— Но это же нечестно, дон Хуан! Я хочу все понять, иначе все мое общение с тобой превращается в пустую трату моего времени.
— Пустая трата его времени! — воскликнул он, пародируя меня. — Ты определенно самодоволен.
Он встал и сказал, что нам нужно подняться на вершину лавового пика, вздымавшегося справа от нас.
Задача эта оказалась поистине головоломной. Самый настоящий альпинизм, с той лишь разницей, что у нас не было никакого снаряжения. Дон Хуан все время повторял, чтобы я не смотрел вниз, а пару раз даже подтягивал меня вверх, когда я, не удержавшись, начинал сползать в пропасть. Меня ужасно угнетало то, что такой глубокий старик, как дон Хуан, должен мне помогать. Я сказал ему, что нахожусь в отвратительной форме, так как слишком ленив для того, чтобы каким-то образом тренироваться. Он ответил, что по достижении некоторого уровня личной силы надобность в физических упражнениях и обычной тренировке отпадает, поскольку единственное, что требуется для поддержания безупречной формы, — это вовлечь себя в неделание.
Когда мы добрались до вершины, я упал на камень в полном изнеможении. Меня почти тошнило от слабости. Дон Хуан ногой покатал меня туда-сюда, как он уже однажды делал. Постепенно это движение привело меня в чувство. Но я нервничал, словно ожидая внезапного появления чего-то. Несколько раз я непроизвольно оглядывался. Дон Хуан ничего не говорил, но когда я смотрел по сторонам, он смотрел туда же, куда и я.
— Тени — это своеобразные вещи, — сказал он неожиданно. — Ты, должно быть, заметил, что одна из них следует за нами.
— Я не заметил ничего подобного, — запротестовал я громким голосом.
Дон Хуан сказал, что мое тело заметило преследователя, несмотря на мое упрямое сопротивление. Он заверил меня в том, что ничего необычного в этом нет, и быть преследуемым тенью — дело вполне нормальное.
— Это — просто сила, — сказал он. — Тут, в этих горах, таких существ полным-полно. Они подобны тем сущностям, которые напугали тебя тогда ночью.
Я поинтересовался, действительно ли я могу сам воспринимать это существо. Дон Хуан ответил, что днем я могу только ощущать его присутствие.
Я попросил объяснить, почему он называет это существо тенью. Ведь его не видно, и оно явно не похоже на тень от камня. Он ответил, что и то, и другое имеют сходные очертания, поэтому и то, и другое — тени.
Он указал на высокий вытянутый валун, стоявший вертикально прямо перед нами.
— Взгляни на тень этого валуна. Тень — это валун, но она — не валун. Наблюдать валун с тем, чтобы узнать, что такое валун — это делание. Наблюдать его тень — это неделание. Тени подобны дверям. Дверям в неделание. Человек знания, например, может сказать о самых сокровенных чувствах людей, глядя на их тени.
— В их тенях присутствует какое-то движение? — спросил я.
— Можно сказать, что в них присутствует движение, можно также сказать, что в них видны линии мира, или можно сказать, что из них исходят чувства.
— Но как из тени могут исходить чувства, дон Хуан?
— Считать, что тени суть всего лишь тени — это делание, — объяснил он. — Но это глупо. Подумай сам: если во всем, что есть в мире, присутствует огромное количество чего-то еще, то вполне очевидно, что тени не являются исключением. В конце концов, только наше делание делает их тенями.
Мы долго молчали. Я не знал, что сказать.
— Приближается конец дня, — проговорил дон Хуан, взглянув на небо. — Ты должен воспользоваться этим сверкающим солнечным светом для того, чтобы выполнить еще одно последнее упражнение.
Он подвел меня к двум вертикальным, параллельно стоящим, размером с человека заостренным каменным выступам. Расстояние между ними составляло примерно полтора метра. Дон Хуан остановился метрах в девяти от них, лицом к востоку. Он показал, где должен был стоять я. Потом он велел мне смотреть на параллельные друг другу тени этих скал. Он сказал, что мне следует свести глаза. Так же, как я это делал, когда сканировал землю, выбирая место для отдыха. Но, в отличие от несфокусированного взгляда при созерцании земли в случае поиска места, сейчас нужно было сохранить максимальную четкость изображения. Задача заключалась в том, чтобы, сводя глаза, дать одной тени наложиться на другую. Дон Хуан объяснил, что с помощью этого можно уловить особое, исходящее от теней чувство. Я сказал, что объяснения его весьма туманны, но он заявил, что описать то, что он имеет в виду, действительно невозможно.
Я попытался выполнить упражнение. Тщетно. Я не отступал. В конце концов разболелась голова. Но дона Хуана моя неудача ни в малейшей степени не обескуражила. Он взобрался на куполообразную скалу и крикнул, чтобы я поискал два небольших продолговатых камня. Руками он показал мне, какой они должны быть величины.
Я нашел два подходящих камня и отнес их ему. Дон Хуан воткнул их в трещину на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Меня он поставил над ними, лицом к западу, и велел мне повторить упражнение с тенями этих камней.
