— Мы с тобой — существа, уделом которых является смерть. У нас больше нет времени на то, чтобы действовать так, как мы привыкли. Пришло время использовать все то неделание, которому я тебя обучил, и остановить мир.
Он еще раз сжал мою руку. Его прикосновение было твердым и дружеским. Оно словно говорило, что он по-прежнему остается моим другом, заботится и привязан ко мне; но в то же время оно вызвало у меня ощущение непоколебимой цели.
— Это мой жест по отношению к тебе, — сказал он. — Сегодня ты должен отправиться в те дружелюбные горы самостоятельно.
И движением подбородка он указал на далекую горную цепь на юго-востоке.
Он сказал, что там мне предстоит оставаться до тех пор, пока мое тело не скажет мне возвращаться. И тогда я должен вернуться в его дом. Дон Хуан слегка подтолкнул меня к машине, тем самым давая понять, что больше не собирается ни что-либо мне объяснять, ни откладывать выполнение этого решения.
— Что я должен делать в горах? — спросил я.
Он не ответил, а только покачал головой и произнес:
— Довольно этого.
А потом указал пальцем на юго-восток и отрывисто произнес:
— Отправляйся туда.
Мы много раз ездили по этим дорогам. Я ехал сначала — на юг, потом — на восток. Там, где заканчивалась грунтовая дорога, я оставил машину и по знакомой тропе поднялся на высокое плато. У меня не было ни малейшего понятия относительно того, что делать дальше. Я начал петлять в поисках места для отдыха. Вдруг я обратил внимание на маленький участок слева. Видимо, химический состав верхнего слоя почвы там имел какую-то особенность. Однако когда посмотрел туда прямо, не обнаружил никаких отличий. Я остановился от него в нескольких футах и попытался «чувствовать», как всегда рекомендовал дон Хуан.
Я простоял неподвижно почти целый час. Мысли постепенно исчезали, и наконец внутренний разговор с самим собой полностью прекратился. Потом возникло раздражение. Оно, казалось, было в моем животе и становилось более острым, когда я поворачивался лицом прямо к тому участку, который пытался почувствовать. Появилось ощущение какого-то отталкивания, я почувствовал, что нужно уйти. Я пошел, осматривая землю сведенными глазами. Через некоторое время я наткнулся на большой плоский камень. Я остановился перед ним. В нем вроде бы не было ничего особенного, но почему-то он казался мне привлекательным. Ни какого-либо цвета, ни свечения. Но он мне нравился. Телу было хорошо и удобно. Я присел на камень и немного отдохнул.
Я бродил по плоскогорью и окружающим горам весь день, не зная, что делать, а в сумерках вернулся к плоскому камню. Я знал, что ночью буду на нем в безопасности.
На следующий день я зашел подальше в высокие горы на восток от плато. К вечеру я вышел на другое плато, еще более высокое, чем первое. Мне показалось, что я уже бывал в этих местах. Я осмотрелся, пытаясь сориентироваться, но не узнал ни одной из окружавших меня вершин. Тщательно выбрав подходящее место, я присел отдохнуть на краю голой каменистой площадки. Там мне было тепло, и я чувствовал себя спокойно. Я попытался вытряхнуть из тыквенной фляги немного еды, но там было пусто. Тогда я решил попить из второй фляги. Но вода оказалась затхлой. Делать было нечего — нужно было возвращаться к дону Хуану. Я начал прикидывать, целесообразно ли отправляться в обратный путь прямо сейчас. Я улегся на живот и положил подбородок на руки. Было как-то неудобно. Я принялся крутиться и в конце концов оказался лежащим лицом на запад. Солнце клонилось к горизонту. Глаза устали. Я посмотрел на землю и заметил большого черного жука. Он выполз из-за камня, толкая перед собой шарик навоза, вдвое превосходивший по размеру его самого. Я долго следил за жуком. Он игнорировал мое присутствие и упорно тащил свой груз через камни, корни, ямки, трещины, холмики. Насколько я понимал, жук не осознавал моего присутствия. Тут мне пришла в голову мысль, что я не могу быть уверен в том, что насекомое не осознает меня. Эта мысль повлекла за собой целую цепочку соображений относительно различий между миром жука и моим миром. Мы с жуком существовали в одном и том же мире, но вполне очевидно, что этот мир для нас не был одинаков. Я углубился в созерцание жука, восхищаясь огромной силой этого существа, позволявшей ему тащить свой груз по камням и трещинам.
Я наблюдал за жуком очень долго. А потом вдруг обратил внимание на безмолвие, царившее вокруг. Только ветер шелестел листьями чапараля. Я взглянул вверх и, непроизвольно повернув голову налево, краем глаза заметил бледную тень или какое-то мелькание на камне в полутора метрах от меня. Сперва я не обратил на нее внимания, но потом до меня дошло, что тень была слева. Я еще раз резко обернулся и четко воспринял тень на камне. Я ощутил, как тень каким-то диковинным образом скользнула по камню вниз и впиталась в землю, подобно тому, как впитывается в промокашку чернильная клякса. По спине пробежал холодок. В голове мелькнула мысль, что смерть наблюдала за мной и за жуком.
