до конца. Зачем эта свадьба? Свадьба, замужество?… Род человеческий давно был бы единым, если бы в этих свадьбах был хоть какой-то толк. Вся эта трескотня о любви, о любви в церкви, о любви в пещерах — как будто существует какая-то разница, — как мне все это надоело, как устала от всего этого вздора!
— Чего ты хочешь? — в отчаянии спросил Ронни. — Ты можешь высказать это понятным языком?
— Я хочу получить свои карты для пасьянса.
— Очень хорошо, ты их получишь.
Бедная девушка, как и следовало ожидать, горько расплакалась. И, как всегда некстати, у окна в этот момент оказался индиец, мали.[27] Расстроенный Ронни на минуту умолк, подумав о матери и ее старческих причудах. Зачем только он позвал ее в Индию? Не стоило просить ее об одолжениях.
— Да, дорогая моя девочка, не очень это похоже на счастливое возвращение домой, — заговорил он наконец. — Не думал я, что она припасла в рукаве такой фокус.
Адела перестала плакать. На ее лице вдруг отразилось смешанное выражение облегчения и ужаса. Она едва слышно повторяла: «Азиз, Азиз».
Они все избегали произносить вслух это имя. Оно стало синонимом Силы Зла. Его называли «арестантом», «обсуждаемой персоной», «подзащитным», теперь же это имя прозвучало как первый аккорд новой симфонии.
— Азиз… я ошиблась?
— Ты переутомилась, — крикнул Ронни, не слишком удивившись ее словам.
— Ронни, он невиновен, я совершила чудовищную ошибку.
— Хорошо, но пока сядь. — Он оглядел комнату, по которой гонялись друг за другом два воробья. Она повиновалась и села, взяв его за руку. Он погладил ее по руке, и она несмело улыбнулась, а потом перевела дух, словно только что вынырнула из глубины. Она коснулась мочки уха.
— Знаешь, эхо стало тише.
— Это хорошо. Через несколько дней ты окончательно поправишься, но пока побереги себя для суда. Дас — хороший парень, да и мы все тебя не бросим.
— Но, Ронни, может быть, никакого суда и не потребуется!
— Я не вполне понимаю, о чем ты говоришь, и думаю, что ты и сама этого не понимаешь.
— Если доктор Азиз не сделал ничего плохого, то его надо отпустить.
Ронни вздрогнул, как от холодного дуновения смерти, и торопливо произнес:
— Его отпустили, но когда начался бунт, снова отправили в тюрьму. — Для того чтобы отвлечь ее, он рассказал историю, казавшуюся ему забавной. Нуреддин угнал машину Наваба Бахадура и решил покатать Азиза. В темноте он заехал в канаву, и машина опрокинулась набок. Оба вывалились из автомобиля, и Нуреддин порезал лицо о разбитое ветровое стекло. Их воплей было не слышно из-за криков правоверных. Прошло довольно много времени до того, как их наконец спасла полиция. Нуреддина отправили в госпиталь Минто, а Азиза — в тюрьму с дополнительным обвинением в нарушении общественного спокойствия. Окончив рассказ, он извинился.
— Минутку, — сказал он и вышел к телефону, чтобы позвонить Каллендару, которого он попросил как можно быстрее приехать.
— Она плохо перенесла переезд, — сказал он.
Когда он вернулся, у Аделы начался нервный приступ, правда, на этот раз он принял новую форму. Она, рыдая, прижалась к Ронни.
— Помоги мне сделать то, что я должна сделать. Азиз ни в чем не виноват. Ты же слышал, как об этом говорила твоя мать.
— Что говорила?
— Что он хороший. Я ошиблась, обвинив его.
— Моя мать не говорила ничего подобного.
— Разве? — тоном вполне разумного человека спросила она, открытая любым предположениям.
— Она ни разу не произнесла это имя.
— Но, Ронни, я слышала это собственными ушами.
— Это была иллюзия. Не могла же ты сама все это сочинить.
— Конечно, нет, это было бы очень удивительно.
— Я слышал все, что она говорила, насколько это можно было слушать. Она вообще лепетала нечто бессвязное.
— Она сказала это, когда стала говорить совсем тихо — в самом конце, когда речь пошла о любви. Я не помню, что именно она говорила, но я отчетливо услышала: «Доктор Азиз не сделал ничего плохого».
— Именно эти слова она произнесла?
— Это скорее была идея, чем слова.
— Нет, нет и нет, моя милая девочка, это настоящая иллюзия. Его имя не было произнесено ни разу и никем. Наверное, ты спутала мамины слова с письмом Филдинга.
— Да, да, именно так, — облегченно вскричала она. — Я же помню, что каким-то образом слышала это имя. Как я благодарна тебе за разъяснение. Знаешь, такие ошибки очень меня пугают. Наверное, это невроз.
