Они помолчали.
– У меня такое чувство, – Кирилл сосредоточенно смотрел на собственные руки, – что они теперь меня преследовать будут…
– Да нет, глупости. Мы же ушли с того острова… – без особой уверенности возразила Соня.
– Будут, будут, – покачал головой Кирилл. – Чтобы мой страх меня настиг. Страшно-то как!..
– Не выдумывай, – сказала Соня и шмыгнула носом. – Я спать пойду.
– Не уходи, пожалуйста, – жалобно попросил Кирилл.
И Соня осталась.
Следующий день прошёл по обычному графику. Привал устроили на небольшом каменистом островке. А вечером команду ждал приятный сюрприз. Они вышли на реку, с одной стороны ограждённую крутым берегом и глыбой леса, с другой – сменяющими друг друга живописными заливами. Посередине одного из заливов клубился пыреем да багульником небольшой остров-пятачок. На нём возвышался истукан наподобие индейского. Лица в три ряда устремлялись к каждой стороне света. Берег залива усеивали палаточные лагеря, у воды суетились люди: кто-то стирал, кто-то загорал, другие прогуливались по бережку. Над деревьями высились головы выточенных из дерева истуканов. Все члены команды прилипли взглядами к побережью залива.
– Что это? – спросила Соня.
– Чудо, – ответил Гриша. – Деревенька язычников, – и громко крикнул: – Причаливаем!
Катамараны послушно коснулись мели. Команда выгрузилась у восточного побережья залива.
Соня заметила, что на возвышении прячется между сосен низенькая деревянная избушка. Дверь её распахнулась и к путешественникам спустился крупный бородатый мужчина.
– Здравствуйте, гости дорогие! – промурлыкал он, поглаживая густую бороду. – Рады вам наши яровые земли! Постой – сто рублёв с палатки, коли остановиться решите. Банька есть, хорошая, три тысячи рублёв два часа. А коли купить чего хотите – сигарет там, сухариков, семушек, крупы, овощей, так прошу в домишко. Всё для гостей! Меня Ярославом величать. – И мужчина выставил вперёд ногу в высоком рыбацком сапоге.
– Мы на постой и в баню тоже, – ответил Гриша.
– Тогда прошу наверх – рассчитаемся, – и мужчина пошёл к дому.
Команда поднялась за ним.
Соня хорошо разглядела низко посаженную, обитую толем крышу, в которую упирались узкие оконца, врезанные в смолёные, видно, сложенные из шпал стены. В дом вело добротно сколоченное крыльцо.
Ярослав поднялся по ступеням, открыл дверь и, пригнувшись, нырнул под накренившийся козырёк. Через пару минут он вышел с несколькими бумажками в руках и стал их методично заполнять.
– Дело, оно порядок любит, – приговаривал Ярослав.
Он уточнил, сколько людей и сколько палаток, насколько гости желают снять баню. Перед крыльцом впивался корнями в землю чёрный пень в два обхвата шириной. Ярослав закончил заполнение бумаг, плюнул на палец, оторвал одну из бумажек и передал Грише. Тот присвистнул и полез за деньгами. Ярослав деньги внимательно пересчитал и сделал широкий жест свободной рукой.
– Располагайтесь, гости дорогие! – пробасил он. – Любое свободное место на острове – ваше. Осмотрите нашу уникальную коллекцию древних божеств. А как насмотритесь, навдохновляетесь, и сами смастерите языческого божка. И будет память о вас на сём острове жить вечно!
– А сухарики где купить можно? – спросил Марк, который, прослышав про еду, больше и думать ни о чём не мог. Запасы вкусненького он исчерпал ещё в первые дни.
– Проходи, – и Ярослав махнул ему рукой.
– Это змея? – Соня впилась взглядом в место у подножия пня.
Ярослав обернулся: недоумённо посмотрел на девушку:
– Ну да, гадюка. Сегодня утречком лопатой её прикончил. Один меткий удар – и голова отсечена. – С этими словами Ярослав шагнул в дом.
Соня с неприязнью поморщилась.
Палатки раскинули вдали от воды, на мягкой подушке сухой сосновой хвои.
– Кто в баньку? – задорно спросил Гриша.
Первыми вызвались Марк и Кирюха. Тётя Настя, видя, что дяде Гене тоже хочется попариться, подтолкнула его, и он отправился в баню. Гриша по-мужски приобнял Эда, который поддержал коллектив. Женская половина в баню идти отказалась. Тётя Настя боялась простудиться. Тае хотелось побродить по лесу, а париться в бане, поддерживать разговор – нет, сегодня к тесному общению она не готова. Сонечке не терпелось позарисовывать языческих идолов. А Иришка не могла ослушаться маму.
Сонечка пошла к противоположному краю залива. Она миновала палаточный лагерь, проигнорировала заигрывания подвыпившего парня, который с удочкой лежал на остывающем берегу, прошла под навесами верёвочного города с гнёздами-шалашами на ветвях и устроилась на возвышении под раскидистым орешником. С этой точки ей открывался живописный вид на пятачок-островок в центре залива. Многоликий идол позировал ей с острова. Его косматые брови поросли ягелем. Бордовыми украшениями сочно налилось волчье лыко у ликов языческих богов.
