— Но самое главное, что мы не поссорились, Ронни.
— Это было бы полным абсурдом. Из-за чего нам, собственно, ссориться?
— Мне думается, что мы можем остаться друзьями.
— Я уверен в этом.
— Да, да, так и будет.
Обменявшись этими признаниями, оба ощутили волну громадного облегчения, которая скоро превратилась в волну нежности и залила их с головой. Оба смягчились, потрясенные собственной честностью, ощутив одиночество и безрассудство. Их разделили чувства, а не характер; как люди они были практически неотличимы друг от друга в сравнении с людьми, находившимися в непосредственной близости от них — от бхила, державшего за уздечку пони одного из офицеров, от евро-азиата, шофера Наваба Бахадура, самого Бахадура и известного гуляки, внука Наваба Бахадура. Ни один из этих людей не был способен с такой искренностью и хладнокровием выбраться из подобного затруднительного положения. Сам факт, что они с Ронни сумели разобраться в своих отношениях, уже уменьшал трудность. Конечно же, они навсегда останутся друзьями.
— Ты не знаешь, как называется эта птичка? — спросила она, словно невзначай прижавшись плечом к плечу Ронни.
— Пчелоед.
— Нет, Ронни, у пчелоеда на крылышках красные полоски.
— Значит, это попугай, — рискнул предположить Ронни.
— Господи, да нет же.
Тем временем птичка благоразумно спряталась в кроне. Конечно, это было абсолютно не важно, но попытка угадать название неведомым образом утешала их сердца. Однако в Индии трудно присвоить чему-то окончательное имя, сам вопрос приводит к исчезновению имени или к его странному превращению.
— У Макбрайда есть иллюстрированный определитель птиц, — уныло произнес Ронни. — Я абсолютно не разбираюсь в птицах. Я вообще ни в чем не разбираюсь, кроме своей работы. В других вещах я абсолютно бесполезен, очень жаль.
— Я тоже совершенно бесполезна.
— Что я слышу! — вдруг во всю силу своих легких воскликнул Наваб Бахадур, заставив обоих вздрогнуть от неожиданности. — Что за немыслимое утверждение — бесполезная и ни на что не годная английская леди? Нет, нет, нет и нет. — Он добродушно рассмеялся, естественно, соблюдая некоторую сдержанность.
— Приветствую вас, Наваб Бахадур! Решили еще раз посмотреть поло? — с невольной холодностью поинтересовался Ронни.
— Да, сагиб, да.
— Здравствуйте, — сказала Адела, тоже овладев собой после неприятного разговора, и протянула руку. По этому экстравагантному жесту старый джентльмен мог понять, что Адела была новичком в его стране, но благоразумно удержал свое мнение при себе. Женщины, открывавшие лица, были для него полной загадкой, и оценку их поведения он предоставлял их соотечественникам. Может быть, это не было признаком безнравственности, и в любом случае его это не касалось. Увидев в сумерках городского судью, сидящего рядом с девушкой, он обратился к ним, движимый исключительно чувством гостеприимства. Он купил новый маленький автомобиль и был готов предоставить его в их распоряжение; пусть судья сам решает, насколько приемлемо для него такое предложение.
Ронни испытывал стыд за свою грубость в отношении Азиза и Годболи и увидел возможность показать, что может быть приветливым с индийцами, если они того заслуживают. Он обратился к Аделе и сказал тем же тоном грустного дружелюбия, каким говорил о птичке:
— Не хочешь развлечься получасовой прогулкой на авто?
— Разве нам не пора домой?
— Зачем?
— Мне надо обсудить с твоей мамой наши дальнейшие планы.
— Как тебе будет угодно, но мне все же кажется, что спешить нам некуда, не так ли?
— Я отвезу вас домой, но перед этим мы немного прокатимся, — крикнул старик и поспешил к машине.
— Он покажет тебе те стороны Индии, о которых я ничего не знаю. К тому же я нисколько не сомневаюсь в его лояльности, а эта поездка добавит в твою жизнь немного разнообразия.
Но как они все поместятся в автомобиле? Элегантному внуку пришлось остаться за бортом. Наваб Бахадур сел впереди, так как не имел ни малейшего желания сидеть рядом с английской девушкой.
— Я, конечно, уже стар, но учусь водить, — сказал он. — Человек может научиться всему, если сильно постарается. — Он тут же добавил, предвидя возражения: — Нет, нет, я сам не рулю, я просто сижу рядом с шофером и задаю ему вопросы, чтобы понять, что он делает. Только все усвоив, я сам сяду за руль. Если пользоваться этим методом серьезно, то удастся избежать некоторых досадных недоразумений, допускаемых моими соотечественниками. Добрый Панна Лал! Ваши цветы не сильно пострадали, сагиб, от его неосторожности во время чудесного приема в Клубе? Сейчас мы немного прокатимся по дороге на Гангавати. Это всего половина лиги!
Сказав это, старик внезапно погрузился в сон.
