— Да, очень понравился.
— Пообещайте, что вы обратитесь к нам, если у вас возникнут неприятности.
— У меня не бывает неприятностей.
«Он уходит, этот странный, необычный человек. Как мне хочется, чтобы в его жизни не было печалей», — думал Азиз, оставшись один. Восхищение Филдингом прошло, уступив место покровительству. Азизу было трудно восхищаться человеком, который в отношениях с ним выложил на стол все свои карты. При ближайшем знакомстве оказалось, что Филдинг был сердечным и простым человеком, но ему недоставало мудрости. Искренность в присутствии Рама Чанда, Рафи и прочей компании была опасна и неуместна. Из нее не могло выйти ничего хорошего.
Но он не оставит в беде своего нового друга, нового брата. Это решено, их дружба скреплена фотографией, доверием, возникшей сразу горячей симпатией. Он уснул в счастливых воспоминаниях о прошедших двух часах — поэзия Галиба, женская красота, старина Хамидулла, добрый Филдинг, его честная жена и дорогие его сердцу мальчики. Он незаметно оказался там, где у этих радостей не было врагов, где цвели вечные сады, где чистая вода лилась по мраморным ступеням, где к небу тянулись купола, по основанию которых черным по белому были начертаны девяносто девять имен бога.
Часть вторая
ПЕЩЕРЫ
XII
Ганг, хотя он и берет начало в ногах Вишну и протекает сквозь волосы Шивы, не самая древняя река в мире. Геология смотрит дальше религии и знает о временах, когда ни реки, ни питающих ее Гималаев не было и в помине, и на месте нынешних святилищ Индостана простирался великий океан. Горы между тем росли, отложения ила вытеснили океан, боги расселись на вершинах гор, сотворили реку, и возникла Индия, каковую мы считаем существующей с незапамятных времен. Впрочем, Индия действительно очень и очень стара. В эпоху доисторического океана южная часть полуострова уже существовала, и возвышенности Дравидии были первозданной сушей. Дравидия видела, как эти возвышенности, понижаясь, незаметно переходили в Африку, а на севере медленно вздымались из воды к небу Гималаи. Эти возвышенности Дравидии — самая древняя часть мира. Их никогда не покрывала вода, и солнце, смотревшее на них на протяжении бесконечно долгих эпох, могло различить в их очертаниях формы, принадлежавшие ему до того, как земной шар был оторван от его груди. Если есть место, где мы можем прикоснуться к плоти солнца, то оно находится здесь, среди невероятной древности здешних холмов.
Но и они подвержены изменениям. По мере того как росла Гималайская Индия, эта первобытная Индия становилась все ниже и в наши дни почти сравнялась с округлой поверхностью океана. Возможно, в будущие эпохи океан зальет эти холмы, покроет слизью обожженные солнцем скалы и камни. Долина Ганга возвысится над ними, ибо и теперь мы видим, как северная область медленно наползает на южную. Большая часть скал и холмов остается нетронутой, но на краях камни уже погружены, где по колено, а где и по горло, в мягкую почву. В этих оконечностях каменистой местности есть что-то невыразимое, неизъяснимое словами. Они не похожи ни на что в мире, и при одном взгляде на них перехватывает дыхание. Скалы поднимаются к небу отвесно, словно охваченные безумием, не повинуясь никаким законам пропорции, каковым подчиняются холмы и скалы в других местах Земли. Здешняя местность невиданна, ее невозможно увидеть в самом прихотливом сне. Назвать их «сверхъестественными» — значит допустить присутствие призраков, но эти холмы древнее всех духов на свете. Индуизм поскреб и оштукатурил некоторые камни, но святилища здесь редки, словно паломники, которые всегда ищут чего-то необычного, обнаружили здесь слишком много чудес. Однажды какие-то садху поселились в пещере, но их выкурили оттуда, и даже Будда, который наверняка проходил здесь по пути к священному дереву в Бодх-Гая, обошел этот символ отречения более полного, чем его собственное, и история не оставила нам легенд о его борьбе или победе в Марабаре.
Местные пещеры описаны в деталях. Проход длиной восемь, высотой пять и шириной три фута ведет в круглое помещение диаметром около двадцати футов. В пещерах многочисленных холмов эта схема повторяется, и это, собственно, все, что можно сказать о Марабарских пещерах. Осмотрев одну пещеру, две, три, четыре, четырнадцать или двадцать четыре, путешественник возвращается в Чандрапур в полном недоумении — он и сам не знает, было ли впечатление интересным или скучным, да и было ли вообще. Путешественнику трудно обсуждать пещеры, трудно даже вспоминать их по отдельности, ибо они ничем не отличаются друг от друга: на стенах нет резных украшений, и даже осиные гнезда или летучие мыши не оживляют их, не придают ни одной из них неповторимость. Ничто, абсолютно ничто не привлекает в них внимания, а их репутация — а пещеры, несомненно, ею обладают — не зависит от человеческих слов. Создается впечатление, что окружающая холмы равнина или пролетающие мимо птицы берут на себя труд восклицать: «Как это необычно!» С тех пор как эта фраза повисла в воздухе, люди неосознанно вдыхают и усваивают ее.