С другого берега острова на божество смотрел Эд. Ему оно казалось угрожающим. Именно такие многоликие боги требовали у людей кровавых жертв. И юные красавицы восходили на алтарь, принимая смерть. Эд знал, что Карелия выдрала его из родной эпохи, поставив смотрителем в стороне. Он смирился с проклятым непрошеным даром. Может, он никогда не являлся частью толпы современников, только внимания на это не обращал? И очевидная истина оставалась незамеченной вплоть до этого путешествия? Эд вздохнул.
…Мимо него проплывает по гладким водам выточенное из сосны судёнышко. Девять гребцов отталкивают плоскими палками воду. Впереди – не ошибёшься – вожак. Взгляд из-под нависших бровей – Гриша? За ним – тонкая мрачная девушка, Тая. И два старика (по тем временам – долгожители), дядя Гена и тётя Настя. Рыжеволосая девчушка с глупой улыбкой – Иришка. Нахохлившийся Кирюха пытается отклониться от россыпи мелких капель.
Косичка, с вплетёнными в волосы камешками, в ореоле цветов, – Сонечка. У неё на коленях бесценный груз – цветная глина, чтобы для потомков запечатлить самые важные события. За ней – тощий, даже в кругу соплеменников одинокий парень, это он сам, Эд. Последний – Марк.
Вот и они, древние, причаливают к острову, сходят. Как и сейчас, островитяне суетятся, поглядывают на новых постояльцев. Утекают часы-минуты – наступает вечер, и древние – у большого костра. Натруженные мозолистые руки дяди Гены в оранжевых отблесках пламени взмывают вверх. Он горд, как никогда. Он – отец своего далёкого, оставленного за семью озёрами племени, откуда родом Эд, Иришка, Гриша, Тая, Кирюха, Марк, Сонечка и его бесценная Настя.
Дядя Гена рассказывает о великой жертве, которую следующей ночью они принесут на алтаре. И его руки взлетают, выражая восторг. Он с гордостью указывает на Таю. Они с Настей взрастили смелую дочь, которая принесёт себя в жертву ради племени. Ввосьмером её сопровождают на алтарь. Пусть же свершится древний обряд!
Незнакомцы у костра ухают – слова дяди Гены производят впечатление. А тётя Настя прижимается к нему. Эта парочка – старшие в племени. Именно они воспитывают и обучают всех детей. И теперь одна из воспитанниц, одна из дочерей, спасёт их всех своей гибелью.
Хочется плакать, ведь больше они не увидят Таю. И хочется смеяться от радости – в её смерти родится жизнь.
Эд отвёл глаза. Слишком много сил нужно, чтобы видеть все времена в одном моменте. И как нестерпимо сложно из общего скопления времён выделить одно время, распутать тонкую нить и пойти по ней. Теперь он, кажется, понял, зачем природа блокирует людям способность видеть сквозь время: они бы просто не успевали жить, мозг бы сгорел от слишком большого давления, треснул бы от поступающей информации.
Тая спряталась в теневой части острова. Ей стало грустно оттого, что так неожиданно на них свалился этот полный людей остров. Мирская суета, по которой она так скучала в начале похода, теперь ранила Таю. И она диким волчонком сидела на берегу, покусывая нижнюю губу. Она долго смотрела в переливающееся облаками небо, затем сняла тонкую серебряную цепочку с шеи, несколько минут помяла её в горячей ладони и кинула в воду.
– Тебе, Карелия, – прошептала Тая.
В этот момент небо опустилось к макушкам деревьев и взглянуло сквозь ветви на гостью, преподнёсшую дар.
– А где художница-то? – спросил Марк, резкими движениями ножа соскабливая со ствола лишнее.
Гриша нахмурился и не ответил. Ему не нравилось, что в столь поздний час её ещё нет в лагере.
«Она – не Тая, – размышлял Гриша. – Может легко потеряться».
В то же время он понимал абсурдность своих мыслей. На острове идолов потеряться сложно – слишком уж он мал и густонаселён. Несоответствие степени беспокойства и реалий сдавливало Грише горло. «Неужто он потерял душевное равновесие?»
Гриша сам не заметил, как прикипел к Сонечке. Ещё там, во владениях накренившейся над водой ивы, когда он рассказывал о былых приключениях, походах и экспедициях… Она слушала так внимательно, впитывая каждое его слово!.. Гриша провел её по всем путешествиям, в которых побывал с тринадцати лет. И она будто прошла все трудности вместе с ним, будто сидела у костра в этих походах, работала веслом. И сейчас он беспокоился не просто за чужую ему, неосторожную девушку, а за близкого друга, разделившего с ним не одно странствие.
Сонечка вернулась в лагерь уже по темноте. Правда, на острове идолов власть ночи оставалась не такой явной, как на других островах: на деревьях горели гирлянды цветных фонариков, остров полнился кострами. Лучи фонарей то и дело рассекали фиолетовое небо. Соня чувствовала себя на карнавале в честь осеннего солнцестояния, а не в глубине древней полноводной Карелии.
Она очень удивилась, когда застала остальную часть команды за вытачиванием из соснового ствола нового идола.
– Давайте его в форме снеговика сделаем или хотя бы верхнюю голову – в форме шара, с морковкой! – настойчиво и уже в который раз предлагал Марк.
Соня занесла рисунки в палатку и с удовольствием присоединилась к созданию идола.
За творческой суетой никто не заметил Таиного отсутствия. А она, взяв обувь в руки, ступала по мягкому илистому дну.