Малышка Эллен лежала у неё на коленях, отяжелевшая и расслабленная. Дыхание было спокойным и глубоким.
– Мне кажется, моя маленькая, мисс Соланж, – и моя мама тоже. Я всю свою жизнь знала её, и, по-моему, если бы не мисс Соланж, я бы тебя сейчас на руках не держала. Я почти ничего не помню о своей родной матери. Иногда я слышу, как она говорит: «Ki kote pitit-la?» – такая у нас была игра, – но голос доносится так слабо, словно из дальней комнаты. «Ki kote pitit-la?»… «А где наша деточка? Где наша малышка?» Мама никогда не является мне, как Мартина, Галла Джек, мисс Пенни или другие, но, бывает, говорит со мной. Наверное, родная мама любила меня, но она не приходит. И мой Джеху, он… тоже не приходит. Духи заняты своими потусторонними делами. У них свои места, где они обитают, куда приходят и уходят. Может статься, и миссас Соланж тоже придёт. А может, и нет. Может, она будет с Мартиной занята.
Она поудобнее устроила ребёнка в подоле.
– Когда твоя мама вспоминала о том, что нужно быть доброй, она была добра, и она ни разу не продала меня никому, только когда я сама этого захотела. Может, она по-своему любила меня. Ох, твоя Нянюшка болтает всякие глупости, а ты всё слушаешь, мисс Эллен…
Она прислушалась, не идёт ли Неемия с кормилицей. Новорождённая всего разок пососала грудь матери перед тем, как она остыла.
Нянюшка очень устала.
– Все, кого мы любим, умирают, деточка. Все-все. Если Господь одарит тебя улыбкой, ты полетишь на небеса раньше них. Это правда, деточка. И все это знают, но никто не хочет слышать, потому что эти слова ничего не изменят. Кое-что лучше вообще вслух не говорить, а то всё станет только хуже. Будто смерть – это какое-то новомодное словечко, которое раньше никто не слышал. А я, бывает, вижу кой-чего. То, что не хотела, и не просила, и не загадывала. И мне от этого ничуточки не лучше. До того, как ты родилась, я увидела, что миссис Соланж в какой-то дымке; она вся расплывалась, ни одной чёткой линии, как у всех остальных, не было. Мне, наверно, надо было сказать ей: «Миссис Соланж, вам, похоже, недолго осталось? Может, чем-нибудь помочь? Как сделать так, чтобы миссис Соланж хорошо провела свои последние денёчки?» Может, она знала, да не говорила. Так бывает. Возможно, она была готова уйти.
Пьер, задыхаясь от рыданий, вышел из комнаты жены. Он уставился на подол Руфи, словно младенец был непрошеным чужаком.
– Нянюшка…
– Да, господин Пьер.
– Я…
– Нам всем будет её не хватать. Миссис Соланж сегодня отправилась в Царствие небесное.
– О, господи!
Рыдания сострясли тело несчастного, и Пьер, еле переставляя ноги, вышел за дверь.
Нянюшка коснулась нежного родничка с голубыми венами на головке ребёнка.
– Чем нам поможет это знание, когда наши любимые будут умирать? Мы знаем, какие они, и знаем, что горе тяжелее, чем сама смерть. Лучше не знать когда. А после твоя душа присоединится к другим. Души не умеют страдать. Мартина не страдает. Мартина…
Нянюшка наклонилась поцеловать маленькую Эллен.
– Нам нужно жить так, словно это неправда, словно мы будем жить вечно и счастливо. А завтра обязательно будет солнце, а ураганов больше никогда не случится. Ураганы в прошлом! Ты будешь счастлива, мисс Эллен. Тебя будут приглашать на балы и пикники, на все-все праздники. Люди будут видеть тебя счастливой и думать: «Может, я ошибаюсь. Может, мисс Эллен знает что-то, чего я не знаю. Может, мои любимые не будут лежать в холодной могиле. Может, они станут первыми, которые проживут столько, сколько захотят». Тебе нужно научиться притворяться, маленькая миссас. Притворщиков везде принимают с радостью. Чтобы прожить ещё один день, нужно притворяться.
Нянюшка протёрла глаза.
– Мы зависим от притворства.
Маленькая жизнь билась под её рукой.
– Может быть, завтра я снова начну притворяться. Но не сегодня. Сегодня никак не получится.
Слёзы упали на детское одеяльце.
– Мир не начал новую жизнь, как ты, маленькая миссас. Он уже какое-то время был. Нелегко придётся мисс Эллен Робийяр. У тебя есть две старшие сестрёнки, которые будут обращаться с тобой, словно ты одна из их куколок. Так и будет, пока ты умеешь только лежать. А господин Пьер – ты заметила, как он посмотрел на тебя? Всякий раз, глядя на тебя, он не будет видеть женщину, которую любил. Он научится любить тебя, обязательно, но где-то в глубине души, в самом тёмном уголке, у него останется твоя мама, а не ты. А в Саванне запомнят, что это ты убила свою мамочку. Они, конечно, никогда не скажут это в лицо, но будут смотреть на тебя и вспоминать твою маму, такую бойкую и острую на язык, и думать, что эта малышка весом в пять фунтов – несправедливая замена миссис Соланж. Они не скажут это напрямик, но подумают. И пока те, кто знал твою маму, не отправятся на небеса, все будут считать, что это ты убила её. Нет, это нечестно. Нечестно! О справедливости толкуют только проповедники. Нечестно считать, что маленький ребёнок убил свою маму, но они будут думать именно так, не иначе, и, глядя прямо тебе в глаза, словно упрекать за что-то, и ты будешь задаваться вопросом: «Что я такого сделала?», – а их ответы будут задевать за живое. Может, ты думаешь: да ладно, не будет этого. Я ничего такого не делала. Может, возмутишься и посмеёшься над ними. Может, попытаешься отстоять себя, но в их глазах будет стоять всё тот же укор, и со временем ты начнёшь думать: ну, может, я и не хотела её убивать, но это случилось из-за меня, и примешь эту ложь. Не сможешь иначе. Никто из нас не может. Мы приходим в этот мир, где должны проявить себя с самой лучшей стороны.