Я поискал насекомое взглядом, но его нигде не было видно. Наверно, пополз туда, куда направлялся, и бросил свою ношу в норку. Я прижался щекой к гладкой поверхности камня.
Жук вылез из глубокой трещины и замер в нескольких дюймах от моего лица. Некоторое время он, казалось, внимательно меня рассматривал. Я почувствовал, что, возможно подобно тому, как я осознал присутствие своей смерти, жук осознал мое присутствие. По телу пробежала дрожь. В конце концов мы с жуком не так уж и отличаемся друг от друга. Смерть, как тень, выслеживает из-за камня нас обоих. Я ощутил необычайный душевный подъем. Жук и я были на равных. Ни один из нас не был лучше другого. Нас уравнивала смерть.
Мой душевный подъем и радость настолько переполнили меня, что я заплакал. Дон Хуан прав. Он всегда был прав. Я живу в таинственном мире. И как любой другой, я — исключительно таинственное существо, и в то же время я — не важнее, чем жук. Тыльной стороной кисти я вытер глаза, и когда я тер их, то увидел человека или что-то, по форме напоминавшее силуэт человека. Справа, метрах в сорока. Я сел и попытался рассмотреть, кто это. Но мешало золотисто-желтое сияние, висевшего над самым горизонтом солнца. В этот момент послышался странный гул, похожий на далекое гудение реактивного самолета. Когда я сосредоточил свое внимание на этом звуке, он сделался громче и пронзительнее, постепенно перейдя в резкое металлическое жужжание, а потом смягчился и стал странным и гипнотически мелодичным, похожим на вибрации электрического тока. В воображении возник образ двух сближавшихся заряженных сфер или двух трущихся друг о друга заряженных металлических кубов, которые замирают, когда стороны их точно совпадают, издавая при этом глухой звук. Я еще раз напрягся, пытаясь разглядеть человека, который словно прятался от меня. Но увидел только что-то темное среди кустов. Я прикрыл глаза от солнца рукой и понял, что там никого не было, только игра света и тени в ветвях чапараля.
Я отвел глаза и увидел койота. Он спокойно трусил по каменистому плато и был около того места, где я, как мне показалось, видел человека. До него было метров пятьдесят. Он бежал на юг, но потом остановился, повернулся и пошел ко мне. Я пару раз крикнул, надеясь его отпугнуть. Безрезультатно. Я забеспокоился. А вдруг он — бешеный? Койот приближался. Я даже подобрал несколько камней на случай, если он вздумает напасть. Когда койот был метрах в трех от меня, я заметил, что он нисколько не возбужден и даже наоборот — совершенно спокоен и ни капельки меня не боится. Он замедлил шаг и в полутора метрах от меня остановился. Мы молча смотрели друг на друга, а потом койот подошел еще ближе. Его карие глаза смотрели ясно и дружелюбно. Я сел на камень. Койот стоял совсем близко, почти касаясь меня. Я был ошеломлен. Мне никогда не доводилось видеть дикого койота так близко. Единственное, что пришло мне в этот момент в голову — с ним поговорить. Я заговорил так, как разговаривают со знакомой собакой. А потом мне показалось, что койот отвечает. Я даже был абсолютно уверен: койот что-то сказал. Я был в недоумении, но времени на то, чтобы разбираться, у меня не было, потому что койот «заговорил» опять. Он не произносил слова в том виде, как человек. Это было скорее «чувством» того, что он говорит. Но это не было похоже на то чувство, которое возникает у человека, когда животное, кажется, общается с хозяином. Он на самом деле заговорил, он сформулировал вполне определенную мысль и выразил ее в виде чего-то, весьма напоминающего законченную фразу. Выглядело это примерно следующим образом:
— Ну что, как поживаешь, койотик? — спросил я.
Мне показалось, что я услышал ответ:
— Нормально. А ты?
Я оторопел. Койот повторил. Я от удивления вскочил на ноги. Койот не шевелился. Даже мой внезапный прыжок не произвел на него никакого впечатления, он по-прежнему дружелюбно смотрел на меня ясными глазами. Потом он улегся на живот, склонил голову набок и спросил:
— Почему ты боишься?
Я опустился на камень, и между нами состоялась беседа — самая невообразимая и странная, из всех, какие мне когда-либо доводилось вести. В конце он спросил:
— Что ты здесь делаешь?
Я ответил, что пришел в эти горы, чтобы «остановить мир».
Койот сказал:
— Qua bueno!
Тут я осознал, что это — какой-то двуязычный койот. Существительные и глаголы в его фразах были английскими, а союзы, междометия и некоторые другие части речи — испанскими. В голову пришло, что это — койот Чикано. Я засмеялся — уж очень абсурдной была вся ситуация в целом. Я хохотал все сильнее и довел себя почти до истерики. Вся тяжесть и несуразность происходящего вдруг разом обрушилась на меня, и разум мой пошатнулся. Койот встал на ноги. Глаза наши встретились. Я неподвижным взглядом смотрел ему прямо в глаза и чувствовал, что они словно притягивают меня. Вдруг койот засветился. Он начал сиять. Словно в сознании всплыли события десятилетней давности, когда под действием пейота я наблюдал превращение обыкновенной собаки в дивное светящееся существо. Как будто койот пробудил во мне воспоминания, и образы прошлого возникли перед глазами и