ава правительства, по убеждению моей дорогой Рейчел, не может заниматься лошадиными бегами, особенно переехав в Вашингтон. Я ни в коей мере не принижаю этот королевский вид спорта. Напротив, я с молодых лет обожал его, когда только выучился на юриста. Но, чтобы угодить Рейчел, придётся продать Индейца. Только не кому попало. Эта лошадь должна попасть к человеку, которого я могу назвать другом.
Джек вздрогнул, когда генерал назвал цену.
– Полковник, Индеец не сможет победить, а выиграет, просто выиграет скачки. Это самое быстрое животное на всём Юге.
– Вы по достоинству оценили его. В моих краях за такую цену можно купить целую плантацию.
– Ну что ж, сэр. Если вы не заинтересованы… Надеюсь, вы окажете честь отобедать у нас. У нас превосходная кухарка, – поднялся Джексон, протягивая руку.
– Вы примете мою расписку? Я соберу сумму до конца месяца.
– Конечно приму, полковник. Мы же служили вместе.
Через девять дней Джек Раванель прибыл к себе.
– Норовистый конь, – сказал он, вылезая из фаэтона и привязывая удила к столбу. – Начинай знакомиться с ним, Хэм, чтобы притереться, прямо сейчас. И отведи в стойло, когда он привыкнет к тебе.
Джек потянулся. Какой чудесный день! Он больше не проклятый плантатор, который проводит жизнь, погоняя рабов по грязи. Как можно преуспеть в работе, которую презираешь? Лошади – в них нет ничего мелкого, ограниченного, низкого. Когда прекрасная лошадь неслась по беговой дорожке, Джек Раванель словно сам оказывался в её великолепном теле, возбуждённый и охваченный радостью!
Его возвращение откладывалось из-за переговоров с Лэнгстоном Батлером, который, по мнению полковника, был единственным человеком на памяти Джека, проклятым уже при жизни.
– Принеси бадью воды и чуточку овса. Только чуточку, понимаешь? Пусть привыкает к тебе. И никаких резких движений.
На крыльцо вышла Фрэнсис:
– Здравствуй, Джек. Я ждала тебя вчера.
– Дела были в городе.
Он взбежал по ступеням и осторожно поцеловал её.
– Я уже видела эту лошадь раньше? – помолчав, спросила она.
– Это конь генерала Джексона. Генерал не продал бы его, но…
– Понятно. Пенелопа снова приболела, но вчера лихорадка прошла, аппетит вернулся. Нянюшка отпаивает её отваром хины. Горько, но куда деваться?
– Как Эндрю?
– Не даёт покоя. Сыночек весь в тебя, Джек.
– И ни капли от твоей нежной натуры?
– Разве что чуть-чуть, – сказала она, уклоняясь от его объятий. – Но он такой милый.
– Совсем как папочка, – экстравагантно заявил Джек с самодовольным видом.
– Да, боюсь, что так, – рассмеялась Фрэнсис, заслоняя глаза от света, и вздохнула: – Твоя новая лошадь изумительна.
– В новом сезоне он отобьёт свою цену.
Фрэнсис вопросительно подняла бровь, но Джек притворился, что не заметил этого. В гостиной няня с Эндрю собирали башню из кубиков с буквами алфавита. Пенни помчалась навстречу отцу, а Эндрю, чтобы не остаться в стороне, с грохотом опрокинув башню, тоже поспешил к Джеку и обнял его за ноги.
Фрэнсис как-то странно взглянула на мужа:
– Знаешь, они тоже прелестны.
– Да, конечно. Без сомнения.
Джек стиснул Пенни в объятиях так крепко, что она засмеялась.
– Как ты, Руфь?
– Когда же вы наконец побудете дома, господин Джек, займётесь делами?
– У меня дела там, где я снимаю шляпу. Я уже их улаживаю.
– Х-м-м. Идите, дети. Пора спать.
– Ну, няня, пожалуйста! – заныла Пенни.
– Уложи Эндрю в кровать, няня, – сказала Фрэнсис. – Пенни может немного побыть здесь. Но только один раз! – погрозила она пальцем.
Девочка принялась выкладывать из кубиков слово «ЛОШАДЬ», хотя сама прекрасно понимала, что давно выросла для таких заданий.
– Яблоко от яблони недалеко падает, – посмеиваясь, заметил Джек.
– Пока ты был в отъезде, дорогой, мистер Белл, наш торговый агент, принёс счет.
– Который мы оплатим, когда продадим урожай.
– Белл сказал, что уже включил наш будущий урожай в свой счёт и что мы и так затянули с оплатой.
– Дорогая Фрэнсис, я два дня вёл переговоры с Лэнгстоном Батлером и признаюсь, больше не вынесу.
– Джек, боюсь, что пришло время продать Лэнгстону участок под пикник. Наши долги…
– Как ты догадлива! – воскликнул Раванель. – Ты опережаешь каждый мой шаг!
Она слегка улыбнулась:
– С Лэнгстоном?
– Мы подписали договор, скрепили печатью и заверили его.
– Значит, ты расплатишься с мистером Беллом?
– После сезона скачек я с удовольствием удовлетворю все просьбы мистера Белла, – небрежно отмахнулся он.
– Но, Джек, если ты уже продал… – в изумлении раскрыла рот Фрэнсис. – Нет, не надо было! Это же наш лучший участок. Где мы будем пасти лошадей?
– Предок Индейца, сэр Арчи, принёс семьдесят тысяч долларов дохода от разведения. Он вернёт нам выгон.