Ребёнок завозился и срыгнул, но не проснулся. Входная дверь тихо отворилась, и Неемия вместе с молодой женщиной поднялись по винтовой лестнице.
– Если Господь Бог и духи пожелают, – сказала Нянюшка, – у нас будет счастье на этой земле. У тебя нет матери, но есть Мамушка. Теперь ты мой ребёночек.
Жития святых отцов, великомучеников и других святых
Страсти не унимаются при утешении: их питает соблазн двигаться всё дальше, и вскоре их тирания выходит из-под контроля.
Эллен Робийяр росла тихим ребёнком в спокойном окружении. Её первым словом было «мам», и Мамушка рассказывала всем, что Эллен пыталась сказать «ма-ма», ведь малышка так рано потеряла свою мамочку. Её сёстры не прониклись какой-то особой привязанностью к умершей матери, чьё место незаконно захватила служанка-негритянка.
Старшая сестра Эллен, Полина, была поглощена мыслями о замужестве и смотрела на ребёнка, если вообще замечала его, как на некую забаву. Мамушке было стыдно за неумение Полины держать себя с достойными кавалерами – младшими сыновьями богатых плантаторов или со старшими сынами менее удачливых фермеров. Отсутствие дымохода в доме, потрёпанный сюртук и короткие сапоги Кэри Бенчли можно было простить за неумеренную тягу мужчин к нервной женщине. Оставаясь в «безопасности» на каком-нибудь пошлом свидании, Кэри изрекал стандартные нравоучения с таким видом, будто сам их придумал.
Полина обручилась с ним.
Её младшая сестра, Эвлалия, обладала лучшими манерами, но витала в облаках. Когда Мамушка застала её за чтением романа – та читала «Оливера Твиста» Диккенса, – она предупредила её, что ни один джентльмен в Джорджии не женится на девушке умнее его самого.
Полина не могла пожениться с Кэри, пока приёмный отец не выйдет из глубокого траура. Портной Пьера сшил для него уже третий чёрный костюм, а Эллен за это время научилась ходить и говорить. Год спустя, когда Эллен начала читать, Неемия потихоньку заменил траурное облачение хозяина на чуть более радостное фиолетовое. Пьер не высказал никаких возражений. Похоже, он даже ничего не заметил. Вскоре после этого мистер Кэри Бенчли и мисс Полина Робийяр поженились в новой баптистской церкви на Чиппева-сквер. Скамья для родственников была почти пуста, но остальные были битком набиты друзьями Пьера, радующиеся его возвращению в свет. Антония Севье, носившая траур по мужу, который почил полтора года назад, была особенно любезна. В холле отеля «Сити», где проходило торжество, подавали безалкогольный пунш, что весьма разочаровало Пьера, и он не стал там надолго задерживаться, как надеялась миссис Севье.
В следующую субботу миссис Севье вместе с дочерью Антуанеттой приняли в Розовом доме, хотя они и явились без приглашения. Миссис Севье высказала мысль, что дети одного ранга и положения должны стать друзьями. Несмотря на такой бестактный нажим, девочки и вправду понравились друг другу, хотя Антуанетта отличалась живостью и дерзостью, в то время как Эллен была тихой и послушной. Когда Севье пожаловали в третий раз, Антуанетта, поглощённая игрой с фарфоровыми куклами Эллен, приказала Мамушке принести воды. На что Мамушка ответила, что любой здоровый ребёнок в состоянии спуститься вниз, дойти до колодца и повернуть ворот. Вечером Антуанетта пожаловалась матери, что у Пьера Робийяра дерзкая служанка. Миссис Севье, уверенная, что Пьеру необходимо самое лучшее обслуживание, сказала ему, что без хозяйки слуги утрачивают дисциплину и мнят о себе больше, чем должно.
Пьер согласился с этим в отличие от Неемии с Мамушкой, но, хотя миссис Севье старалась изо всех сил, цветок, с которого она надеялась получить заветный плод, увял. Пьер часто отсутствовал, когда миссис Севье заглядывала в гости, и её визитная карточка (с загнутым уголком, говорившим о том, что она доставила её собственноручно) пропадала по дороге от подноса для карточек до Пьера. Её задушевные, многословные письма – разве она совершала нечто оскорбительное? – оставались без ответа.
В будни по утрам няни Эллен и Антуанетты водили девочек на Рейнолдс-сквер. Однажды утром миссис Севье встала раньше обычного и, отправившись на площадь, потребовала у Мамушки ответа, что именно происходит.
Увы, Мамушка была так глупа, так забывчива, что не смогла ничего сообщить о намерениях и отношении своего господина к Антонии. В следующее воскресенье находчивая миссис Севье посетила службу в Пресвитерианской церкви на Саут-брод-стрит и после мучительной протестантской службы подстерегла Пьера. Любезный, слегка сбитый с толку вдовец обнаружил ранее неведомое желание сопровождать очаровательную вдову на приём к мэру, который устраивали в честь губернатора Лампкина в следующую субботу. В начале недели, несмотря на неудовольствие по поводу определённых неоплаченных счетов, швея Антонии прислала ей новое платье с пышными рукавами. К новому платью была куплена шляпа с перьями эгретки.