На этот раз все было иначе. Почти сразу же мне удалось свести глаза и воспринять эти две отдельные тени так, как если бы они слились в одну. Я отметил, что смотрение без сведения изображений придавало сформированной тени невероятную глубину и своего рода прозрачность. Я ошеломленно пристально смотрел на нее. Каждая выемка в той области, где были сфокусированы мои глаза, была ясно различимой, а составная тень, наложенная на это, была подобна неописуемо прозрачной пленке.
Моргать не хотелось. Я боялся потерять изображение, фиксация которого, как я чувствовал, была такой непрочной. Но в конце концов жжение в глазах сделалось невыносимым, и я моргнул. Однако изображение никуда не делось. Более того, оно даже стало более четким, видимо, вследствие смачивания роговицы. Я обнаружил, что как бы смотрю с неизмеримой высоты на совершенно новый, доселе невиданный мир. Я также заметил, что могу просматривать окрестности тени, не теряя фокусировки визуального восприятия. Затем, на мгновение, я утратил ощущение, что смотрю на поверхность камня. Я спустился в странный бесконечный мир, простиравшийся за все мыслимые и немыслимые пределы. Но это необычайное восприятие продолжалось лишь миг, а потом все вдруг разом выключилось. Я поднял глаза. Дон Хуан стоял прямо передо мной, заслонив спиной солнечный свет, падавший на камни.
Я описал ему свое необычное ощущение. Он объяснил, что вынужден был все это прервать, поскольку увидел, что я уже почти затерялся там. Дон Хуан сказал, что тенденция потворствовать себе вполне естественна для нас, когда речь идет об ощущениях такого рода, и что, потакая себе, я почти превратил «неделание» в старое знакомое «делание». Еще он сказал, что мне нужно было поддерживать изображение, не поддаваясь ему, потому что привычка поддаваться — это путь делания.
Я пожаловался на то, что не был готов. Дону Хуану следовало предварительно объяснить мне, чего можно ожидать и как действовать. Но он ответил, что не мог заранее знать, удастся мне слить тени воедино или нет.
Я вынужден был признаться, что теперь «неделание» стало для меня еще более загадочным, чем прежде. Дон Хуан сказал, что я и так должен быть вполне удовлетворен. Мне с первого раза удалось очень многое выполнить правильно. Уменьшая мир, я увеличил его и, несмотря на то, что до ощущения линий мира мне было еще далеко, я правильно использовал тень от камней в качестве двери в «неделание».
Утверждение о том, что «уменьшая мир, я увеличил его», бесконечно меня заинтересовало. Детали пористой поверхности камня, на небольшом участке которого был сфокусирован мой взгляд, воспринимались настолько живо и вырисовывались с такой точностью, что поверхность куполообразной скалы превратилась для меня в бескрайний мир. И в то же время это было уменьшенное изображение камня. Когда дон Хуан заслонил свет и я обнаружил, что смотрю самым обычным образом, мельчайшие подробности изображения стали неясными, крохотные отверстия в пористой поверхности камня увеличились, коричневый цвет застывшей лавы сделался матовым, и все утратило сияющую прозрачность, превращавшую камень в реальный мир.
Дон Хуан взял оба камня и аккуратно опустил их в глубокую трещину, а потом сел, скрестив ноги, на том месте, где стояли камни, лицом к западу. Он похлопал ладонью по камню слева от себя и предложил мне сесть.
Мы долго сидели молча. Затем так же молча поели. И только после захода солнца дон Хуан неожиданно спросил, как у меня обстоят дела со «сновидением».
Я ответил, что раньше все шло хорошо и просто, но что к этому моменту я перестал находить во сне свои руки.
— Когда ты начинал, ты пользовался моей личной силой. Поэтому сперва все шло хорошо и просто, — объяснил дон Хуан. — Теперь ты пуст. Но тебе не следует оставлять попыток. До тех пор, пока ты не накопишь достаточно собственной силы. Видишь ли, сновидение — это неделание снов. По мере того, как ты будешь прогрессировать в неделании, ты будешь прогрессировать также в сновидении. Весь фокус состоит в том, чтобы не прекращать поиски рук во сне, даже если не веришь в то, что это имеет какой-либо смысл. В самом деле, я же тебе говорил: воину нет нужды верить, потому что когда он действует без веры, он практикует неделание.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
— Мне больше нечего сказать о сновидении, — продолжал он. — Все, что бы я ни сказал, будет неделанием. Но если ты непосредственно возьмешься за неделание, то ты сам будешь знать, что делать в сновидениях. Однако сейчас важно находить руки, и я уверен, что у тебя получится.
— Я не знаю, дон Хуан. Я в себя не верю.
— Веришь ты в кого бы то ни было или нет — не имеет значения. Дело не в этом. Дело в том, что это — борьба воина. И ты будешь продолжать бороться. Если не под воздействием своей собственной силы, то под нажимом достойного противника, или с помощью каких-нибудь союзников, вроде того, который