Теперь-то понятно, что меня в тот момент терзал жгучий стыд: за то, что не попытался вмешаться, чем-то помочь. Даже не попробовал сбежать и позвать на помощь. Но тогда я чувствовал только возрастающую неприязнь к новичку и радовался, что теперь ему придется ночевать у ледяного окна, своим телом прикрывая меня от сквозняков.
– Иди сюда, – неожиданно позвала Ася, хлопая ладонью по матрасу. – У меня тут полно места.
Я вздернул голову, не в силах поверить своим глазам: Ася звала под свой стол какого-то незнакомого парня! Пусть даже русского, но с проколотой бровью и дырами в штанах! А я, с которым она делилась самым сокровенным, который рассказал ей о себе все – ну, разве что умолчал о том, что у меня во рту побывал член – так и останусь в одиночестве на продуваемых всеми ветрами выселках под окном? Да что в нем такого, в этом...
– Борька, – назвался пацан, заваливаясь рядом с Асей под неодобрительными, но немыми взглядами остальных. – Только чего у тебя тут стол так неудобно? Ни сесть, ни встать. Давай мы его перевернем?
И вот уже журнальный урод завален на попа, так что его испятнанная полированная поверхность загораживает мне вид на Асю и ее нового дружка. Я думал, девочка начнет возражать или даже выгонит нахала, но не тут-то было. Она принялась болтать с Борькой, как ни в чем не бывало, рассказывая о себе и ребятах в комнате, благо почти никто не понимал, о чем – или ком – идет речь.
– А там, под окном, Денис, – донеслось до меня. – Он совсем еще маленький. Его отчим продал Яну. Ну, тому, что тут хозяин.
Жар бросился мне в лицо, даже уши, по ощущениям, превратились в два полыхающих факела. Предательница! Игорь, мне, между прочим, вовсе не отчим! И никакой я не маленький! Мне уже двенадцать вот-вот исполнится. У меня днюха двадцать пятого декабря. А сегодня какое? Двенадцатое? Тринадцатое? Календаря тут на стену никто не повесил, и мобильники у всех отобрали...
Когда вечером привели Каспара и литовца, мальчишки быстро перезнакомились, общаясь на непередаваемой смеси трех языков. Я смотрел, как они пересмеиваются, сидя вчетвером за Асиным столом, и сердце точила черная тягучая зависть. Ну почему я не такой? Почему не могу просто подойти к ним и заговорить? Бросить какую-нибудь незначительную шутку? Подвигать, в конце концов, ушами, как литовец? И вообще, как Борька за пять минут смог все так изменить? Как будто в комнате, где царили сумерки несмотря на круглосуточно горящий свет, вспыхнуло маленькое солнце?
Я лег на матрас, отвернулся к стенке и начал считать кораблики на обоях, надеясь уснуть. Как бы не так! Веселье за столиком нарастало. Казалось, к нему подключились даже Анька и полудохлая Муха, судя по звукам, выползшая наконец из своего угла. Я досчитал до ста шести, когда дверь распахнулась, впуская табачную вонь и дурацкий голос хомяка из телерекламы.
– А чо у нас тут за праздник жизни? – раздался хриплый бас охранника. – И почему нас не пригласили?
Я перестал дышать, когда тяжелые нетвердые шаги протопали в направлении дивана.
– Ну, тогда мы приглашаем вас. Девочки, на выход!
Несмотря на всю свою зависть, всю обиду, я принялся беззвучно молиться в темноту под закрытыми веками: «Только не Асю! Пожалуйста, только не Асю!» И меня услышали где-то там, наверху – так, по крайней мере, я думал тогда. Охранники увели с собой Аньку и Муху, хоть та и орала что-то про месячные. Единственный, кто попытался трепыхнуться, был снова Борька. Но его быстро утихомирили, пригрозив, если еще раз рыпнется, подвесить за яйца.
Больше тем вечером никто не смеялся.
Рема 1000. Дания
Утренний супермаркет сиял яркими огнями и красочными упаковками товаров, от которых ломились стройные ряды полок. За кассой никого не было. Наверное, продавец отлучился в туалет. Или отошел на склад. Я решил не упускать шанс.
Скользнул в стеклянные двери. Ни одного покупателя, наверное, по случаю раннего часа. Что же взять? Глаза у меня разбежались. Прямо напротив стояли полки с хлебом. Быстро запихнул пакет с нарезкой за пазуху, метнулся к холодильнику с готовыми продуктами. Блин, знать бы еще, что во всех этих пластиковых упаковках! О, колбаса! Только чего это она такая пронзительно-розовая? Химией, что ли, накачана? Ладно, сойдет. Все лучше, чем Яновы консервы. А это что? Сыр? Тоже неплохо. Про конфеты мне рассказывать не надо. Так, елочные украшения, санта-клаусы, гномы в красных колпаках – все не то. А! Вот и лимонад. Пару банок до кучи – самое оно.
Поддерживая ладонями раздувшуюся на животе куртку, я опасливо огляделся. Где-то за стеллажами послышались шаркающие шаги и скрип колесиков тележки. Атас, товарищи! Тихонько пошел к выходу, стараясь, чтобы между мной и ранней пташкой все время оставались полки. А вот и кассы. Продавец все еще рыскает где-то. Может, вообще спит в подсобке? На его месте я бы так и сделал. Только нажрался бы сперва шоколадок с печеньем от пуза.
