леди не стоит рассчитывать на большее.
Они ужинали одни. За столом много и с чувством говорили о будущем. Потом заговорили о событиях прошедшего дня, и Ронни рассказывал о нем со своей точки зрения, которая не совпадала с воспоминаниями женщин, так как они развлекались или думали, что развлекаются, а он тяжко работал. Приближался Мухаррам, и, как всегда, чандрапурские мусульмане строили под священным фикусом картонную башню, на которую будут забираться в праздник и срезать ветви. Индусы будут протестовать, начнутся религиозные волнения, и дело, не дай бог, закончится присылкой войск. Потом пройдет выбор депутатов в комиссию по примирению под председательством Тертона, и придется забыть о нормальной жизни в Чандрапуре. Начнутся бесконечные дебаты о том, не пустить ли религиозные шествия по другим маршрутам и не строить ли башни не такими высокими. Мусульмане настаивали на первом, индусы — на втором. Коллектор поначалу симпатизировал индусам, но потом узнал, что они специально пригибают к земле священные фикусы. Индусы клялись, что эти деревья кривые от природы. Дальше начиналось черчение планов, измерения деревьев и выезды членов комиссии на места. Но Ронни не роптал на это, ибо был уверен, что британцы нужны Индии; без них здесь непременно началась бы кровавая резня. В голосе его снова зазвучало самодовольство, когда он заговорил о том, что он здесь не для того, чтобы быть приятным, а для того, чтобы сохранять мир, а так как Адела дала согласие стать его женой, то она должна его правильно понять.
— Что думает по этому поводу наш старый джентльмен из машины? — спросила Адела намеренно равнодушным тоном, чтобы угодить Ронни.
— Наш старый джентльмен очень полезен и хорош — особенно в общественных делах. В его лице ты видела образцового индийца.
— В самом деле?
— Боюсь, что да. Тебе это кажется невероятным, не так ли? Но что делать, таковы даже лучшие из них. Все они, все без исключения, рано или поздно забывают вставить запонку в воротник. Ты имела дело с тремя типами индийцев — с Бхаттачарья, Азизом и этим субъектом, и это не случайность, что все они тебя, так или иначе, подвели.
— Мне нравится Азиз, он мой настоящий друг, — вставила слово миссис Мур.
— Когда какое-то животное врезалось в машину, Наваб потерял голову, потом оставил на произвол судьбы своего шофера, навязался в попутчики к мисс Дерек… Да, я согласен, это не преступления, нет, не преступления, но так не поступил бы ни один белый человек.
— Какое животное?
— О, пустяки… На Марабарской дороге у нас было небольшое происшествие. Мы столкнулись с каким-то зверем. Адела думает, что с гиеной.
— Происшествие? — воскликнула миссис Мур.
— Ничего страшного, никто не пострадал.
— Наш старец проснулся от удара, решил, что это наша вина, и как заклинание повторял: именно, именно, именно.
Миссис Мур вздрогнула.
— Привидение!
Однако сама мысль о привидении сорвалась с губ почти неслышно, и молодые люди не обратили внимания на этот тихий возглас, занятые своими мыслями, и, лишенная поддержки, мысль эта умерла в той части ума, которая редко говорит словами.
— Конечно, в этом нет ничего преступного, — подытожил Ронни, — но таков этот туземец, и именно по этой причине мы не допускаем его в наши Клубы, и я не понимаю, как такие приличные английские девушки, как мисс Дерек, служат туземцам… Впрочем, мне надо работать. Кришна!
Кришной звали слугу, который должен был принести дела из суда. Кришна не отзывался, и Ронни пришел в ярость. Он кричал, грозил, топал ногами, и только искушенный наблюдатель мог сразу понять, что на деле Ронни не испытывал гнева, а просто следовал обычаю. Слуги, прекрасно это понимавшие, бегали вокруг дома с фонарями и звали Кришну. Им эхом отвечали земля и звезды, но сам посыльный не откликался. В конце концов англичанин успокоился, умиротворенный эхом, оштрафовал опоздавшего слугу на восемь анн и уселся за стол в соседней комнате.
— Посмотрите, как ваша будущая свекровь раскладывает пасьянс, или это будет вам в тягость?
— С радостью, ваше общество нисколько меня не тяготит, и я просто счастлива, что все устроилось, но я не осознаю перемены. Мы — все трое — пока остаемся прежними людьми.
— Как хорошо, что ты это чувствуешь, — сказала миссис Мур, выкладывая первый ряд.
— Мне тоже так кажется, — задумчиво сказала девушка.
— У мистера Филдинга я боялась, что все повернется по-другому… Черный валет на красную даму…
Они немного поговорили о пасьянсе.
Через некоторое время Адела сказала:
— Вы слышали, как я сказала Азизу и Годболи, что не останусь в Индии. Я так не думала, но почему-то сказала. Почему? Я была недостаточно искренней, недостаточно внимательной. Такое впечатление, что я потеряла чувство меры. Вы так хорошо отнеслись ко мне, что я искренне хотела ответить тем же, когда мы плыли сюда, но у меня не получилось… Миссис Мур, если человек не может быть абсолютно честным, то какой смысл в его существовании?
