Между тем, растянувшись по дороге, обгоняя друг друга и потешаясь над неопытными всадниками, мы мало-помалу собрались около развалин. Вот все, что сохранилось от города: высокий холм – вероятно, акрополь, – беспорядочно сгрудившиеся и обросшие кустарником камни и ряд из 39 прекрасно сохранившихся коринфских колонн, параллельно с которыми идет след водопровода. Еще в двух местах видны остатки кладбища с несколькими саркофагами, почти заваленными землей.
Один из них раскопали при Его Высочестве и нашли какие-то косточки, черепки, рассыпавшиеся от прикосновения, и маленькую лампочку.
По всему видно, что тут уже рылись: верхняя гранитная плита была сдвинута, а в самой могиле лежала земля, камни и черепки.
Так как лошади у нас были не равны ходом, то, не ожидая результатов раскопки, многие из нас двинулись в обратный путь и к часу собрались на пароход, который вечером бросил якорь в закрытой горами бухте Александретты.
Ночью стали грузить уголь, с утра выгружать товары.
В Александретте мы не ездили на берег, потому что в этом гнезде лихорадок нечего смотреть. С борта я насчитал четырнадцать каменных домов с черепицами, кругом их – лачужки и шалаши, на берегу две груды каменного угля, отдыхающий караван верблюдов и несколько гарцующих по зеленой лужайке всадников. Эти дома и лачужки окружены, вплоть до самых гор, болотами, которые славятся своими злокачественными лихорадками.
Александретта имеет значение как порт транзитной торговли Алеппо и Багдада. Все население, из 1153 душ, исключительно занято службой около приходящих на рейд судов.
Пред нашим отходом пришел срочный пароход Русского Общества, и к нам на борт привезли ветку бананов; плоды эти так ароматны, вместе с тем приторны, что надо привыкнуть, чтоб их есть. Я с удовольствием съел только два. Потом их нередко подавали к столу, но из нас к ним мало кто прикасался.
В 12 часов, кончив выгрузку, пошли в Латакию.
Тем временем мы занялись укладкою вещей, отбирая все необходимое для путешествия по Сирии и Палестине; остальное отправлялось в Яффу.
Пароход идет вдоль берега, по выдающимся мысам. Когда мы приближаемся к берегу, то можно различить леса на горах; селений почти не видно; горы скалисты, преимущественно серовато-красного цвета. Мыс Хинзар вдается широким, щетинистым хребтом в море, верхушка его покрыта облаками, которые скользят, клубятся, тонко расстилаются и, прикасаясь к нагретым покатостям горы, исчезают.
Нагревание во время дня и охлаждение после заката до того сильны, что производят постоянные береговые ветры, которые, разводя встречную морскому течению зыбь, производят очень неприятную качку, а при сильных ветрах делают стоянку в этих портах даже невозможною.
За Хинзаром начинается Антиохийский залив.
Закат солнца… Быстрое наступление ночи… Луна в полном блеске… Мерцающий маяк… Огоньки на берегу… Медленный ход… и, наконец, стук цепей от спущенного якоря пред Латакиею.
В Латакии мы стояли недолго и, сдав товар, ушли в Триполи, где простояли ночь, а с рассветом занялись нагрузкой и в 7 часов утра пошли в Бейрут.
Триполи схож с предыдущими портами, только немного больше и окружен красивыми окрестностями с садами, плоды которых преимущественно отправляются в Одессу.
Здесь же производят шелковые кушаки и шарфы, которые расходятся по всей Сирии и Палестине. Я заплатил за шарф в шесть аршин длины, при и 1½ ширины, 50 франков. Он употребляется как набрюшник и необходим на Востоке для предохранения от простуды желудка, подверженного в этом климате всевозможным болезням.
На сорок миль вдоль берега Триполи находятся самые лучшие ловли губок. Жители с десятилетнего возраста приучаются нырять и, со временем, достигают того, что остаются под водою от пяти до семи минут.
Губки растут на различной глубине, не превышающей однако 25–30 брасов. Водолаз опускается на дно с помощью веревки, на конце которой привязана мраморная плита; когда он устанет, то дергает за нее, и его вытаскивают. Во время поисков губок он подвергается двум страшным опасностям: во-первых, удаляясь, потерять веревку и оттого погибнуть, потому что сам водолаз подняться со дна не может; во-вторых, ему приходится выдерживать нередко нападение акулы. Последствием этого промысла является слабость груди, чахотка и ежегодно несколько жертв моря. Выгоды же получают купцы и хозяева, снаряжающие суда и лодки, с которых производится ловля.
Между тем плавание наше приближается к концу, и мы скоро достигнем Бейрута. Море все так же тихо, как и при отплытии из Константинополя; переезд этот совершен при замечательно благоприятных условиях.
Капитан Гаврешов говорил, что ему за три года случилось только два раза иметь такую погоду во весь рейс. Бывают тихие погоды, но где-нибудь между Смирною и Хиосом, или Родосом и Мерсиною, словом где-нибудь да покачает.