Я уже был у самого выхода, когда мой взгляд упал на носки. Знаете, такие для подарков, как в новогодних фильмах показывают. Только там они висят над камином, а тут болтаются рядком на веревке, прицепленные прищепками. Здоровенные такие носки из красного плюша с белым меховым кантиком. Раздутые – явно лежит в них что-то. И на каждом маркером крупно написано имя латиницей. Камилла. Андреас. Нана. Лукас. Денис. Чего?! Это ж мое имя!
Я так и остолбенел. Глаза на лоб вылезли, руки сами опустились. Хорошо хоть, почувствовал, как холодная банка колы по животу скользнула, успел подхватить. Это, значит, что же? Это мне? Это чего, Дед Мороз все-таки есть? Иначе как бы они могли узнать, что я сюда зайду?!
Перехватив поудобнее полы куртки одной рукой, другой я потянулся к своему носку. Висел он высоко, так что пришлось встать на цыпочки. Дернул. Прищепка соскочила, и приятная мягкая тяжесть оттянула ладонь книзу.
– Хей!
Я крутанулся на пятках. Пипец, продавец! Молодой зализанный парень азиатской наружности пер на меня, кудахча чего-то по-датски и тыкая пальцем в мой носок. Из-за стеллажа выкатилась древняя старушка, опираясь на тележку с авоськой, и неодобрительно затрясла подбородком. Я попятился, отчаянно прижимая к груди подарок. Он мой! На нем же мое имя!
Развернулся и сломя голову помчался из магазина. Завилял по тихим улочкам, запутывая след. На сердце ржавчиной оседало понимание: носок был не мой. Просто где-то есть другой мальчик, которого тоже зовут Денис. С ударением на первом слоге, как тут принято. Это его подарок. А я... Я его украл. Вместе с колбасой и сыром. Можно себя поздравить. Я теперь не только шлюха. Я еще и вор.
Пошел медленнее, восстанавливая дыхание. Не останавливаясь, запустил руку в плюшевое нутро. Ну, и что же в этом году Денису не принесет Санта? Мандарин, леденцы на палочке, шоколадка, резиновые медведи в пластиковом пакетике, киндер-сюрприз. Не густо. Рассовал мелочь по карманам, шоколадку засунул в рот, а яркий носок бросил в сточную канаву. Избавился от улики, только и всего. Надо думать, что делать дальше.
Наверняка меня ищет Ян. Попытался рассуждать, как он. Хм, на месте этого козла, я бы первым делом обыскал все окрестные деревушки. И поспрашивал бы у населения, не пропадало ли у них чего. Из домов там, или из магазинов. Значит, отсюда надо делать ноги. И как можно быстрее. Выгляжу я теперь, вроде, вполне ничего. Вот только шоколад с бороды оботру. Может, если голосну, меня кто подбросит? Ага, а куда? Хорошо бы найти город покрупнее. Там проще раствориться бесследно.
Я прикрыл глаза, стараясь вспомнить дорожные указатели на шоссе, мимо которых мы проезжали, прежде чем свернуть на заправку. Так, что там было на них? Esbjerg. Ribe. Flensborg. Не, Фленсборг, это уже, кажется, Германия. Или еще Дания? В любом случае, километров до него значилось слишком много. Ладно, Есбьерг вполне сойдет, чем бы он ни был. Интересно, у них тут принято подвозить бесплатно или как?
Быстро спи...дил и ушел, называется «нашел». Литва
С утра Борьку забрали вместе с Каспаром и литовцем. А я снова остался давить матрас. Сидел и дулся на весь мир. Что бы пацаны сейчас ни делали, это все лучше, чем киснуть в четырех стенах. Где, между прочим, даже поговорить не с кем. Муха снова лежала зубами в стенку. Только держалась теперь не за живот, а за голову. Думала, наверное, много. Анька листала глянцевый журнал. Откуда он у нее? Ясно откуда. Вчера заработала. Оставалась Ася из-за стола, но я в ее сторону даже смотреть не хотел. Поэтому сидел к ней спиной и художественно колупал обои. Вот это лысое пятно похоже на женщину в шляпе. Мэри Поппинс. А вот это на кота. С хвостом трубой. Чеширского.
– Денис.
Я даже не вздрогнул. Хотя сердце заколотилось, когда Асины острые коленки задели спину. Но я не обернулся. Пусть знает, что у меня тоже есть гордость.
– Денис, – мягкая ладошка потрясла меня за плечо. – Ты что, обиделся?
Я молча отодрал от обоев длинную полоску и начал наматывать вокруг пальца.
– У тебя тут так холодно, бр-р. Пойдем ко мне, – ладошка скользнула в мою руку, вынула из нее клок голубой бумаги и потянула за собой.
– А когда Борька вернется, ты меня прогонишь? – обернулся я наконец. Зря. Мой взгляд утонул в дымчатых глазах с темным ободком, оказавшихся неожиданно очень близко. Ася что-то ответила, но у меня в ушах стучал колесами локомотив, так что я, ничего не слыша, безропотно переполз через чьи-то тела и нырнул за стол.
Здесь было уютно. Укрывалась Ася не пальто и куртками, как остальные, а самым настоящим одеялом. Правда, детским, байковым с белочками. Натянешь его до подбородка – высунуться ноги. Запакуешь ноги – останутся на холоде руки. Наверное, когда-то одеяло лежало на кроватке, которую оккупировал Каспар.
Я заметил «наскальную живопись», украсившую обратную, нелакированную, сторону столешницы.
– Откуда у тебя карандаш? – удивился я, рассматривая елочки, простреленные сердечки и охотящегося за самолетом динозавра.