Миссис Мур продолжала выкладывать на стол карты. Слова были туманными, но она понимала трудность, порождавшую этот туман. Она сама дважды пережила это состояние — во время своих помолвок — ощущение раскаяния и сомнений. Потом все было хорошо, и нет сомнения, что все будет хорошо и у Аделы — брак все расставляет по своим местам.
— Я бы на твоем месте не стала так тревожиться, — сказала миссис Мур. — Все дело еще и в необычности обстановки. Мы все время говорим о пустяках, вместо того чтобы обсуждать по-настоящему важные вещи; таких, как мы, здесь называют «новичками»…
— Вы хотите сказать, что мои тревоги замешены на Индии?
— На индийских… — Она осеклась.
— Что заставило вас назвать зверя привидением?
— Что я назвала привидением?
— Животное, которое врезалось в нас… Разве вы не сказали «привидение»?
— Должно быть, в тот момент я не думала о том, что говорила.
— Наверное, это все же была гиена.
— Ну, вполне возможно.
Они вернулись к пасьянсу. Наваб Бахадур в это время находился в Чандрапуре и ждал свою машину. Он обосновался в своем городском доме (маленьком, скудно обставленном строении, где он почти не показывался), стоявшем посреди дворика, которые всегда окружают дома состоятельных индийцев. Тюрбаны, видимо, были порождениями тьмы. Во всяком случае, сейчас один из них возник перед ним, поклонился и исчез. Наваб был захвачен этим зрелищем, склонившим его к религиозным рассуждениям. Девять лет назад, купив свою первую машину и сев за руль, Наваб Бахадур переехал пьяного на дороге и задавил его насмерть. С тех пор тот человек не отпускал его. Наваб Бахадур был невиновен перед богом и людьми, он заплатил компенсацию вдвое больше положенной по закону, но тщетно; каждый раз, когда Бахадур оказывался вблизи того места, мертвец неизменно являлся ему. Об этом не знали ни англичане, ни шофер; это была расовая тайна, сообщаемая кровью, а не словами. Сейчас Наваб был в ужасе от того, что произошло: он едва не убил других людей, он подверг риску двух невинных и почетных гостей. Он сидел и непрестанно говорил себе: «Не случилось бы ничего страшного, если бы погиб я, какая в этом беда? Когда-нибудь это неизбежно произойдет; но люди, доверившиеся мне…» Собеседники кивали головами, призывая милость бога. Один только Азиз держался немного отчужденно — личный опыт ограничивал его: разве не презрение к призракам позволило ему познакомиться с миссис Мур?
— Знаешь, Нуреддин, — обратился он вполголоса к внуку Наваба Бахадура, изнеженному красавцу, с которым он изредка встречался, и хотя всегда любил эти встречи, но неизменно о них забывал, — знаешь, мой дорогой, нам, мусульманам, надо избавляться от этих суеверий, иначе Индия никогда не пойдет по пути прогресса. Сколько раз я еще услышу о том чудище на Марабарской дороге?
Нуреддин опустил глаза, и Азиз продолжил:
— Твой дед принадлежит другому поколению, я уважаю и люблю старика, ты знаешь. Я не имею ничего против него, но для нас это неверно, потому что мы молоды. Я хочу, чтобы ты обещал мне — Нуреддин, ты меня слушаешь? — не верить в злых духов, а если я умру (здоровье мое за последнее время сильно пошатнулось), то воспитай в этом же духе троих моих детей.
Нуреддин улыбнулся, и губы его уже сложились для ответа, но в этот миг приехала машина, и дед увез внука.
Пасьянс в доме судьи в это время еще не был окончен. Миссис Мур продолжала бормотать: «Красная десятка на черного валета». Мисс Квестед по мере возможности помогала ей, продолжая перемежать тонкости пасьянса рассказами о гиене, мыслями о помолвке, мнением о магарани Мудкула, чете Бхаттачарья и вообще о впечатлениях прошедшего дня, принявшего определенные очертания, так же как приняла бы их Индия, если разглядывать ее с луны. Потом картежницы легли спать, но произошло это, когда в других местах люди начали просыпаться, люди, чувства которых были им неведомы и до самого существования которых им не было никакого дела. Ночь, не бывавшая в этих местах тихой и по-настоящему темной, уносилась прочь, отличаясь от других ночей лишь двумя-тремя порывами ветра, упавшими отвесно с неба и отскочившими назад, не оставив после себя даже намека на свежесть и прохладу. Приближалось время Жары.
IX
Азиз, как и предчувствовал, заболел, но не сильно. Три дня спустя он продолжал лежать в постели в своем доме, притворяясь тяжелобольным. Его беспокоила небольшая лихорадка, на которую он бы не обратил внимания, если бы в госпитале случилось что-то срочное. Время от времени он стонал, думая, что скоро умрет, но мысли эти были мимолетны и занимали его недолго. Было воскресенье, очень двусмысленный для Востока день, день оправданных послаблений. Сквозь дрему Азиз слышал звон церковных колоколов: со стороны гражданского поселка и со стороны миссии за бойней — это были разные колокола и звонили они разным людям. Первые громко и отчетливо звонили, обращаясь к англичанам, вторые что-то тихо вызванивали всему остальному человечеству. Против первых Азиз не возражал, вторые — игнорировал, понимая всю тщетность их звона. Во время голода старый мистер Грэйсфорд и молодой мистер Сорли находили новообращенных, потому что давали людям еду, но, как т