Ронни велел шоферу ехать по Марабарской дороге, а не по Гангавати, которую ремонтировали, и сел рядом с потерянной для него женщиной. Машина с треском взревела и понеслась по шоссе, проложенному по берегу реки вдоль меланхоличных полей. Дорогу обрамляли чахлые деревья, да и весь пейзаж действовал удручающе. Земли было слишком много, чтобы у людей дошли руки привести ее в порядок. Напрасно растения и земля взывали: «Приди, приди!» Здесь не хватало не только людей, но и богов. Молодые люди пытались о чем-то говорить, ощущая свое полное ничтожество перед лицом этого бескрайнего простора. Стало быстро темнеть. Тьма, казалось, выползала из скудной растительности, покрыла поля, а потом залила и дорогу. Лицо Ронни превратилось в тусклое пятно — это исчезновение черт в полутьме всегда делало его более привлекательным в глазах Аделы. Машину тряхнуло, и она невольно прикоснулась к его руке, между ними возникло притяжение, столь обычное для животного царства, и это показало им, что все их трудности были лишь ссорой влюбленных. Каждый из них был слишком горд, чтобы крепче соединить руки, но они и не отдернули их, и покров иллюзорного единения накрыл обоих, единения быстротечного и ненадежного, как огонь светлячка. Через мгновение это чувство могло исчезнуть, чтобы, возможно, вернуться потом; непреходящей была лишь тьма. Да, собственно, и сама ночь, окружившая их, была лишь временной и нарушалась светом, сочившимся из-за горизонта и сквозь мелкие отверстия в небе, обозначенные звездами.
Они непроизвольно сцепили руки от удара. Последовал еще удар, потом еще, передние колеса повисли в воздухе, завизжали тормоза, машина уткнулась капотом в дерево и замерла. Авария, впрочем, небольшая. Никто не пострадал. Наваб Бахадур проснулся и что-то закричал по-арабски, неистово дергая себя за бороду.
— Что сломалось? — поинтересовался Ронни, выдержав недолгую паузу, чтобы прийти в себя и овладеть ситуацией.
Перепуганный шофер воспрянул от звука голоса Ронни и, проявив чисто английскую невозмутимость, сказал:
— Дайте мне пять минут, и я доставлю вас куда угодно.
— Ты испугалась, Адела? — спросил Ронни, отпустив ее руку.
— Нисколько.
— Не испугаться — это верх безумия, — довольно бесцеремонно воскликнул Наваб Бахадур.
— Но все позади, слезы уже бесполезны, — сказал Ронни, выбираясь из машины. — Нам повезло, что мы врезались в дерево.
— Да, все позади… опасности больше нет, так давайте выкурим по сигарете, давайте делать хоть что-нибудь. Да, хоть что-нибудь, о милостивый боже… — Он снова заговорил по-арабски.
— Это был мост? Нас занесло на край моста?
— Нет, нас никуда не занесло, — сказала Адела, видевшая причину аварии и думавшая, что ее видели все. — Мы врезались в какое-то животное.
Из груди старика вырвался громкий крик; его ужас был явно несоразмерным и поэтому смешным.
— Животное!?
— Да, справа из темноты выбежало какое-то большое животное и врезалось в нас.
— Ей богу, она права, — воскликнул Ронни. — Тут вся краска содрана.
— Ей богу, сэр, ваша леди права, — эхом отозвался водитель. Возле петель двери виднелась вмятина, и открылась она с большим трудом.
— Конечно, я права. Я очень отчетливо видела лохматую спину.
— Адела, кто это был?
— В животных я разбираюсь не лучше, чем в птицах, но оно было больше козла.
— Да, точно больше козла… — сказал старик.
— Давайте разберемся, — предложил Ронни. — Посмотрим следы.
— Да, вот, возьмите электрический фонарик.
Англичане отошли на несколько шагов назад, в темноту, объединенные нежданно свалившимся на них счастьем. Молодость и воспитание сделали свое дело — они нисколько не расстроились из-за этого происшествия. Они прошли вдоль извилистых следов шин к тому месту, где произошло столкновение. Все случилось прямо у съезда с моста; животное скорее всего вышло из реки. Следы шин до этого места шли прямо, ребра протекторов отпечатались в земле четкими ромбами. Потом след начал петлять. Несомненно, машину толкнула какая-то внешняя сила, но на дороге было столько следов, что разобраться, что послужило причиной аварии, не было никакой возможности. Луч фонаря создавал слишком сильный контраст между светом и тенью, и увидеть следы им не удалось. Адела была взволнована настолько, что опустилась на корточки и вымела все следы юбкой так, что теперь можно было утверждать, что именно она послужила причиной столкновения. Это происшествие принесло облегчение им обоим. Они забыли о размолвке и, проникшись приключенческим духом, рылись в пыли.
— Думаю, что это был буйвол, — крикнула Адела старику, оставшемуся в машине.
— Да, именно так.
— Да, если это не была гиена.
Ронни одобрил это предположение. Гиены имеют обыкновение рыскать по руслам рек, и фары машин часто ослепляют их.
— Отлично, значит, гиена, — произнес индиец со злой иронией в голосе и взмахнул рукой. — Мистер Гаррис!
— Один момент. Дайте мне еще десять минут.
— Сагиб говорит, что это гиена.
— Не переживайте, мистер Гаррис. Она уберегла нас от худшего. Все в порядке, Гаррис, вы просто молодчина!
— Никакого столкновения бы не было, сагиб, если бы он поехал по Гангавати, а не по Марабарской дороге.