мых и преследуемых людей, которые наводняют мир чудовищными злодеяниями и носят название пиратов, морских разбойников, бандитов и т. п.
Это страшное упорство, с каким несчастный все время твердил об одной и той же географической точке, в которой, по всей вероятности, достаточно известный пароход «Виль-де-Сен-Назэр» должен быть затоплен, было небеспричинно.
И действительно, в течение сорока восьми часов все почти в точности повторилось так, как бредил больной.
На всякий случай «Молния» пошла на Монтевидео или, вернее, в направлении той географической точки, которая преследовала больное воображение умирающего. Движимый безотчетным предчувствием, командир хотел прибыть как можно раньше на указанное место. Почему? А потому, что в случае, если бред больного не подтвердился, что для него значило маленькое отклонение от намеченного пути, что значили несколько лишних тонн угля?
Ну а если умирающий был прав, если все это должно было произойти, как он говорил, то какое страшное несчастье можно было бы предупредить!
Между тем в состоянии здоровья больного как будто наступило улучшение. После спазмов, судорожных движений лицевых мускулов, после рвоты он стал спокойнее.
— Он спасен, доктор! — воскликнул командир.
— Напротив, он безвозвратно погиб! — ответил тот.
Действительно, спустя двенадцать часов шея больного вдруг стала неподвижной, зрачки непомерно расширились, наступили конвульсии и затем пульс ослабел.
Раненый взмахнул руками, захрипел, взвыл… Кровь хлынула носом, он вдруг приподнялся, как бы подкинутый электрическим током, заломил отчаянно руки, крикнул еще раз: «Сен-Назэр!.. Бей! Бей!.. Смелее, разбойники!..» и грузно упал на подушки.
— Он умер! — сказал спокойно доктор. — Все кончено.
Решение командира крейсера было принято. Он отказался от погони за невольничьим судном, не без основания надеясь встретить его на том месте, на которое указывал бред больного.
Как мы уже знаем, опасения командира сбылись. Злодеяние совершилось на его глазах. «Виль-де-Сен-Назэр» погиб, а «Молния», пострадавшая и лишенная возможности быть управляемой в критический момент, из-за вероломства предателей на судне прибыла слишком поздно.
ГЛАВА V
Почему Фрике крикнул «Сантьяго!». — Схватка на ножах. — Человек за бортом. — «Пусть его дохнет!» — Ночные сигналы. — Невольничьи суда в Рио-Гранде. — Лагоа-дос-Патос. — Двойное бегство. — Буря. — Смертельный страх. — Спасен, но какой ценой! — Бесполезное самоотвержение. — Что такое парижанин. — Собака не всегда друг человека. — Погоня за беглецами. — «Сатдеро». — Сто тысяч килограммов мяса. — Последствия наказания, примененного к негру и китайцу. — Быть ли Фрике повешенным или зажаренным. — Еще один парижанин.
Оцепеневший от ужаса Фрике наблюдал кратковременную, но жуткую агонию пакетбота. Взобравшись на рею грот-марселя, он не пропустил ни малейшей подробности всей этой ужасной драмы. Он, так сказать, всем телом ощутил, как «Вашингтон» протаранил водонепроницаемые переборки «Виль-де-Сен-Назэра». На отчаянный крик ужаса, изданный пассажирами, из глубины разбойничьего судна отозвался могучий, жалобный, протяжный крик, точно стон грешников в аду…
Это был вопль негров, которые, сбитые с ног страшным толчком, скатились в одну общую груду, падая и давя друг друга. Как ни хорошо был «упакован» в трюме и между доков этот человеческий груз, все же он был менее устойчив, чем тюки хлопка или вязанки сахарного тростника. Но что было до этого бандитам?! Лишь бы не было слишком много поломанных костей! Те же несколько несчастных, которые особенно сильно пострадали, будут выкинуты за борт, и это только очистит место остальным! Убедившись, что его новые случайные спутники — большие негодяи, Фрике все-таки никак не предполагал такой бесчеловечности и жестокости с их стороны.
Его первой мыслью было, конечно, кинуться в море и добраться вплавь до одной из шлюпок с военного судна, но капитан Флаксхан, следивший за всем с чисто дьявольской предусмотрительностью, предупредил нашего гамена, что всякая попытка к бегству с его стороны будет смертельным приговором для его маленького негритенка.
Поэтому с самого момента появления на горизонте «Виль-де-Сен-Назэра» бедного Мажесте заковали в цепи и держали под стражей, причем караулу было отдано приказание застрелить несчастного на месте при малейшем нарушении предписаний командира.
Фрике слишком был привязан к своему маленькому черному братцу, чтобы навлечь на него какую-нибудь беду, и потому держался покорно. Но, когда при свете электрического рефлектора он узнал «Молнию», свое судно, когда на ее палубе он увидел гордый силуэт Андре и знакомую тощую фигуру доктора, своего приемного отца, то невольное рыдание сдавило ему грудь и слезы хлынули градом из глаз. Ему казалось, что он теряет их навек. Он готов был броситься прямо с мачты в море, но мысль о Мажесте приковала его к рее, которую он теперь судорожно обхватил руками. Однако крик, призывный крик против его воли вырвался у него из груди, неудержимый и отчаянный, как последнее «прости». Если ему не суждено было увидеть когда-нибудь своих друзей, по крайней мере, он хотел дать им знать, что он здесь.
