— Вся эта земля — твоя!
Я громко рассмеялся.
Он хихикнул и спросил:
— А почему бы и нет? Почему я не могу подарить тебе эту землю?
— Но ты же не владеешь этой землей, — сказал я.
— Ну и что? Испанцы тоже не владели землей, но делили ее и раздавали. Почему ты не можешь получить землю таким же образом?
Я пристально его разглядывал, пытаясь определить, что скрывается за его улыбкой. Он расхохотался и чуть не свалился со скалы.
— Вся эта земля — твоя. Вся, сколько видит глаз, — продолжал он, по-прежнему улыбаясь. — Не для того, чтобы использовать, но чтобы запомнить. Однако вершина этого холма, на котором мы находимся, — твоя. Ею ты можешь пользоваться всю оставшуюся жизнь. Я отдаю ее тебе, потому что ты сам ее нашел. Она — твоя. Прими ее.
Я засмеялся, однако дон Хуан, казалось, был очень серьезен. Он улыбался, но, похоже, действительно верил, что может подарить мне вершину этого холма.
— Почему бы и нет? — спросил он, словно читая мысли.
— Я принимаю ее, — сказал я наполовину в шутку.
Улыбка исчезла с его лица. Прищурившись, он смотрел на меня.
— Каждый камень и каждый куст на этом холме, особенно на его вершине, находятся под твоей опекой. Каждый живущий здесь червяк — твой друг. Ты можешь пользоваться ими, а они — тобой.
Несколько минут мы молчали. Мыслей было необычно мало. Я смутно чувствовал, что неожиданное изменение его настроения является чем-то вроде предупреждения, но не испугался и не встревожился. Просто мне больше не хотелось разговаривать. Слова почему-то казались мне неточными, а их значения — слишком расплывчатыми. Никогда прежде у меня не возникало подобного чувства в отношении разговора, и стоило мне осознать необычность своего настроения, как я поспешно заговорил.
— Но что мне делать с этим холмом, дон Хуан?
— Запечатлей каждую деталь в своей памяти. Сюда ты будешь приходить в сновидениях. Здесь ты встретишься с силами, здесь однажды тебе будут открыты тайны. Ты охотишься за силой; это — твое место, и здесь ты будешь запасать свои ресурсы. Сейчас то, что я говорю, лишено для тебя смысла. Так что пусть пока это останется бессмыслицей.
Мы спустились со скалы, и дон Хуан повел меня к небольшому чашеобразному углублению на западной стороне вершины. Там мы сели и перекусили.
Несомненно, было на вершине этого холма что-то неописуемо приятное для меня. Во время еды, как и во время отдыха, я испытывал неизвестное прежде тонкое наслаждение.
Свет заходящего солнца имел богатое, почти медное сияние, и все вокруг, казалось, было покрыто золотым оттенком. Я полностью погрузился в созерцание этой сцены. Мне даже не хотелось думать.
Дон Хуан заговорил. Тихо, почти шепотом. Он велел мне осмотреть все, каждую деталь, независимо от того, насколько мелкой или незначительной она кажется. Особенно пейзаж, наиболее впечатляющие виды которого открывались в западном направлении. Он сказал, что сейчас, до тех пор, пока оно не скроется за горизонтом, я должен смотреть на него, не фокусируя взгляда. Последние минуты перед тем, как солнце коснулось покрывала низких облаков или тумана, были поистине величественными, в полном смысле слова. Это выглядело так, как будто солнце воспламенило землю, зажгло ее как костер. Своим лицом я ощущал красоту.
— Встань! — закричал дон Хуан, с силой потянув меня за руку.
Он отскочил от меня и очень требовательным тоном велел бежать на месте.
Я побежал и начал чувствовать тепло, наводняющее меня. Это было медное тепло. Я чувствовал его своим небом и верхней частью своих глазниц. Вся верхняя часть головы словно пылала холодным огнем, излучая медно-розовое сияние.
По мере того, как исчезало за облаками солнце, что-то во мне заставляло меня бежать все быстрее и быстрее. В какой-то момент я действительно почувствовал себя настолько легким, что мог улететь прочь. Дон Хуан крепко схватил меня за правое запястье. Почувствовав давление его пальцев, я вернулся в состояние трезвости и самообладания. Я плюхнулся на землю. Дон Хуан сел рядом.
Он дал мне отдохнуть несколько минут. Потом встал, похлопал по плечу и знаком пригласил следовать за ним. Мы опять взобрались к верхушке вулканической скалы, где сидели ранее. Скала прикрывала нас от холодного ветра. Дон Хуан нарушил молчание:
— Это был прекрасный знак. Как странно! Он явился в конце дня. Насколько все же мы с тобой разные. Ты в большей степени, чем я, — создание ночи. Мне больше нравится юное сияние утра. Вернее, сияние утреннего солнца ищет меня. А от тебя — скрывается. А умирающее солнце, наоборот, омыло тебя. Оно опалило тебя своим огнем, но не сожгло. Как странно!
— Почему странно?
— Я никогда такого не видел. Знак, если он является, всегда приходит из обители восходящего солнца.
