… Едем. Всё ближе крылатая махина. Вид её внушает почтение.
От самолёта отошла тяжёлая заправочная автомашина с топливом. Значит, самолёт наш уже «пообедал». Нельзя не оказать вам, что, допустим, трансконтинентальный самолёт Аэрофлота за один перелёт через океан в Америку расходует столько горючего, сколько хватило бы иному автомобилю лет на сорок.
Представьте только, как много расходуют времени и средств на перекачку горючего сперва в заправочную автомашину, а потом в самолёт! Не зря в Аэрофлоте всё чаще отказываются от такого метода и вводят централизованное снабжение горюче-смазочными материалами (ГСМ). По трубам, упрятанным в землю, бежит под давлением горючее, а возле стоянок есть красные люки. Открыл люк, достал шланг с «пистолетом» (большим наконечником, действительно напоминающим пистолет, да ещё с курком; нажмёшь — и горючее идёт, отпустишь — не идёт) — и заправляй!
Подходим к трапу и вторично предъявляем билеты. Поднимаемся в самолёт, где нас приветливо встречает стюардесса.
В нынешних самолетах их несколько, потому я сразу же обращаюсь к старшей:
— Наш юный читатель, — указываю на вас, — желает ознакомиться с пассажирским салоном…
— Пожалуйста, — отвечает девушка. — Отойдём, чтобы не мешать…
В пассажирском салоне
— Удобства, создаваемые людям в самолётах, зависят от числа пассажиров, кубатуры фюзеляжа, площади полов и от продолжительности полёта, — говорит стюардесса.
— Ещё бы, — подхватываю я, — полчасика можно лететь и стоя, два-три часа — уже хочется понежиться в мягком кресле, а если лететь часов десять, то не грешно и прилечь! Так ведь? С удобствами жить веселее…
— Конечно, — соглашается стюардесса. — Но в полёте есть вещи и поважнее. Например, на больших высотах особое значение приобретает давление воздуха… Вверху он разреженный, и его не хватает… Но на двигателе есть компрессор — насос, который всасывает воздух и сжимает его, отчего происходит нагрев до 200–250 градусов. Сжатый воздух охлаждается в радиаторах и через автоматический регулятор поступает в фюзеляж самолёта вполне, так сказать, годный к употреблению. Заодно решается и проблема отопления.
— А вентиляция?
— Воздух входит в фюзеляж сквозь щели осветительных плафонов на потолке и в окантовке иллюминаторов (бывает и чуть иначе), а уходит в атмосферу через особые клапаны под полом салонов.
— Почему же отработанный воздух уходит вниз?
— Чтобы не взбаламучивать пыль. Конструируя пассажирский салон, инженеры принимают в расчёт даже пылинку… Пассажирское кресло — вещь не простая. Спинка откидная, в подлокотнике — пепельница, кнопки для вызова стюардессы (впрочем, часто эти кнопки находятся на борту или на пульте над головами пассажиров, где индивидуальное освещение).
— А где ваше рабочее место?
— Сюда, пожалуйста. Это кухня. Как видите, достаточно просторная. Здесь буфет, моечная для посуды, холодильники. Горячие блюда мы обычно храним в больших термосах. Гардероб вы видели при входе, багажные помещения есть и в носу самолёта, и в хвостовой части.
— Большое спасибо.
— Позвольте, я помогу вам отыскать ваши места.
— Нет-нет, спасибо. Мы надеемся провести этот рейс вместе с экипажем…
В пилотской кабине
Пойдемте. Ростовские пилоты — мои друзья, и, хотя посторонним не полагается находиться в пилотской кабине, я уверен, нам разрешат. Да и не такие уж мы «посторонние»…
Заходим.
— Привет авиаторам, — говорю я.
— О, — оборачивается командир, а за ним и остальные, — привет!..
Так вы знаете, к кому мы попали?! К тому самому Павлу Шувалову, с кем приключилась история, рассказанная мною в начале книги!
— Здравствуй, Павел. Рад встрече. Как летается?
— Нормально.
— Можно побыть здесь, у вас?
— Можно. А это кто с тобой?
— Мой юный читатель… Хочу написать книгу об Аэрофлоте и рассказать о разных профессиях наших.
— Хорошее дело, — откликнулись пилоты. — Ты уже отлетал своё, у тебя есть что вспомнить, а хлопцы прочтут, и нас сменят… Да, есть что посмотреть и в нашей кабине. — Павел обвёл рукой множество приборов и кнопок.
Всякий человек, впервые зашедший в пилотскую кабину самолёта, поначалу пожимает плечами: как можно работать в такой обстановке? Но об этом мы поговорим позже. А то бортмеханик уже запускает двигатели…
— Командир, — докладывает штурман, — можно выруливать.
— Добро. Ну, вы тут пока сами, — Павел опять повернулся на секунду ко мне, — а мы… Работа!
— Да-да, всё в порядке.
Но что это? Почему прекратили руление? Странно…
— Что там приключилось?
— Ничего, — говорит Павел. — Разве не видишь, кто идёт?
Глянув в окно, узнаю широкоплечую, чуть приземистую фигуру пилота-инструктора Шереметьева, облетавшего всю Советскую страну, тренера ростовских авиаторов. Все наши пилоты — и юные, и убелённые — прошли через его руки: в ежемесячных тренировках, перед осенне-зимними или весенне-летними полётами. Его любят и уважают. Сейчас он на пенсии, работает на тренажёре — на земле, — но слава такого пилота неугасаема.