Его крик «Сантьяго!» прозвучал в ночи точно трубный глас; друзья услышали его с палубы «Молнии» и содрогнулись… Итак, Фрике, их дорогой мальчик, был во власти бандитов!
Он слышал, что невольничье судно идет в Сантьяго. Он не знал, где это. Но не все ли равно? Где-нибудь да был же на свете Сантьяго, где есть невольничий рынок. Доктор и Андре, конечно, поймут; они догадаются, услышат и узнают его голос и впоследствии станут разыскивать его. Эти два неустрашимых, энергичных человека обыщут все земли и моря, но не покинут, не бросят своего друга; он был уверен в этом.
Не успел еще последний звук вылететь из горла Фрике, как чья-то рука сдавила железной хваткой горло мальчугана. Он забыл, что был не один, что возле него находился приставленный к нему стражем матрос.
— Ишь, змеиное жало! — прохрипел тот на плохом французском языке. — Рука моя вырвет твой проклятый язык!
— Молчи, собачий сын! Мой нож проткнет твой бок! — Но глаза Фрике уже затуманились; в висках застучало; грудь сдавило, ему тяжело было дышать.
А матрос выхватил свой нож, который, по счастью, оказался всаженным в ножны; он заметил это в тот момент, когда готовился нанести удар. Продолжая сдавливать горло мальчугана, который уже начинал хрипеть, он пытался зубами сорвать ножны, но сильная волна заставила его ухватиться обеими руками за мальчугана, чтобы не упасть, и это спасло Фрике, который на мгновение освободился от железных тисков, сдавливавших ему горло. Когда же матрос вторично замахнулся ножом, который ему наконец удалось освободить от ножен, то Фрике был уже настороже и также вооружен одним из тех страшных кривых ножей, которые в хороших руках с одного взмаха распарывают брюхо акуле.
— Ну а теперь посмотрим, ты ли мне вырвешь язык или я тебе!.. — пробормотал Фрике. И оба врага, конвульсивно сжимая коленями рею, готовились нанести друг другу смертельный удар. Этот поединок на высоте шестидесяти футов над палубой не мог продолжаться долго, а неминуемо должен был окончиться смертью одного из них.
Матрос занес свой нож для решительного удара, но мальчуган, сметливый и проворный, мгновенно перевернулся головой вниз на рее, которую он изо всех сил сжимал коленями. Удар ножа, направленный матросом изо всей силы, пришелся как раз по тому месту, где еще за секунду или, вернее, за полсекунды находился торс маленького парижанина; нож, ударившись о рею, переломился у самой рукоятки. Прежде даже чем бандит успел прийти в себя от недоумения при виде этой обезьяньей проделки, Фрике, собравшись с силами, в свою очередь занес нож и вонзил его по самую рукоятку в горло противника.
Последний глухо захрипел, но не упал: сильная рука Фрике удержала его, так как необходимо было, чтобы тело убитого свалилось прямо в море, а не на палубу судна. Море ревниво хранит все тайны, а Фрике хотел, чтобы эта смерть была приписана несчастному случаю, а не ему.
Как человек ловкий и предусмотрительный, он не вынул ножа из раны, чтобы избежать кровоизлияния; кровавые капли, падающие с реи, могли бы выдать его; и вот он осторожно добрался до самого конца реи, таща за собой тело матроса, затем, напрягши все свои силы, столкнул труп прямо в море в момент наклона судна. При звуке падения тела в воду раздался знакомый в море громкий возглас: «Человек за бортом!»
Вахтенный матрос на корме одним ударом топора перерубил канат спасательного буйка.
Когда судно в море, то у него на корме всегда находится громадный буек, у которого днем и ночью стоит дежурный вахтенный матрос, вооруженный топором. Ему отдано приказание, как только раздастся крик: «Человек за бортом!», немедленно перерубить канат, удерживающий этот буек над водой.
Судно тотчас же ложится в дрейф, но так как оно не может остановиться сразу, то спасательный буек прикрепляется к нему длинным тросом, позволяющим буйку держаться на очень большом расстоянии от судна. Кроме того, человек, оказавшийся в море вследствие вздымающихся между ним и спасательным буйком волн, мог бы легко потерять его из виду, но последний снабжается особым механизмом, благодаря которому при падении буйка в воду из него выкидывается флаг. Он днем далеко виден и служит указанием места нахождения буйка, а ночью вместо флага зажигается огонь, горящий в продолжение получаса и вспыхивающий благодаря тому же приспособлению, которое днем выкидывает флаг. Итак, спасательный буек упал в воду, и огонь зажегся.
Страшная ругань посыпалась из уст вахтенного офицера.
— Как? Да ты хочешь, чтобы всех нас перевешали? Разве ты не знаешь, что мы не должны зажигать установленных огней при нападении… а факел горит… и указывает этому мерзавцу-крейсеру наше местонахождение!