— А почему так, дон Хуан?
— Сейчас не время об этом говорить, — отрезал он. — Знание — это сила. Для обуздания силы достаточной даже для того, чтобы говорить о ней, требуется продолжительное время.
Я пытался настаивать, но он резко сменил тему. Он спросил, как у меня обстоят дела со «сновидением».
К тому времени я уже начал наблюдать во сне конкретные места — университет и квартиры своих друзей.
— Когда ты бываешь в этих местах — днем или ночью? — спросил дон Хуан.
Мои сны соответствовали тому времени дня, в которое я обычно бывал в соответствующих местах. В университете — днем, в домах своих друзей — вечером.
Дон Хуан предложил мне практиковать «сновидение» во время дневного сна и посмотреть, удастся ли мне визуализировать выбранное место в том виде, который оно имеет в тот самый момент, когда я сплю. Если я практикую «сновидение» ночью, то и видения выбранных мест должны быть ночными. Переживаемое в «сновидении» должно соответствовать тому времени суток, в которое «сновидение» практикуется. В противном случае это будет не «сновидение», а обычный сон.
— Чтобы облегчить себе задачу, тебе следует избрать вполне определенный объект, который находится в том месте, куда ты хочешь попасть, и сфокусировать на нем свое внимание, — продолжал дон Хуан. — Например, ты можешь выбрать на этой вершине какой-нибудь вполне конкретный куст и смотреть на него до тех пор, пока он прочно не отпечатается в твоей памяти. И впоследствии ты сможешь попадать сюда в сновидении, просто вспоминая этот куст или камень, на котором мы сидели. Или чего угодно другого, что здесь присутствует. В сновидении легче путешествовать, когда ты можешь фокусироваться на месте силы, подобному тому, на котором мы сейчас находимся. Но если тебе по каким-либо причинам не хочется попадать именно сюда, можешь воспользоваться любым другим местом. Вероятнее всего, университет тоже является для тебя местом силы. Используй его.
Сфокусируй свое внимание на любом объекте, который там есть, а потом отыщи этот объект в сновидении. С объекта, который ты вызовешь, ты должен вернуться к рукам. Потом — переведи внимание на любой другой объект и так далее. Но сейчас тебе необходимо полностью сосредоточиться на том, что присутствует здесь, на этой вершине, поскольку это — самое важное место в твоей жизни.
Он взглянул на меня, как бы оценивая впечатление от своих слов.
— Это то место, где ты умрешь, — сказал он мягким голосом.
Я нервно задвигался, меняя позу, а он улыбнулся:
— Мне придется еще не раз приходить с тобой сюда. А потом ты будешь снова и снова приходить сюда сам. До тех пор, пока не насытишься этой вершиной, пока она не пропитает тебя. Ты узнаешь, когда ты наполнишься ею. Эта вершина холма, такая же как сейчас, станет местом твоего последнего танца.
— Что означают твои слова, дон Хуан? Что за последний танец?
— Это — место твоей последней остановки. Где бы ни застала тебя смерть, умирать ты будешь здесь. У каждого воина есть место смерти. Место его предрасположения, пропитанное незабываемыми воспоминаниями; место, где исполненные силы события оставили свои следы; место, на котором воин становился свидетелем чудес, тайны которых были открыты ему; место, где воин запасает свою личную силу. Долг воина — возвращаться туда после каждого контакта с силой, чтобы в этом месте сделать ее запас. Он либо просто приходит туда, либо попадает в сновидении. А в итоге, когда заканчивается время, отведенное ему здесь, на этой земле, и он чувствует на левом плече прикосновение смерти, дух его, который всегда готов, летит в место его предрасположения и танцует своей смерти. Каждый воин имеет свою особую форму, свою позу силы, которую он совершенствовал в течение жизни. Это своего рода танец, движение, которое он делает под влиянием своей личной силы, под влиянием своей личной смерти. Если сила умирающего воина ограничена, танец его короток. Но если сила воина грандиозна, то его танец великолепен. Однако независимо от того, мала его сила или неизмерима, смерть должна остановиться, чтобы стать свидетелем его последней остановки на Земле. До тех пор пока воин, который в последний раз рассказывает о тяжелом труде своей жизни, не завершит свой танец, смерть не может овладеть им.
От слов дона Хуана меня бросило в дрожь. Эта тишина, сумерки, эти величественные виды, все это словно специально было помещено сюда для создания образа последнего танца воина.
— Можешь ли ты научить меня этому танцу, невзирая на то, что я — не воин? — спросил я.
— Каждый, кто охотится за силой, должен научиться этому танцу, — ответил он. — Однако сейчас я не могу научить тебя. В скором времени у тебя, возможно, появится достойный противник. Тогда я покажу тебе первое движение силы. Другие движения ты должен будешь добавить самостоятельно по мере продвижения по жизненному пути. Каждое из них должно быть обретено в борьбе силы. Поэтому, собственно говоря, позы воина являются историей его жизни, танцем, который растет по мере того, как воин увеличивает свою личную силу.
— И что, смерть действительно останавливается, чтобы посмотреть на танец воина?