— А, Павел Васильевич, — с удовольствием произношу я его имя и отчество.
— То-то, — говорит командир. — Разве можно не уступить ему дорогу?!
Павел Васильевич помахал нам рукой и ускорил шаг.
Командир запросил по радио:
— Разрешите выруливать на линию исполнительного старта?
— Выруливать на ВПП разрешаю, — ответил диспетчер.
Моторы дружно вздохнули, и самолёт направился к бетонной полосе: «Покажи, как ты рулишь, и я скажу, как ты летаешь», — говорят опытные пилоты.
— Не спеши, — сказал Павел второму пилоту. — Повежливее: гости у нас — понимать надо.
— Понял, — улыбнулся второй пилот.
Взлётно-посадочная полоса (ВПП)
…Много я повидал ВПП на своем веку. Очень любил садиться и взлетать во Внуково и Шереметьево, в Сочи и Свердловске, любил полосы в Харькове и Ташкенте, но нет лучше родной ВПП — в Ростове-на-Дону!
Заходишь в круг, а большей частью диспетчер с земли заводит тебя с курса, чтобы меньше тратить времени и горючего; выходишь на прямую, выпускаешь шасси — и пока ничего ещё не видишь, кроме тающего в облаках света: красного на левой консоли крыла, зелёного — на правой, а то и вовсе ничего, если облачность плотная; «собираешь стрелки в кучу», как шутят лётчики, то есть снижаешься по приборам, как положено; с земли изредка диспетчер говорит: «По курсу и высоте — хорошо!»; уголок сноса на боковой ветер подобран, всё отлично, и вот уже как бы чувствуешь: сейчас появится она… И верно: выплывают огни подхода и осевые, ещё чуть-чуть — и твоя полосочка под тобой.
Теперь, не торопясь и не мешкая, подбираешь на себя штурвал, а крохотный запас скорости, что ты приберёг на этот случай и что сейчас дороже хлеба, позволяет тебе неслышно подойти к ВПП и лететь над ней в полном смысле слова на два сантиметра, на один… на полсантиметра! И вот уже слышишь шуршание на полосе.
Бортмеханик, довольный твоей работой, небрежно произносит:
— Колёсики раскручиваешь?..
Но ты молчишь, ибо не до того, и думаешь: «Сижу аль нет? Лечу или уже качусь по своей ласковой и милой ВПП?»
Потом чувствуешь: сижу! Плавно опускаешь нос самолёта и как бы скользишь по планете, а вместе с тем носовое колесо ещё вроде бы в Аэрограде…
А бортмеханик с явным удовольствием говорит:
— Ну, едят тя мухи, командир — мужчина!
И ты ощущаешь в себе какую-то гордость. Знаешь: не гений, звёзд с неба не хватаешь — тысячи пилотов садятся лучше тебя, а вот, поди же, сколько счастья выпадает и на твою долю! Приезжаешь потом домой, а дети, едва глянув на тебя, довольные кричат:
— Мама! Папка опять притёр свою машину!
А бывает… когда все при твоем появлении стараются не попадаться на глаза, когда ходишь чёртом и свет не мил до… следующей посадки «впритирочку»…
Эх, друзья мои, не собираюсь я агитировать за авиацию, но если вы любите настоящую Жизнь — летайте!.. Не ищите тихой гавани, ведь и покой — это установившееся движение!
Строительство ВПП — длительный и дорогостоящий процесс.
Особые машины укладывают сырой бетон в формы с температурными швами, заполняемые специальными мастиками, смолами и каучуком. Плиты между собой скреплены металлическими штырями, кроме того, сейчас ВПП строят из армированного бетона, то есть в бетон как бы вплавляется сетка из металлических прутьев толщиной 10–12 миллиметров.
Длина ВПП различна — от 1000 до 5000 метров, ширина — 30–90 метров, а толщина зависит от веса принимаемых самолётов.
Когда ВПП готова, её проверяют десятки радиометрических приборов, ультразвуковая аппаратура, профилировочные машины, обеспечивающие ровность полосы, и т. д.
ВПП со всех сторон ограничена цветными огнями (и по оси тоже), чтобы облегчить пилотам заход на неё ночью и в дымке.
К ВПП пристраиваются всевозможные радиостанции, пеленгаторы, локаторы, необходимые для того, чтобы с помощью радио пилоты могли и при низкой облачности точно попасть на неё (раз!) и приземлиться в начале, а не где-нибудь в середине полосы (два!).
У ВПП дежурят мощные прожекторные установки; имеются специальные «концевые полосы безопасности» на случай, если кто выкатится за границы ВПП; следуют длинные ряды красных огней на всё возвышающихся металлических столбах в сторону планирующих самолётов.
Вблизи ВПП есть метеорологические приборы-автоматы, регистрирующие фактическую погоду в районе взлёта или приземления, и передающие её в метеоцентр аэродрома.
Но одну особенность я приберёг под конец…
Дело в том, что самолёты взлетают и садятся против ветра. Если наоборот, то из воздушной скорости разбегающегося для взлёта самолета вычитывалась бы скорость попутного ветра (у нас, например, в Ростове-на-Дону, ветры дуют до 100 км/час!). И пока «обгонишь» ветер, да наберёшь потом нужную тебе скорость для отрыва от земли — пробежишь вдвое больше, следовательно, и ВПП понадобится совсем длинная.