Рамы. При именах Рахили и Рамы я отстранил от себя грустные и трогательные воспоминания смерти Рахили и избиения младенцев и поспешал к торжественному святилищу. Перед самым подъемом на гору Вифлеемскую мы оставили налево гору Давидову, где был дом его. Въехав в улицы вифлеемские, мы были приняты дружелюбным приветствием арабов, которые почти все христиане; мой драгоман Якуб, родившийся в Вифлееме, имел тут всех своих родственников. Нельзя не заметить, при первом взгляде, гордой осанки жителей Вифлеема.
Вскоре мы были перед высокими и твердыми стенами монастыря, который походит на укрепление. Я был встречен с большим радушием греческим настоятелем отцом Ианикиосом; приняв первые приветы гостеприимства, я поспешил к святилищу.
Благовестная звезда нашего искупления остановилась над тою священною точкою земного шара, которая накрыта этим зданием, – думал я, подходя с волнением к храму Вифлеемскому. Мы вступили в него в боковую дверь и вошли прямо в главный алтарь. Этот храм напоминает римские древние соборные церкви. Главный алтарь основан над самым вертепом Рождества Христа Спасителя. С обеих сторон алтаря сходят по пятнадцати мраморным ступеням в подземную церковь. Можно ль объяснить сладостное чувство восторга и благоговения, которым исполнено сердце при вступлении в таинственный сумрак этого святилища? Прежде нежели я мог что-нибудь разглядеть, я пал ниц на мраморный помост, там, где серебряная звезда, освещенная лампадами, означает место рождения нашего небесного Искупителя! Излив чувства умилительной благодарности Спасителю за ту часть, которая принадлежит и моему собственному спасению, я прочел латинскую надпись кругом сияющей звезды: HIC DE VIRGINE MARIA IESUS CHRISTUS NATUS EST. Здесь родился Иисус Христос от Девы Марии». Что можно сказать более? Это место находится в полукружном нише. Помост вертепа Рождества, образуя также полукруг, обвешен шестнадцатью богатыми лампадами; над ним мраморная доска служит престолом, где совершаются таинства литургии. В нише, который над престолом, ставится попеременно греками и католиками престольный образ Рождества Христова; но первобытная стена вертепа украшена была мозаическими изображениями. Следы мозаики уже едва видны; можно различить от надписи одно слово: Dominus… Шесть небольших образов византийской живописи вделаны в рамки перед престолом, в прямую линию.
Отступя несколько шагов от места Рождества Спасителя, вы видите, направо особенную пещеру, куда сходят по двум или трем ступеням: там были ясли, где покоился младенец Иисус и где впервые поклонились ему волхвы и пастыри – Мудрость и Простота.
Ясли высечены в природном камне, в виде продолговатого ящика, и обложены белым мрамором. Это святое место, освещенное, так же как и вертеп Рождества, драгоценными лампадами, служит престолом для совершения литургий. Престольный образ, кисти Иакова Пальмы, изображает поклонение пастырей. Против колыбельных яслей Спасителя устроен, в том же вертепе, другой престол, на том месте, где Пресвятая Богородица принимала, с младенцем Иисусом на Ее лоне, поклонение трех волхвов. Все стены вертепа, как здесь, так и у святилища Рождества, одеты богатыми тканями, и множество серебряных и позолоченных лампад висят вдоль главного свода и по сторонам. Весь вертеп имеет вообще сажен пять в длину и сажени полторы в ширину. Прежде все стены были украшены византийскими мозаиками.
В Евангелии Святого Луки мы видим указание на скромное место Рождения Спасителя мира: «В то время вышло от Кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле»; стечение в Вифлееме было необыкновенное; бедная гостиница приняла под свой кров Матерь Божию и Ее святого обручника; «в бытность их там наступило время родить Ей. И родила Сына своего первенца, и спеленала Его, и положила в ясли; потому что не было им места в гостинице»; один вертеп был первым на земле местом, где видна была слава воплощенного Сына Божия; а другой вертеп соделался Его тридневною гробницею. Во всей Палестине, по причине каменистого слоя земли, пещеры входили в состав зданий; сверх того, в течение стольких веков наносная земля углубила многие памятники и здания.
К вертепу Рождества прилегают другие пещеры. Из этого священного вертепа сходят в пещеру, где обитал Иосиф; там устроен престол. За нею следует пещера, где погребены многие из убиенных по повелению Ирода младенцев; их кости хранятся за железною решеткою; мирная колыбель Небесного Младенца приняла их прах под свой кров. Отсюда, направо, есть выход наверх, в католическую церковь Св. Екатерины; а налево чрез узкий коридор, где находится гробница Евсевия, аббата Кремонского, ученика блаженного Иеронима, входят в вертеп, где погребен блаженный Иероним и две ученицы его, Павлина и ее дочь Евстахия. Рядом с этим вертепом следует другой, несколько обширнее, куда падает свет из одного окна, – это келья блаженного Иеронима; здесь он перевел два раза Ветхий Завет на латинский язык, сначала с греческого, а потом с еврейского, и исправил греческий текст Нового Завета. Здесь напрестольная картина изображает его, занятого этим трудом.
