– Францюз? – спрашивает она.
– Да, – отвечаю я по-немецки. Все гретхен питают к нашим парням особую склонность, а наши парни, даже исповедующие интернационализм, имеют в трусах достаточно патриотизма, чтобы быть на высоте своей репутации.
Назначить этой куколке свидание в моей комнате – детская игра для человека, завалившего в жизни столько девок, что надо нанимать бухгалтера и дюжину секретарш, чтобы их всех пересчитать!
Я проглатываю ветчину, осушаю бутылку и дружески прощаюсь с хозяином.
Через пять минут Фрида скребется в мою дверь. У нее явно свербит. Когда у девчонки свербит, она всегда чешет дверь. Причем дверь мужчины...
Я не заставляю ее ждать.
Сказать, что дело идет успешно, – значит сильно преувеличить. Фрида напоминает телку даже в любви. Пока вы ведете с ней большую игру, она остается статичной, как увесистый брикет масла.
Я просыпаюсь около десяти часов утра. Между шторами пробивается луч солнца, с первого этажа поднимаются вкусные запахи.
Моя дверь приоткрывается, и появляется пухленькая мордашка Фриды, блестящая, как кусок туалетного мыла.
– Господа францюзски официрен спрашивают вас! – сообщает мне она.
Она подходит к моей кровати и подставляет губы. Я ее чмокаю и встаю.
Через несколько минут в обеденном зале гостиницы я нахожу целый штаб. Мой вчерашний лейтенант, полковник и офицер немецкой жандармерии потягивают из большой бутылки «Трамье».
Заметив меня, лейтенант встает.
– Вот Нико, который заметил убитого, – сообщает он полковнику.
У полковника седеющие волосы и маленькие усики. Он приветствует меня кивком.
– Очень запутанное дело, – говорит он.
– Правда? – переспрашиваю я.
– Да... Мы навестили Бунксов вместе с представителями немецкой полиции. Труп принадлежит сыну хозяина дома, Карлу.
– Вы поймали убийцу? Он пожимает плечами.
– Я офицер, а не легавый, – ворчит он. По слову «легавый» и тону, каким оно произнесено, сразу становится понятно, что представители данной профессии не пользуются его уважением. Он продолжает:
– По всей очевидности, это месть. Бунксы являются активными сторонниками франко-германского сближения... Карл Бункс был атташе германского посольства в Париже. Примерно две недели назад он исчез... Сегодня утром я разговаривал по телефону с Парижем. Очевидно, он приехал домой. Кто-то из местных жителей, не приемлющих сотрудничество между нашими странами, встретил его, узнал и свел счеты... Случаев такого рода масса... По заключению экспертизы, смерть этого парня действительно наступила около двух недель назад.
Я слушаю его объяснения с вниманием глухого, старающегося не пропустить ни одного движения губ собеседника.
– Наверное, семья потрясена, – шепчу я. Он опять пожимает плечами.
– Немцы всегда готовы к катастрофам, поэтому всегда нормально воспринимают, когда им на голову падает крыша.
Я с беспокойством смотрю на сопровождающего его жандарма. Полковник перехватывает мой взгляд и сообщает:
– Он не понимает по-французски. Мне хочется задать один вопрос, но я не решаюсь из боязни показаться слишком любопытным.
– Как так вышло, что никто не обнаружил его раньше? – все-таки спрашиваю я. – Странно, да?
Полковник как будто только и ждал эту фразу. Углы его губ кривятся в гримасе.
– Это даже очень странно... – шепчет он. Неожиданно повернувшись, он хватает меня за лацканы пиджака.
– Но еще более странно, месье... э-э... хм... Нико... то что вы смогли заметить его с дороги.
Мой чайник окутывает теплый туман.
– Как так? – бормочу я.
– Да, – повторяет офицер, – как? Как вы смогли его заметить с дороги, в то время как он лежал в сотне метров от нее и между ним и дорогой находится теннисный корт?
Я чувствую укол в мозгах. А еще лег с чувством выполненного долга! Кретин! Надо же было принять ограду теннисного корта за забор, идущий вдоль дороги.
Бесконечная минута полного молчания, в котором слышно, как булькает серое вещество каждого присутствующего.
– Забавно, – выговариваю я.
– Нет, – поправляет полковник, – странно, не более... Он наливает себе стаканчик белого, выпивает, ставит его и говорит:
– Хоть я и не полицейский, все же хочу раскрыть эту тайну. Человек, способный увидеть среди ночи труп, находящийся в ста метрах от него, за препятствием, должен обладать даром ясновидения, месье... э-э... Нико. Или иметь особые способности к нахождению трупов... В обоих случаях он вызывает к себе интерес.
Я понимаю, что попал в жуткий тупик. Придется раскрывать карты.
– Господин полковник, я могу поговорить с вами без свидетелей?
Он колеблется, но, мой настойчивый взгляд заставляет его решиться.
Я увожу его в глубь зала, в амбразуру окна. Здесь по крайней мере можно быть уверенным, что находишься вне досягаемости для любопытных глаз и ушей.
Я расстегиваю пиджак, разрываю в одном месте шов, который здесь специально сделан не очень крепким, достаю мой специальный жетон и показываю его полковнику.
