— Как вам это удалось? — спросил он.
— Это огонь тумо, — ответила я с улыбкой. Лама посмотрел на меня внимательно.
— Правда, — сказал он, — все ваше лицо покраснело, и глаза так блестят…
— Чудесно, — ответила я. — Не утруждайте себя комментариями по этому поводу и приготовьте-ка мне быстро чашку крепкого чая с маслом. Мне нужно выпить горячего.
Я несколько опасалась неприятных последствий, но на следующий день, когда лучи солнца проникли за тонкий хлопок нашей палатки, проснулась совершенно здоровой.
В тот же день мы покинули долину, по которой шли от подножия Деу-ла. Она переходила в другую, гораздо более широкую низину, которая тянулась среди высокогорных цепей, насколько хватал глаз.
Солнце светило не так сильно, как обычно, и легкие белые облака плыли по небу, голубизна которого поблекла по сравнению с предыдущими неделями. Этот абсолютно безлюдный край, омытый мягким светом, вызывал ощущение свежести и юности. Здесь не было ни признаков кочевий, ни следов путников.
Мы брели через эту дивную пустыню, чувствуя себя первыми и единственными обитателями земли, совершающими обход своих владений.
Мы не боялись заблудиться, так как светлая река, образованная из нескольких потоков, указывала нам путь: один из ее рукавов спускался с перевала Деу, другой — со склонов, казалось преграждавших путь в долину, и еще один широкий ручей струился с выступа горы. Несколько часов спустя я смутно разглядела какие-то черные точки, рассеянные среди невысокой травы. Большое расстояние не позволяло определить их природу, но я вспомнила, как мне говорили в Таши-цзе о докпа, зимующих на этих пастбищах, и догадалась, что вижу яков; мы принялись искать глазами жилище хозяев стада. Пришлось долго идти, прежде чем удалось обнаружить становище, сложенное из камней, как принято в высокогорном Тибете.
Шёртен и маленький мендонг свидетельствовали о том, что здесь живут набожные люди. Впрочем, в Тибете, как и везде, внешние проявления благочестия не всегда сопровождаются реальным радушием и милосердием.
Когда Йонгден попросил приютить нас на ночь, ему грубо ответили, чтобы он шел своей дорогой и поискал пристанища в другом месте.
И вот мы побрели дальше вниз по долине и добрались до хижины, в которой докпа хранили останки мертвых людей в виде тса-тса.
Ламаисты, подобно многим буддистам, предпочитают кремировать трупы, но на большей части тибетской территории нет лесов, и кремацию трудно осуществить. Когда речь идет о священниках высокого ранга, вместо костра используют огромный чан, заполненный маслом, в котором, за неимением дров, сжигают тело покойного.
Что касается простых тибетцев, их трупы обычно относят в горы и оставляют, зачастую предварительно расчленив, на растерзание грифам и другим хищникам.
Когда звери съедают плоть и от тела остаются лишь совершенно сухие кости, родные покойного собирают останки и передают их ламе, который принимается их толочь, превращая в порошок. Затем, смешав этот порошок с сырой землей, он изготавливает с помощью литейной формы ряд миниатюрных шёртенов, именуемых тса-тса, которые хранятся в отдельных либо общих хижинах ad hoc[107].
Хижина, на которую мы наткнулись, не была заполнена тса-тса до предела; в ней оставалось достаточно места, чтобы мы могли здесь улечься, но из-за отсутствия топлива Йонгден, мечтавший об ужине, предпочел попытать счастья в другом месте.
Мы добрались до ближайшей деревни, когда уже стемнело. Здесь нас встретили еще менее любезно, чем в предыдущей, и мы были вынуждены обороняться от собак, хозяева которых не мешали им проявлять свою враждебность.
Поэтому пришлось провести ночь под открытым небом, на небольшом выступе скалы.
На следующий день мы продолжали спускаться по долине, которая постепенно сужалась, и во второй половине дня вышли к мосту. Я весьма удивилась, обнаружив это сооружение на безлюдной дороге, хотя оно не отличалось большими размерами и не было похоже на те мосты, что встречались мне в долине Наг-Чу. Это произведение искусства состояло из четырех-пяти еловых стволов, покоившихся на опорных досках, а сверху местами лежало несколько широких плоских камней, чтобы было куда поставить ногу.
Этот длинный мост, несмотря на свою убогость, был сооружен не напрасно. Я видела, что широкая, четкая тропа продолжает виться по другому берегу. Что же нам теперь делать? Переходить через реку или нет?..
Я решила перейти на другой берег. Сначала мой выбор показался неудачным, потому что мы оказались в зарослях терновника, который рос на болотистой почве, и тропа пропала из вида. Мне очень хотелось сделать привал и отложить поиски дороги до следующего утра, если бы удалось найти более или менее подходящее место для стоянки, но тут, озираясь по сторонам, я заметила детей, которые пасли скот недалеко от берега реки. Я выбралась из чащи и направилась к ним, чтобы расспросить их.
