– Пост с военными на пути. Вообще, я художником хотел быть, в детстве ходил в художественную школу, там запах краски, холстов, музы.
«Интересно, чем пахнет муза?» – подумал я про себя.
– Алекс, их тут целая армия. Чего они хотят? Мы же им уже заплатили, – перебил его обеспокоенно Борис.
– Да чёрт его знает, может, поздороваться, а может, мало мы им дали. Щас к стенке поставят и прощайте, мечты. Тем, кто берёт, всегда будет мало, но мы-то не первый срок в бизнесе.
«Мне показалось, что где-то я уже слышал эту присказку», – углубился я в раздумья, когда Алекс толкнул меня в плечо.
– Давай обратную рокировку, Фолк, я вижу, тебе здесь понравилось?
– Не успел понять.
– Чтобы понимать, жить надо по понятиям и не выпендриваться, был бы ты глупее – не лежал бы сейчас в гробу.
Как только я забрался в своё траурное логово, машина остановилась по требованию человека в погонах, а я всё продолжал думать: «Что же это такое – быть глупее? Неужели именно глупость делает человека неуязвимым и увеличивает его продолжительность жизни, лучше сказать, продолжительность его счастливой жизни, и есть ли смысл её увеличивать, если она несчастна? Неужели именно глупость позволяет переживать с меньшими потерями страдания души, потому что ум никогда не мог совладать ни с душой, ни с сердцем. Ведь будь я глупее, убрал бы эту блевотину без лишних вопросов и всё, так, стоп, а что за блевотина?».
Я никак не мог понять, откуда она взялась, пытался вспомнить, но ход моих мыслей нарушил голос человека из другого, военного времени.
– Здравия желаю, генерал-майор Олли Гарх.
Ваши документы.
– А ты с такой фамилией всё ещё майор?
– Генерал-майор.
– Будешь так настойчив, станешь. Ты что, телевизор не смотришь? Тогда в глаза нам посмотри, – рассердился Алекс, полностью опустив боковое стекло машины.
– Извините, не узнал.
– А что за маскарад? Зачем столько мяса на дороге?
– Приказ. В городе массовые беспорядки, на востоке один из представителей мелкого бизнеса устроил самосожжение на площади перед общагой. Требовал независимости для своего народа.
– Каждый прожигает жизнь по-своему, – пошутил Оловянный.
– Что за х… на востоке творится? Неужели не разобраться без нас? Народ. Независимость… Как повесим, так и зависнет, и будет зависеть, пока выгодно: от наркоты, алкоголя или собственной гордости – это не важно. Его вредные привычки – наше будущее.
– Сгорел?
– Нет, ещё горит. Теперь там вечный огонь, народ требует разбить мемориал памяти жертвам несостоявшихся бизнесменов.
– Это мы решим как-нибудь без вас, майор Олли Гарх. Проехать-то можно?
– Можно. Проезжайте.
– Я имею ввиду, по городу.
– Там неспокойно, особенно в центральном районе, слон бродит по центру города.
– Со слоном мы справимся, – рассмеялся Борис и добавил: – Грамотно разводит этот майор. Наверное, хорошо учился.
– Ты думаешь, этому можно научиться?
– А для чего тогда высшее образование? Чтобы научиться народ разводить. Тебя же тоже этому учили. Чем лучше его разведешь, тем крепче власть. Народ любит такую. Чтобы имела днём и ночью.
– Крепкая власть на данном этапе не актуальна, народ настолько затраханный, что даже власть его больше не хочет. А он все, как сука блудливая, трахни меня ещё, хотя бы в последний раз. Смотреть противно. Меня сейчас больше беспокоит слон.
– Лучше на женщин смотри, они пока прекрасны.
– Да, женщины – это нечто, только об этом не знают или мы редко говорим, гораздо выигрышней соврать – как ты похудела, дорогая. И тогда даже незнакомки будут тебя любить на протяжении всего вечера, а может, и всей жизни. Красота – как средство самозащиты, хотя и зло, разрушающая сила, дуэль, война. Воспевая красоту, мы стремимся к войне, потому что за подлинную красоту приходится биться, и речь идёт не только о женщинах, но и о самых любимых из них. Я недавно понял, что даже жена может быть прекрасна.
– Конечно, за неё биться не надо, куда она денется.
– От хорошей жизни не убежишь, – усмехнулся Алекс.
– Может, ты ещё и стихи им пишешь?
– Может, и пишу.
– Жаль, что ты не пьёшь, могло бы помочь. А как у тебя с английским? Вроде училка была ничего…
– Учу неправильные глаголы.
– Ну и…
– Бакс, банк, бакс…
– Что же в них неправильного? Вроде все в рост.
– Неправильные оттого, что мы не понимаем, почему они не все спрягаются так, как мы хотим.
– Ты опять про женщин?
– А с кем ты сейчас?
– Есть у меня одна женщина, психиатр. Мне с ней спокойно и хорошо.
– Нервы твои восстанавливает?
– Да, распутала мой комок нервов, связала носки, можно дома ходить без тапочек, теперь я сочувствую только паркету.
Тут я не выдержал, чтобы не спросить:
– А у неё есть дочь?
– Да, – теперь уже Борис повернулся ко мне.
– Мэри?
– Точно, ты откуда знаешь?
– Я не знаю, оказывается, я её совсем не знаю.
– Голосует кто-то на трассе. Возьмём?
– Лишние деньги никогда не помешают. Притормози.
– До супермаркета возьмёшь? – прожёг темноту голос с сильным акцентом.