Память блаженного Иеронима, жившего спустя 400 лет по Рождестве Христовом, драгоценна в истории Христианской церкви. Озаренный лучом веры, он оставил богатства, почести и блеск Рима для дикой пустыни в Палестине и наконец утвердил обитель свою возле вертепа Рождества Спасителя мира. Слава о его добродетели населила его уединение учениками и отшельниками и проникла в оставленное им светское отечество. Историк Сульпиций Север посетил Иеронима и пробыл у него полгода. Когда Иероним, по приглашению папы Дамассия, опять увидел Рим, – мир сделался ему еще более ненавистным после вдохновительной небесной жизни отшельника, и он поспешил возвратиться к спасительному вертепу. Связанные с ним узами Святой дружбы, римская матрона Павлина и дочь ее Евстахия, принадлежавшие славным домам Сципионов и Гракхов, отплыли вслед за ним в Палестину и, соверша поклонение святым местам, заключились в подземную обитель Вифлеемскую; тут они употребили вместе с Иеронимом все их мирские стяжания на бедных и отшельников. Из рук святого мужа перешли они в вечность; трогательная картина усопших матери и дочери видна над их общею гробницею. Сам Иероним начертал надгробную над их прахом и тут же опочил на 82-м году от рождения. Беспрестанная борьба его с мирскими воспоминаниями поразительно выражена в одном из его посланий; самым трудным подвигом для него было победить страсть свою к древним классикам, творениями которых он напитал себя из детства. Его назидательные признания утешительны для человека, обуреваемого соблазнами.
«Я расскажу тебе о моих несчастиях, – пишет он к Евстохию. – Когда несколько лет тому назад я расстался с родительским домом, с родными, с друзьями и, что еще труднее, с роскошью жизни – для благ небесных, и беспрестанно борясь, достиг Иерусалима, – я не мог расстаться с моею библиотекою, которую я приобрел большими стараниями и трудами. Итак, – я, несчастный, после чтения Цицерона – постился. После ночи, проведенной без сна, после слез, которые вырывались из глубины сердца моего от воспоминания прошедших грехов моих, – я брал в руки Плавта. Когда же, пришед в себя, я начинал читать Пророков, – то слог их мне казался груб и неприятен; и хотя, от слепоты глаз моих, я не видел света, – я осуждал не глаза мои, – а солнце. Меж тем как древний змий так надо мною издевался, – в половине четыредесятницы жестокая лихорадка проникла в состав моего изнеможенного тела; лишась совершенно покоя, я так изнемог, что (почти невероятно) кожа едва облекала мои кости. Я видел уже близость моей кончины; почти все тело мое уже охладело, и жизненный жар трепетал только в груди моей… Вдруг я перенесен был духом перед судилище Судии, где был такой свет, а из окружности – такой блеск, что я, упав ниц на землю, не смел взглянуть. На вопрос: Кто я? – ответствовал, что я христианин. „Лжешь, – возразил тот, кто председал в суде, – ты цицеронянин, а не христианин: где сокровище твое, там и сердце твое!“ Тут я обомлел, и посреди жестоких ударов совести, больнейших пламени огненного, я страдал, припоминая сам в себе этот стих: „Во аде, кто исповестся тебе“. И я начал восклицать: „Помилуй мя Боже! Помилуй мя“!»
После этого видения святой Иероним отрекся от всего светского и предался изучению Святой Библии. До утверждения своего в Вифлееме блаженный Иероним приготовил себя к вдохновительной жизни отшельника долгим пребыванием в дикой дебри между Вифлеемом и Мертвым морем, где он постоянно боролся с обольстительным призраком Рима, – и наконец, умертвя плоть свою, возвратился, просветленный духом, к радостному вертепу Вифлеемскому.
Глава XXIVВифлеем и обратный путь в Иерусалим
«И ты, Вифлееме, доме Ефрафов, еда мал еси, еже быти в тысящах Иудиных; из тебе бо мне изыдет старейшина, еже быти в Князя во Исраили, исходи же Его из начала от дний века».
Храм Вифлеемский, воздвигнутый на вертепе Рождества Спасителя, принадлежит, как полагают, времени Юстиниана. Первые христиане имели уже небольшой храм на этом торжественном месте; первый таковой памятник приписывают даже трем царям или волхвам, пришедшим поклониться младенцу Иисусу. Известно, что император Адриан соорудил здесь, из ненависти к христианам, капище Адонису и Венере и запретил иудеям обитать в Иерусалиме и Вифлееме. Достойно замечания, что ни одного еврея нет уже теперь в Вифлееме. Даже Тертуллиан в свое время сказал по этому поводу слепотствующим иудеям: «Какого же вы теперь ожидаете Мессию из Вифлеема, когда нет ни одного человека от семени Израиля в Вифлееме?»[68]. Елена ниспровергла идолов Адриана и украсила вертеп Рождества[69].
Собор Вифлеемский посвящен Пресвятой Богородице. Он построен подобно иерусалимскому храму Введения (что теперь мечеть Эль-Акса), крестом; фасад имеет очень узкие двери, которые, конечно, не были такими. Кварезмий, писавший в 1630 году, говорит о больших дверях, очень искусно отделанных, но уже изъеденных временем. Мне сказывали, что древняя дверь была закладена и обращена в узкую, для удобнейшей защиты от нападений арабов и для того даже, чтоб воспрепятствовать неверным вводить во Святой храм животных, чему по несчастию были примеры. При входе в храм открывается обширная паперть, состоящая из длинной галереи; по обеим сторонам возвышаются в два ряда мраморные, коринфического ордена колонны, по десяти в каждом; их было по двенадцати, но крайние вошли в состав стен