Если Сен-Мартен и принадлежит Франции и Голландии, то это не означает, что там не ощущается британское присутствие. Из семи тысяч человек, живущих на острове, французов насчитывается три с половиной тысячи, а англичан — три тысячи четыреста, то есть почти поровну. Что приходится на долю Голландии, догадаться нетрудно.
Ограничений на свободу торговли на Сен-Мартене практически нет, а административная автономия — почти полная, отсюда и процветание острова. Тот факт, что солеварни находятся в руках франко-голландской фирмы, не имеет большого значения. У англичан остается обширное поле деятельности, например, торговля товарами широкого потребления, и их лавки, всегда забитые товарами, привлекают покупателей.
Стоянка «Стремительного» на Сен-Мартене была рассчитана на двадцать четыре часа, во всяком случае в Филипсбурге.
Здесь Гарри Маркел и все члены его команды могли не бояться, что их опознают. Опасность, скорее, могла бы возникнуть на английских Антилах: Сент-Люсии, Антигуа, Доминике, куда им надлежало отправиться, и особенно на Барбадосе, где жила миссис Кетлин Сеймур и где намечалась самая длительная стоянка.
Мистеру Паттерсону и его юным спутникам только и оставалось, что прогуляться по длинной улице, собственно и составлявшей город Филипсбург, все дома которого тянулись вдоль узкой полосы суши на западе, по самому берегу моря.
Казалось, после визита Альбертуса Лейвена на родину «Стремительный» мог поднять паруса и отправиться дальше. Однако Луи Клодьон и Тони Рено, будучи французами, пожелали побывать на французской территории острова, расположенной в его северной части и занимавшей примерно две трети всей площади.
Главный город французской части острова — Мариго, в названии которого, как можно понять, нет ничего голландского. Разумеется, Тони Рено и Луи Клодьон захотели провести в этом городе целый день.
Мистера Паттерсона заранее об этом предупредили, и экскурсия не должна была нарушить установленное расписание.
Стоит ли поэтому удивляться, когда в ответ на просьбу юношей сей достойный муж изрек:
— Раз Альбертус побывал на голландской земле, то почему бы Луи и Тони, Arcades ambo[162], не ступить ногой на землю Франции?
После чего мистер Паттерсон отправился к Гарри Маркелу и передал ему просьбу юношей, поддержав ее своим высоким авторитетом.
— Каково ваше мнение на сей счет, капитан Пакстон?… — спросил он.
Естественно, Гарри Маркел предпочел бы не увеличивать число стоянок «Стремительного», однако подходящего предлога для отказа зайти еще в один городок острова он не нашел. Если судно снимется с якоря вечером, то на следующий день оно будет уже в Мариго, а через двое суток отправится оттуда на Сент-Бартельми, так что особых осложнений не возникнет.
Так и было сделано. Пятого июля в девять часов вечера лоцман вывел судно из гавани Филипсбурга. Ночь была светлая, сияла почти полная луна, море было прекрасно, и взор мог охватить почти четверть мили береговой полосы острова. Свежий попутный бриз позволил «Стремительному» поставить почти все паруса.
Захваченные очарованием ночного перехода, пассажиры оставались на палубе до полуночи и лишь затем спустились в каюты, чтобы проснуться только когда «Стремительный» станет на якорь.
Мариго — город более торговый, чем Филипсбург. Он стоит на берегу реки, соединяющей бухту с лагуной Симпсон. Благодаря этому местный порт надежно защищен от морских волн. В порт заходят многочисленные суда дальнего и каботажного плавания, которых привлекают сюда льготы, обеспечиваемые городом. Мариго — самый крупный город острова Сен-Мартен.
Впрочем, мистеру Паттерсону и его спутникам не пришлось жалеть о посещении Мариго. Они были в восторге от приема, оказанного колонистами острова двум соотечественникам. Все юноши, независимо от их национальности, были окружены заботой и вниманием, а на банкете, данном в их честь властями города, все собрались за одним столом и ощущали себя просто уроженцами Антильского архипелага.
Прием был организован одним из самых крупных негоциантов острова, господином Ансельмом Гийоном, присутствовало на нем человек сорок, и, разумеется, среди приглашенных должен был бы находиться и капитан «Стремительного».
Господин Гийон лично отправился на судно и просил Гарри Маркела прибыть на банкет, который должен был состояться в зале городской мэрии. Однако, несмотря на свою невероятную дерзость, Гарри Маркел уклонился от приглашения. Напрасно мистер Паттерсон расточал свое красноречие, присовокупив его к увещеваниям господина Гийона. Оба были вынуждены отступить перед непоколебимой решимостью капитана «Стремительного». Как на Сент-Томасе и Санта-Крусе, он ни за что не соглашался сойти на берег и запретил это делать всем членам команды.