В пещерах царит мрак. Даже когда солнце светит во вход, очень мало света проникает внутрь круглых камер. Смотреть там не на что, да и некому, до тех пор пока туда не забредает на пять минут посетитель и не чиркает спичкой. Немедленно в глубине камня вспыхивает второй огонек и начинает двигаться к поверхности стены, словно заключенный в скале дух. Странно, но стены круглой камеры отполированы до зеркального блеска. Два огонька сближаются в стремлении слиться, но не могут этого сделать, ибо один из них дышит воздухом, а второй камнем. Зеркало, инкрустированное разноцветными вкладками, разделяет влюбленных — изящные звездочки розовых и серых вставок, удивительные облачка, полупрозрачные, как хвосты комет или полуденная луна, подчеркивают мимолетную, ускользающую от взора жизнь гранита, видимую только здесь. В этих сжатых кулаках и пальцах камня, возвышающихся над наступающей грязью, была видна их нежная — нежнее, чем покров любого живого существа, — кожа, гладкая, как поверхность воды в безветренную погоду, и более чувственная, чем любовь. Свет усиливается, огоньки встречаются, касаются друг друга, целуются и гаснут. Пещера погружается во тьму и становится неотличимой от всех других.
Отполированы только стены камеры. Стенки входа оставлены необработанными, они дают о себе знать как запоздалая мысль после иллюзии собственного совершенства. Вход нужен, поэтому люди его и проделали. Но может быть, в глубинах гранита есть камеры, куда нет входа? Нет ли и там пещер, нераскрытых со времен пришествия богов? Говорят, что число таких пещер превышает число открытых — так же как число умерших превышает число живущих. Никто не знает, сколько этих пещер — четыреста, четыре тысячи или миллион. В них нет ничего, они были запечатаны до сотворения моровых поветрий и земных сокровищ. Если люди, исполненные природного любопытства, когда-нибудь вскроют их, то это ни на йоту не изменит соотношение добра и зла в нашем мире. Говорят еще, что одна из таких пещер находится внутри валуна, катающегося по вершине самого высокого из холмов, — это похожая на пузырь полость, лишенная потолка и пола, зеркала которой до бесконечности отражают друг в друге бесконечную, беспредельную тьму. Если валун упадет и расколется, то расколется и пещера, пустая, как пасхальное яйцо. Валун из-за пустоты внутри его покачивается на ветру и сдвигается с места, даже когда на него садится ворон. Отсюда и название валуна и его величественного пьедестала: Кава Дол.
XIII
Эти холмы выглядят очень романтично при определенном освещении и с определенного расстояния; особенно хороши они, когда вечером смотришь на них с верхней веранды Клуба. В один такой вечер, разговорившись с мисс Дерек, мисс Квестед сказала ей, что хотела бы съездить туда и что у мистера Филдинга доктор Азиз пообещал устроить эту экспедицию, но, к сожалению, индийцы — очень забывчивые люди. Ее слова подслушал слуга, разносивший вермут. Этот слуга понимал по-английски. Он не был шпионом в полном смысле этого слова, но умел внимательно слушать, а Махмуд Али не то чтобы подкупил его, но попросил прийти к нему в дом и доверительно пообщаться с его слугами, как бы случайно с ними встретившись. Эта история начала расползаться, обрастала слухами и вызывала эмоциональный отклик, и в конце концов Азиз с ужасом узнал, что оскорбил двух английских леди, которые ежедневно ждут от него приглашения на обещанный пикник. Азиз от души надеялся, что его опрометчивое обещание уже давно забыто. Обладая двумя видами памяти — временной и постоянной, он отправил свое обещание в первую. Теперь он извлек его оттуда и принялся серьезно обдумывать предстоящее дело. Приглашение должно было солидно прозвучать за пятичасовым чаем. Азиз все обговорил с Филдингом и старым Годболи и попросил Филдинга обратиться к дамам, когда они будут одни, — с помощью этого ухищрения можно было обойти Ронни, их официального покровителя и защитника. Нельзя сказать, что Филдингу понравилась возложенная на него миссия: он был занят, пещеры не вызывали у него ничего, кроме скуки; а кроме того, он предвидел массу трений и издержек, но ему не хотелось отказывать другу в единственной любезности, о которой тот попросил, и он исполнил просьбу Азиза. Дамы приняли предложение. Это было не очень удобно ввиду состоявшейся помолвки, но они надеялись, что все устроится после обсуждения с мистером Хислопом. Обсуждение оказалось удачным, Ронни не стал возражать, но возложил всю ответственность за дам на мистера Филдинга. Собственно, никакого энтузиазма по поводу пикника Ронни не испытывал, как, впрочем, и обе леди, но тем не менее колеса закрутились.
Азиз страшно волновался. Экспедиция не сулила быть долгой. Поезд из Чандрапура отправлялся незадолго до рассвета, назад, следующим поездом, они приедут ко второму завтраку. Но поскольку Азиз не обладал высоким рангом, он очень боялся всех подвести. Сначала надо