– Сколько… – в ужасе задохнулась она. – Сколько…
– Дорогая, у нас в распоряжении наш дом. В бизнесе руки должны быть свободны, чтобы действовать наилучшим образом.
– Джек, ты же не…
Джек Раванель удалился от растерянной супруги в библиотеку и, смахнув пачку счетов, взял графин. Виски легко полилось в рот, но обожгло горло, словно разорвавшаяся бомба.
Бумаги на столе летели из-под его дрожащих рук, как комья земли – из-под лап собаки. Индеец заработает тысячи! Джек – наездник и никогда не старался изобразить из себя плантатора. Грязь. Негры. Жара. Москиты. Невежественные, отвратительные, скучные люди.
Он осушил бокал за четыре энергичных глотка и налил второй. Со двора донеслось позвякивание удил и смятенный голос Фрэнсис:
– Держись крепче, милая.
Потом раздался её крик и стук железных подков. С замершим сердцем Джек подскочил к окну.
Некоторые утверждали, что Джек был пьян, когда оказался на месте трагедии. Конечно, он сильно напился после этого и оставался в таком состоянии во время всего похоронного обряда. Никто не мог находиться рядом с ним, и Кэткарт Перье, который выехал к Раванелям, чтобы уладить дела на месте, жестоко пострадал, когда его спустили с лестницы. Через три недели отошла в мир иной и Пенни (и смерть была для неё избавлением от мучительных ран, которые она получила). Поэтому на похоронах от семьи Раванелей присутствовали только няня с младенцем Эндрю.
– Джек, наверное, заболел, – предположила миссис Перье.
– Он так же страдает от жизни, как жизнь – от него, – заявил Кэткарт с пышно цветущими синяками. – Надо быть дураком, чтобы купить такую чёртову тварь, и ещё большим дураком, чтобы подпускать к ней жену.
– Я бы не переживала так, если бы он сам убился, – утверждала Элеонора. – Принял бы удар на себя.
– Ему следует пристрелить эту проклятую лошадь, – сказал Кэткарт.
Большая часть светского общества Чарлстона придерживалась того же мнения, и одна и та же история – с некоторыми отклонениями – передавалась из уст в уста, заставив вздрогнуть не одно плечо в дорогом платье.
Когда Джек появился в Обменном доме, чтобы обсудить дела Раванелей, в том числе и договор о залоге Лэнгстону Батлеру участка с индиго, Уильям Би был в комнате переговоров.
В ходе обсуждения Джек мимоходом поинтересовался, какие планы у мистера Би на Неделю скачек.
Со всей вежливостью, на какую был способен, Уильям Би заметил, что некоторые посчитают трёхмесячный срок на удивление кратким для траура.
Глаза у Джека налились кровью, словно раны от пуль.
– Траур? – недоумённо переспросил он. – А вы ничего не знаете?
– О чем, ради всего святого?
– Индеец не оставил и царапины.
Этот анекдот с отпирательством Джека лишь укрепил в респектабельном обществе Чарлстона мнение о нём, но позабавил собравшихся на скачках.
Кое-кто утверждал, что Джеку надо пристрелить эту лошадь. Но Руфь понимала, что он не перенесёт ещё одну утрату.
Кэткарт Перье прозвал Индейца «дьявольский конь», но прозвище не прижилось.
Теперь, по выражению Элеоноры Перье, всё семейство Раванелей состояло из Джека, младенца Эндрю и благопристойной молодой нянюшки-негритянки.
Несмотря на то что одни находили описание Элеоноры неприятным, другие строили всевозможные версии развития событий, которые вскрылись бы, «мои дорогие», в своё время. «Всему своё время!»
Заядлые игроки и сомнительные личности потянулись к городскому дому полковника Джека, где можно было без ограничений пить, сквернословить и обсуждать лошадей. Однажды, только однажды, какой-то юнец бросил Руфи:
– Эй, черномазая, принеси мне стакан!
На что она ответила:
– Я няня малыша Эндрю. Вы хотите, чтобы ваши приказы какая-нибудь потаскушка выполняла? Полагаю, лучше всего будет, если вы сами его принесёте.
Больше шлюхи не появлялись. Игроки продолжали пить, играть в карты и изрыгать страшные ругательства, но с распутницами развлекались в других местах. Кое-кто пытался подшучивать над Руфью, бросая на неё многозначительные взгляды и подмигивая, но так, чтобы Джек не заметил.
Спустя два дня после погребения Фрэнсис Раванель Лэнгстон Батлер перевёл своих работников на участок с индиго. Он выждал месяц с похорон Пенни, чтобы задать Джеку вопрос о цене на его участки, которые располагались на западном берегу реки.
– Вы не удовлетворены, Лэнгстон? – спросил Джек.
– Полковник, я не просил вас покупать это животное. И не я ссорился с миссис Раванель. Я восхищался Фрэнсис и, разумеется, не предполагал, что она с дочерью рискнёт подойти к лошади, которую не сможет удержать. Мне сказали, что ваши кредиторы нетерпеливы, и я готов купить кое-что из ваших владений. Также могу предложить цену за вашу лошадь. Индеец, может, и потягается с Валентином, но у меня за плечами нет злосчастной истории с… – Лэнгстон сделал паузу, смакуя фразу Кэткарта, – «дьявольским конём».
Джек устало прикрыл глаза. Достав фляжку, он откупорил её и хлебнул. Не предложив Лэнгстону, водворил пробку на место.
– Ипподром «Вашингтон», дистанция четыре мили. Ставлю три тысячи, что Индеец побьёт твою извозчичью клячу.