлось бы показаться отцу и матери, а этого ему совсем не хотелось. «Им и без того тяжело. К чему же прибавлять новое огорчение?»
Стоило двери дома захлопнуться за Мартином, как мальчик встрепенулся: перебежал через двор, взобрался на дубовую доску перед крыльцом и, войдя в сени, по старой привычке снял деревянные башмаки. Приблизившись к двери, он никак не решался постучаться: было стыдно показаться на глаза отцу и матери.
«Ведь это тебя зовёт Мартин, твой лучший друг!» – подумал он и вспомнил, как они с гусем переживали опасности на замёрзших озёрах, на бурном море, среди хищных зверей. Сердце его переполнилось благодарностью и нежностью; он сделал над собой усилие и постучал в дверь.
Когда отец отворил, Нильс с порога крикнул:
– Матушка, не режьте гуся!
Услышав его голос, Мартин и Пушинка, лежавшие связанными на скамье, вскрикнули от радости. К счастью, они были ещё живы! Кто ещё вскрикнул от радости – так это мать:
– Нет, вы только поглядите, как вырос да похорошел!
Мальчик так и застыл на пороге.
– Слава богу, сынок, ты вернулся! – бросилась к нему мать. – Входи же, входи!
– Здравствуй, Нильс… – только и смог сказать отец.
А мальчик пребывал в полном замешательстве. Он не понимал, почему родителей не удивляет его вид, и только когда мать, обняв, повела его в комнату, Нильс догадался, что колдовские чары спали! Неужели гном снял проклятие, ничего не потребовав взамен?!
– Матушка! Отец! Я снова стал человеком! – не помня себя от радости, закричал мальчик.
На следующее утро Нильс встал до рассвета и в одиночестве отправился на берег моря. Он пытался разбудить Мартина, но белый гусь не пожелал сопровождать его и, засунув голову ещё глубже под крыло, продолжил спать.
День обещал быть ясным и тёплым. Погода стояла такая же хорошая, как и весной, когда дикие гуси прилетели в Сконе. Морская гладь блестела как зеркало. Царила полная тишина, и мальчик не переставал думать о невероятном путешествии, которое ещё предстоит диким гусям.
Он ещё не вполне освоился со своим новым видом и по-прежнему считал себя скорее гномом, чем человеком. Если по пути доводилось увидеть каменный забор, то он боялся идти вперёд из страха, что там подстерегает его хищный зверь. А потом, вспомнив, что теперь он высокий и сильный и может больше никого не опасаться, радовался и смеялся над собой.
Нильс встал на самом краю береговой отмели, чтобы гуси могли его видеть. Это был день великого перелёта, и в воздухе то и дело звучали призывные клики. При мысли, что ни один человек, кроме него, так и не узнает, о чём перекликаются птицы, мальчик усмехнулся. Среди множества других птичьих стай пролетали и дикие гуси.
«Это не мои, если улетают, не простившись со мной!» – думал Нильс. Ему так хотелось рассказать друзьям о том, что произошло, и предстать перед ними человеком.
Одна стая летела быстрее и кричала громче других, и мальчику что-то подсказало, что ведёт её Акка, но твёрдой уверенности не было. Стая замедлила полёт и несколько раз пронеслась над берегом, и Нильс понял, что не ошибся, только не мог понять, почему гуси не опустились, хотя явно его заметили.