– Сколько?
– Двести.
– Мало.
– Триста, и поехали.
– Хорошо.
– Садитесь сзади.
– А у вас тут уже кто-то лежит.
– Не бойтесь, это гроб. Там наш Фолк, он смирный.
– Не люблю я покойников, – сказал тот, что с бородой, своему спутнику на родном.
– Любить приятней живых, – ответил ему с пониманием бородатый.
– А что у вас в сумках?
– Тротил.
– Тротил? Тогда пятьсот.
Двое опять перекинулись на своём:
– Эти частники совсем обнаглели, говорил тебе, надо было на троллейбусе ехать.
– Троллейбус-мроллейбус, мир единый, как проездной, мы здесь проездом, и нет смысла экономить, – ответил ему борода и одобрительно кивнул:
– Ок.
– В машине не бахнет?
– Нет, у нас здесь всё под контролем.
– Здесь? У вас? – закипел было Алекс. С чего вы взяли, что здесь – это у вас?
– А что тебя смущает?
– Вы считаете, что контролируете здесь всё?
– Да.
– Ну давай, докажи мне! Если у тебя получится, тогда не вы мне, а я вам доплачу пятьсот, – завёлся Алекс.
– Посмотри на этот телефон, – протянул трубку Алексу Борода. – Видишь здесь кнопочку зелёную? Если ты на неё нажмёшь, то ни тебя, ни меня, ни тротила. Но ты не нажмёшь, ты найдёшь тысячу причин, потому что ты сознательный, ты не хочешь умирать.
– А ты хочешь?
– И я не хочу. Но я нажму. Знаешь, для меня это ничего не стоит, потому что я верующий. Что, по-твоему, сильнее, сознание или вера?
От ответа Алекса отвлёк телефонный звонок. Судя по разговору, кто-то просил денег, ясно, что он позвонил не вовремя, отказ можно было понять и без контекста, мимика человека как-то по особенному реагирует, когда у него просят денег. А отказывают все по-разному, страдают те, кто этому так и не научился. «В школе этому не учат, там любят послушных, как и в армии», – почему-то подумал я.
– Кто там? – заинтересовался Бледный, настойчиво ковыряя одним пальцем в своём ухе, как будто хотел настроить нужную волну в радиоприемнике.
– Не знаю, я не расслышал, сказали, что то ли душный я, то ли бездушный.
– Так это одно и тоже.
– Получается, что душный и бездушный – это синонимы?
– Иногда получается.
– Если бы всегда получалось, то все получали бы, сколько хотели.
– Как же он может получить, если ты ему отказал?
– Значит, у него не получилось. И у этого тоже не получилось убедить меня, но говорит красиво, дай ему пятьсот.
– У меня всё на карточке.
– Фолк, одолжи пятьсот, я тебе потом отдам.
Я вытащил из кармана банкноту и протянул Бороде.
– Плохая примета – деньги у мёртвых брать, – прошептал на своём подельник Бороде.
– Разве это деньги? – сплюнул Борода, складывая купюру.
– Но ответьте мне на один вопрос. Что вы всё со своим тротилом носитесь, спать людям не даёте? – не унимался Алекс. – Вы слышали, что на днях слон упал на небольшую зависимую страну?
– Какой слон? – спросил бородатый, который постоянно теребил свою растительность на подбородке, прореживая и поглаживая, будто хотел собрать хороший урожай корнеплодов в конце сезона.
– Обычный слон, пять тонн свежего африканского мяса прямо на абсолютную монархию, там, правда, и снег большая редкость, он упал почти как снег на голову, посреди города. Представляете: утро, почти никого, лишь одинокий торговец бананами сидел и курил в небо, и тут неожиданно – слон.
– Укуренный, что ли? – вошёл в историю Бледный.
– Кто?
– Да не слон же.
– Он тоже подумал, что ему вместо сигареты косяк продали. Решил, что надо купить ещё, раз от её дыма даже небеса разверзлись, смотрел своими текильными зрачками то на слона, то на хабарик, и думал: «Может, всё же это облако, они так похожи на слонов», потом подошёл с опаской, понюхал, потрогал, нет, слоном пахнет.
Пока бизнес думал, в стране началась паника, режим пал, кабинет ушёл в отставку, не зная, как очистить улицы от плоти, что вывалила на город.
В то время как торговец звонил продавцу табака, слон встал, отряхнулся, хоботом собрал парашют, на котором было написано: «Свободное падение – свободной республике!» и вышел, вышел из города, двинул в соседний, в общем, куда-то рассредоточился. Теперь там новая власть. А торговец тот оказался журналистом иностранной газеты.
– А чего он упал? – задумался над моралью Борода.
– Ты про режим или про слона?
– Может, уши отказали в полёте? – заржал Оловянный, перестав теребить своё ухо.
– Выяснилось позже, что это была спланированная акция и таких слонов уже выращивают стадами для новых десантов. Вот как надо действовать, глобально, тоннами, сейчас глобализация даже в терроризме. А вы что, возитесь со своими килограммами. Смешно.
– Я всё чаще слышу, что сейчас вовсю используют в политических целях животных, в особенности тех, что занесены в Красную книгу. Недавно стая китов была ударена током в Тихом океане, каким-то мощным аккумулятором, огромные обезумевшие млекопитающие рванули к берегу, тем самым создав гигантские волны, цунами смыло несколько островов вместе с ультраправыми и их тоталитаризмом, размыло берег материка и репутацию правительства, которое уходило в отставку вплавь на надувных спасательных лодках.