— Мы будем весьма сожалеть о вашем отсутствии, капитан Пакстон, — заявил господин Гийон. — Доброта, которую вы проявили на протяжении всего пути по отношению к молодым людям, их желание публично выразить вам свою признательность — все это побудило меня просить вас присутствовать на нашем банкете, и я чрезвычайно огорчен, что мне не удалось уговорить вас.
В ответ Гарри Маркел холодно поклонился, после чего негоциант вернулся на пристань.
Следует признать, что так же, как и на Кристиана Гарбо, на господина Гийона капитан «Стремительного» не произвел благоприятного впечатления. Суровый вид и грубое лицо, на которое жизнь, полная насилия и совершенных злодеяний, наложила неизгладимый отпечаток, могли внушить если не антипатию, то, несомненно, недоверие. Но, с другой стороны, как же тогда следовало понимать похвалы, расточаемые в адрес капитана пассажирами и мистером Паттерсоном?… А разве не сама миссис Кетлин Сеймур его выбрала?… Очевидно, без достаточной информации и серьезных рекомендаций она бы этого никогда не сделала… К тому же достаточно было малейшей оплошности, чтобы песенка Гарри Маркела и его банды была спета. Правда, одно обстоятельство лишь укрепило доверие господина Гийона и городских властей к капитану судна и его экипажу.
Случилось так, что буквально накануне появления «Стремительного» в гавани Мариго находилось еще одно судно, английский бриг[163] «Огненная птица», капитан которого лично знал капитана Пакстона и глубоко уважал его как честного человека и отличного моряка. Если бы он только знал, что ожидается приход «Стремительного», то, несомненно, дождался бы этого момента и с огромной радостью явился бы на борт, чтобы пожать руку старому другу. Однако бриг уже покинул гавань, и, вполне вероятно, оба судна встретились ночью у западного побережья острова.
В разговоре с Гарри Маркелом господин Гийон упомянул о капитане «Огненной птицы», и можно себе представить, какой ужас испытал злодей при мысли об опасности, подстерегавшей его при встрече с другом капитана Пакстона.
Но сейчас бриг был в открытом море и направлялся в Бристоль, поэтому «Стремительный» уже не сможет встретиться с ним в водах Антильского архипелага.
Когда Гарри Маркел рассказал об этом Джону Карпентеру и Корти, те не смогли сдержать своей радости по поводу столь счастливого исхода дела.
— Здорово же нам повезло, черт побери!… — твердил боцман.
— Ни слова остальным, — добавил Гарри Маркел. — Не стоит их пугать, но пусть они смотрят в оба и будут начеку…
— Поскорее бы уже смотаться с этих чертовых Антил! — рявкнул Корти. — Мне уже начинает мерещиться, что здесь на каждом суку болтается петля!
И он был недалек от истины, бедняга Корти: очутись «Огненная птица» в порту Мариго в тот день, когда туда вошел «Стремительный», — и болтаться бы Гарри Маркелу и его шайке с пеньковыми галстуками на шеях.
Банкет, назначенный на вечер, прошел прекрасно. Были провозглашены тосты и за здоровье капитана Пакстона. За столом делились впечатлениями о первой части путешествия, прошедшей просто великолепно, и выражали пожелания, чтобы и вторая оказалась не хуже. Подышав родным воздухом, юные антильцы увезут с собой незабываемые впечатления от посещения Вест-Индии.
За десертом из-за стола встал Луи Клодьон и прочел прекрасно составленное приветствие в адрес господина Гийона и именитых граждан города, в котором благодарил их за любезный прием, объединивший за одним столом в братском единении Францию, Англию, Данию, Голландию и Швецию.
Затем наступила очередь мистера Паттерсона, который на этот раз не пропустил ни одного из многочисленных, можно даже сказать, излишне многочисленных тостов, беспрерывно следовавших за каждой переменой блюд. Итак, он встал, держа бокал в руке, и попросил слова.
Все, что можно было приправить латинскими цитатами, вставленными в округлые, витиеватые фразы, водопадом хлынуло на присутствующих. Он говорил о незабываемых воспоминаниях, которые оставит у него этот пир, более вечный, чем все, отлитое в бронзе, aere perennius[164], по словам Горация, о фортуне, помогающей смелым, audentes fortuna juvat[165], как сказал Вергилий. Он счастлив, что может высказать свои похвалы публично, coram populo[166]. При этом почтенный ментор, конечно, не забывал свою родину, от которой его отделял океан a dulcis reminiscetur Argos[167]. Но тем более он уверял, что не сможет забыть то радушие, с которым его встречали на Антильских островах, и сейчас, покидая их, он просто может повторить: et in Arcadia ego[168], поскольку Антильские острова могли бы быть частью этой Аркадии, страны невинности и счастья. Наконец, он поведал всем, что всегда мечтал посетить сей цветущий край, hoc erat in votis[169], как говорил Гораций, которого он уже имел честь цитировать, куда он, эконом Антильской школы si parva licet componere magnis