Он широко раскрывает глаза и возвращает жетон мне.
– Вам следовало сказать мне это сразу.
– Моя миссия должна остаться в секрете, – говорю. – Я буду вам признателен, если вы немедленно забудете, кто я такой, и продолжите свое расследование так, словно этого инцидента не было. Вы будете так любезны, что представите меня Бунксам как свидетеля... Допустим, что я интересуюсь ими... Допустим также, что у меня кошачьи глаза и я способен разглядеть труп ночью с расстояния в сто метров. А лучше договоримся, что мое внимание привлек только запах тления. Он вызвал у меня предчувствие драмы, и я полюбопытствовал... Уверен, что вы отлично уладите это, господин полковник...
Он утвердительно кивает.
– Можете на меня положиться.
– Мы возвращаемся к столу.
Лейтенант кажется жутко обиженным, что его оставили в стороне и не пригласили на эту маленькую конференцию. Жандарм косится на бутылку и на свой пустой стакан.
– Месье... э... Нико дал мне удовлетворительное объяснение, – заявляет полковник. – Его поразил запах... Да, запах... Он... позволил себе перелезть через забор, чтобы посмотреть и... он... Короче, вопросов больше нет...
Он встает.
– Могу я просить вас сопровождать нас на место драмы, месье... э... Нико?
– Ну разумеется, полковник!
Я бешусь в душе. Этот лопух с его внезапной почтительностью может все испортить.
Глава 4
Когда вы входите в избушку Бунксов, возникает впечатление, что вы попали в мечеть или в буддистский храм.
Ощущение чего-то смутного и векового давит вам на мозги. Стиль готический. Огромные комнаты вызывают желание промаршировать по ним церемониальным шагом.
Дворецкий, более одеревенелый, чем мой ночной спутник, приветствует нас, сгибаясь пополам. У меня такое чувство, что при этом движении его корсет издает скрип нового ботинка. На очень приблизительном французском он объявляет, что доложит о нашем визите герру Бунксу.
Я с любопытством жду появления герра Бункса, уже представляя его себе: типичный тевтонец, с моноклем и залысиной, усиленной бритвой... Но никогда не надо торопиться. Бункс оказывается бледным шестидесятилетним мужичком с острым лицом. У него густая седая шевелюра, разделенная пробором, тонкие губы, сине-зеленые глаза, взгляд которых одновременно горящий и бегающий. Стекла маленьких очков в серебряной оправе придают его глазам странный блеск.
Он совершенно спокоен.
Войдя в комнату, он коротким кивком приветствует полковника, которого уже видел утром, и с вопросительным видом поворачивается ко мне.
– Это месье Нико. Это он нашел тело вашего несчастного сына, – говорит полковник.
Я кланяюсь. Он высокомерно кивает.
В эту секунду в салон входит куколка. Ой, мама! Только чтобы взглянуть на нее, стоит появиться на этот свет! Когда такая шлюшка появляется в вашем поле зрения, вам остается только сесть и смотреть на нее, разинув рот.
Позвольте, я вам ее опишу.
Представьте себе обложку «Лайф», получившую на конкурсе приз за лучшую иллюстрацию!
Очевидно, она вернулась с занятий зимним спортом в горах, потому что загорела, как инструктор из Антиба. Среднего роста, великолепно сложена, грудь и задница затмят любую Венеру. Длинные, очень светлые волосы – волосы Вероники Лейк – окружают лицо Мадонны с зелеными глазами... На ней черный костюм и белая блузка, подчеркивающая загар лица...
– Моя дочь, – представляет Бункс. Мы, полковник и я, приветствуем ее. Мое горло пересохло от восхищения.
Бункс обращается к дочери:
– Кристия, это человек, обнаруживший тело Карла. Она сразу начинает испытывать к моей особе живейший интерес. Ее зеленые глаза тигрицы охватывают меня целиком.
– Правда? – шепчет она и добавляет: – Вы можете объяснить, что делали среди ночи в нашем поместье?
Мне представляется невозможным сказать ей, что я обнаружил ее братца благодаря желанию пописать. – Я коммивояжер, фрейлейн. Этой ночью я почувствовал, что засыпаю за рулем, и решил немного размять ноги. Я прошелся вдоль ограды вашего поместья... Было тепло и тихо... И тогда я ощутил – прошу прощения, фрейлейн, – отвратительный запах... Я был убежден, что это человеческое существо. Сначала я хотел поднять тревогу, но была ночь, и я боялся ошибиться. Тогда я позволил себе перелезть через забор, чтобы убедиться, что не ошибся, и увидел, что мой нюх меня не обманул. Что делать? Об этом поместье я ничего не знал... Поскольку здесь лежал труп, мне показалось не совсем разумным предупреждать его владельцев. Поэтому я известил власти...
Я замолкаю, восхищенный своей находкой. Честное слово, я был так убедителен, что почти что поверил сам, что все было именно так! Вот что значит сила искусства!
Она продолжает на меня смотреть.
– Странно, – говорит она, – что гуляющий почувствовал от дороги запах, о котором вы говорите, тогда как вчера днем трое моих друзей и я сама играли в теннис на корте, возле решетки которого лежало тело моего брата...