Они поведали мне, что на том берегу, который мы только что покинули, расположено стойбище докпа, а мы находимся у подножия трех перевалов, за которыми начинается местность По.
Маленькие пастухи были уверены, что один из перевалов завален снегом, и не могли сказать ничего определенного относительно двух других; вероятно, через тот или другой, или даже через оба, еще можно было пройти.
В то время как мы беседовали с мальчишками, подошла женщина, подтвердившая то, что мы услышали о трех путях, ведущих в По. Она посоветовала нам выбрать средний перевал, именуемый Айгни-ла. Самое лучшее, сказала она, продолжать двигаться по дороге в этом направлении, пока у нас хватит сил, а затем передохнуть в любом месте, где мы встретим воду и лес, и снова отправиться в путь до рассвета.
Она добавила, что переход будет долгим и, даже если перевал еще проходим, следует приготовиться к тому, что придется пробираться к вершине по глубокому снегу, который не позволит нам двигаться быстро.
Такая перспектива отнюдь не улыбалась людям, которые совсем недавно, при восхождении на другую гряду, увязали в сугробах. Сведения, полученные от этой доброй женщины, поистине не вызвали у нас оптимизма.
Впрочем, мы ожидали подобного известия, ибо в Таши-цзе нас предупредили, что грозит путникам в эту пору при переходе через горы. Тем не менее до сих пор все заканчивалось благополучно, и мы могли по крайней мере надеяться, что удача не покинет нас и впредь. И все же следовало поторопиться.
Обстоятельства не позволяли нам, последовав совету крестьян из Таши-цзе, запастись достаточным количеством продовольствия; наши съестные припасы были уже на исходе.
Поэтому мы должны были радоваться, что оказались столь близко от обжитых мест, где сможем найти себе пропитание, а также тешить себя мыслью, что завтра в тот же час будем спускаться к селениям По-юл, о чем говорили и мечтали уже много лет. Однако неясная грусть омрачала наши думы. Я могла объяснить ее лишь нервным утомлением после перехода Деу-ла.
Как бы то ни было, теперь, как и раньше, у нас не было возможности заниматься анализом своих чувств. Необходимо добраться до вершины перевала рано утром, чтобы обеспечить себе как можно больше времени для выбора верного направления, в том случае если на обратной стороне склона окажутся несколько дорог, и предотвратить возможную задержку, вызванную каким-либо непредвиденным происшествием.
Итак, мы уже собрались отправиться дальше, как вдруг из кустов вышел человек с вязанкой дров.
Йонгден был вынужден в очередной раз поведать назидательную, частично вымышленную историю о многочисленных паломничествах, которые мы совершили, и подробно рассказать о наших родных краях.
Когда допрос был окончен, мой спутник снова осведомился о состоянии перевала и расстоянии, отделявшем нас от него. Ответы докпа в точности подтвердили то, что мы слышали раньше. Он посоветовал нам попытаться пройти через Айгни-ла: этот путь к По-юл был длиннее, но гораздо удобнее. Он также утверждал, что по дороге мы встретим хижины пастухов, заброшенные в эту пору, которые послужат нам пристанищем. Он никогда их не видел, но все знали, что обитатели По поднимаются летом высоко в горы со своими стадами, и путники говорили, что эти становища стоят прямо на дороге.
Последние сведения, несомненно, имели ценность, но мне гораздо важнее было узнать что-либо о верховьях реки, протекавшей по югу местности По[108]. Однако задавать прямые вопросы неразумно. У арджопа, если только они не проделывают один и тот же маршрут несколько раз, нет никакого представления о топографии края, простирающегося перед ними, и, кроме того, это их нисколько не интересует. Мне не следовало показывать, что я знаю о существовании реки, спускающейся с этих гор к По-мед и вливающейся в реку Йесру-Цангпо. Если бы я открыто проявила интерес к линии водораздела бассейнов Салуина и Брахмапутры, это показалось бы крайне подозрительным. Поэтому я сделала вид, что озабочена сугубо материальными вещами.
— А как там с водой, — спросила я, — найдем ли мы ее по другую сторону перевала?
— Не волнуйтесь, — ответил мужчина, — вы будете идти вдоль реки до самых пастбищ. Это все, что я могу вам сказать. Дальше я никогда не бывал.
— Встретим ли мы воду на дороге, спускающейся с Готза-ла? — продолжала допытываться я.
— Да, но река там поуже.
— А на третьем перевале?
Я чувствовала, что проявляю излишнюю настойчивость, но, понимая, что из-за снега и отсутствия пищи не сумею исследовать гору столь основательно, как мне бы хотелось, стремилась получить побольше сведений. Я выбрала бы маршрут через Готза-ла, если бы была уверена, что этот путь интереснее маршрута через Айгни-ла.
— Что? — удивился мой собеседник, нахмурив брови. — Вы не сможете пройти через Иентсонг-ла, он завален снегом… Люди из По говорят, что там течет большая река… Какое вам до этого дело?