После завтрака мы сдали все наши вещи и собрались на рубке и мостике в ожидании Бейрута. Широкая зыбь как густое, плавно подымающееся масло, тихо покачивала пароход…
Вот, наконец, у подошвы Ливанских гор, спустившихся плоскими террасами к морю, показался прелестный сирийский город. Мы подходим все ближе и ближе к бухте, огибая широкий мыс, похожий на Аю-Даг в Крыму; вот на берегу уже можно различить толпу, еще минута, и спущенный якорь остановил пароход на рейде между мысом и городом.
Великий Князь и мы простились с капитаном, поблагодарили его за благополучный переезд, сели в шлюпки и поехали на берег.
Глава VII
Встреча Великого Князя в Бейруте. – Собор Св. Георгия. – У преосвященного Гавриила Шатилы. – Православная школа. – Дом Николая Сурсок. – Пиниева роща. – Кактусы. – Купанье в Средиземном море. – Приемы. – Купцы. – Фантазия или игра в джерид в Пиниевой роще. – Маронит. – Курд. – Скачка. – Обедня в соборе Св. Георгия. – Поездка на Собачью речку. – Барельефы и надписи на мысу. – Драгоманы Пиетро и Тимолеон
На доносившееся до нас «Ура» стоявшей по вантам и реям команды и наших русских пилигримов, Его Высочество приказал отдать честь веслами. Я сидел на носу великокняжеской четверки и мысленно простившись с морем, обернулся к Бейруту.
Берег был покрыт громоздившимся народом; на узкой каменной набережной стояли одетые в белое платье войска; высокие стены домов, плоские крыши, окна и заборы были заняты женщинами в белых, как снег, чадрах. Когда мы причалили и поднялись по широкой гранитной лестнице, войска взяли на караул, музыка заиграла гимн, а с форта загремел пушечный салют.
Губернатор Киамиль-паша и назначенный сопутствовать Его Высочеству бригадный генерал Акиф-паша встретили Великого Князя, который, поблагодарив их за прием, сел в поданную четырехместную коляску и приказал везти себя в православную церковь.
Следуя неотступно правилу: «не зевай», я занял место в первой попавшейся коляске и поехал за Его Высочеством.
Дом Николая Сурсок, занятый для помещения Великого Князя и его свиты
По дороге нас везде окружала толпа народа; ребятишки сновали под самыми колесами; на площадках стояли войска, в числе их два эскадрона драгун, составленных из польских выходцев; по террасам и крышам, между акациями, олеандрами и лимонными деревьями, живописно группировались женщины и дети.
Население города преимущественно христианское, а потому лица у женщин были открыты. Нельзя сказать, чтоб они были очень красивы; нет, черты их слишком резки и однообразны; но, между некоторыми группами, я все-таки заметил красавиц в полном смысле слова, с чудными черными глазами, тонким носиком и матово-бледным цветом кожи. Иногда, среди этих групп, выдавалось черное лицо негритянки и составляло в общей картинке как бы мушку на щеке напудренной маркизы. Должно быть, все население принимало участие во встрече Великого Князя, по крайней мере все лавки были закрыты.
Среди такой оживленной картины мы достигли православного собора Св. Георгия. Чтобы добраться до входных дверей, надо было пройти под сводчатыми воротами и небольшим двором.
Давка была страшная; я, хотя и отстал от Его Высочества, но тем не менее успел благополучно пробраться в церковь за спиною Акиф-паши, пред толчками и голосом которого толпа раздвигалась.
На дворе, убранном гирляндами из цветов, зелени мирт и олеандров, Его Высочество был встречен преосвященным Гавриилом Шатилою, греческим духовенством и хором детей в белых рубашках с букетами и зажженными свечами.
Выслушав приветствие, Великий Князь вошел в церковь. За нами ворвался народ, но мы стояли отдельно в деревянных нишах с креслами и избегли таким образом давки.
Собор построен кораблем, с двумя рядами четырехугольных колонн; иконостас, старого византийского письма, сделан из резного дерева; стены чисто выбелены и украшены гирляндами лампадок вперемешку со страусовыми яйцами.
Прослушав краткий молебен и приложившись к святому кресту, Его Высочество прошел к преосвященному владыке по открытой лестнице чрез двор, среди единодушных криков собравшегося народа. Женщины при этом бросали на него цветами, кропили розовою водой и благословляли.
Просидев с четверть часа у владыки и прохладившись щербетом со свежею водой, мы сели в коляски и проехали в отведенный для Его Высочества дом, который принадлежал богатому сирийцу, почетному драгоману Николаю Сурсок.
Нам говорили, что он получает до 60 000 фунтов стерлингов ежегодного дохода.
Здесь Его Высочество был встречен православною школой для арабских детей мужского пола, находящеюся под покровительством России и получающею пособие от нашего Правительства. Мальчики пропели, унисоном, кантату на приезд Великого Князя в Сирию, а учитель произнес на арабском языке речь, в которой цветисто изливал, от имени всех православных единоверцев в Сирии, свою признательность за благодеяния, которые расточает им Императорское правительство.
Замечу кстати, что восточное пение на наше ухо производит чрезвычайно неприятное впечатление. Не говоря уже о том, что гармонии нет, а все поется унисоном, певцы мало обращают внимания на стройность и страшно фальшат.