— Значит, ты больше не станешь говорить о его невиновности, правда? С каждым слугой я получил шпиона. — Он подошел к окну. Мали ушел, но вместо него появились двое мальчишек. Они, конечно, не знали английского, но Ронни на всякий случай прогнал их.
— Они все нас ненавидят, — объяснил он. — После вынесения приговора все будет в порядке, я все им расскажу, и они смирятся со свершившимся фактом, но сейчас они не жалеют денег, чтобы ловить нас на обмолвках. Они буквально ждут таких замечаний, как это, чтобы потом в суде сказать, что все это дело инспирировали и сфабриковали мы — британские чиновники. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Миссис Мур вернулась с тем же выражением недовольства на лице и тяжело уселась за карточный столик. Для того чтобы немедленно прояснить недоразумение, он без обиняков спросил мать, не упоминала ли она имени заключенного. Она не поняла вопроса, и ей пришлось объяснять его смысл. «Я не произносила его имя», — сказала она и принялась раскладывать пасьянс.
— Мне показалось, что вы сказали: «Азиз невиновен», но это было в письме мистера Филдинга…
— Конечно, он невиновен, — рассеянно сказала миссис Мур. Это был первый раз, когда она прямо высказала свое мнение.
— Видишь, Ронни, я была права, — сказала девушка.
— Ты была не права, она не произнесла его имя.
— Но она так думает.
— Какая разница, что она думает?
— Красная девятка на черную десятку, — послышалось от карточного стола.
— Она, как и Филдинг, может думать что ей угодно, но есть такая вещь, как доказательства.
— Я знаю, но…
— Я опять должна что-то говорить? — спросила миссис Мур, подняв глаза от карт. — Очевидно, да, потому что вы все время меня отвлекаете.
— Только если тебе есть что сказать.
— Как это утомительно… банально… — И так же, как когда она насмехалась над любовью — любовью! — ее ум приблизился к сыну и мисс Квестед словно издалека, из бездонной тьмы. — О, ну почему я все время что-то должна? Когда я освобожусь от вашей суеты? Был ли он в пещере, была ли ты в пещере, и так до бесконечности… и родился для нас сын, дан был нам сын… и я добра, и плох ли он, и спасемся ли мы?… И все заканчивается эхом.
— Я уже почти его не слышу, — сказала Адела и подошла к миссис Мур. — Вы убрали его, вы всегда творите только добро, потому что вы добрая.
— Я не добрая, о нет, я плохая. — Теперь она говорила тише и спокойнее, вернувшись к своим картам, и говоря, переворачивала их. — Я злобная старуха, плохая, отвратительная. Я была добра к моим детям, пока они росли, потом я встретила молодого человека в его мечети, и мне захотелось, чтобы он был счастлив. О, эти добрые, счастливые маленькие люди. Они не существуют, они — это всего лишь сон. Но я не стану помогать вам мучить его за то, что он не совершал. У зла много путей, и я предпочитаю мои вашим.
— У тебя есть какие-нибудь доказательства в пользу арестованного? — спросил Ронни официальным тоном. — Если да, то твой долг выступить перед судом со свидетельскими показаниями в его защиту. Никто не станет тебе мешать.
— Надо знать человеческие характеры, как вы это называете. — Она говорила надменно, свысока, словно знала то, что не могла и не хотела сообщить им. — Я слышала, как хорошо отзывались о нем и англичане, и индийцы, и я поняла, что он просто не мог сделать то, в чем его обвиняют.
— Это слабые аргументы, мама, слабые.
— Очень слабые.
— К тому же обидные для Аделы.
— Это было бы ужасно, если бы я ошиблась, — сказала Адела. — Я никогда в жизни себе этого не прощу.
Ронни обернулся к ней.
— О чем я тебя только что предупредил? Ты же знаешь, что права, и все мы это знаем.
— Да, он… Это совершенно ужасно. Я абсолютно уверена в том, что он последовал за мной… но нельзя ли прекратить это дело? Меня страшит сама мысль о том, что придется громоздить друг на друга доказательства, а вы все здесь очень снисходительны к женщинам и обладаете намного большей властью, чем в Англии — посмотрите хотя бы на мисс Дерек с ее украденной машиной. Конечно, это не относится к делу, и мне стыдно, что я об этом сказала; пожалуйста, прости меня.
— Все в порядке, — вяло ответил Ронни. — Конечно, я прощаю тебя, как ты это назвала, но дело, так или иначе, будет рассматриваться в суде. Машина запущена.
— Она запустила эту машину, и теперь должна пройти весь путь до конца.
Адела снова едва не расплакалась от этого жестокого замечания, а Ронни взял в руки проспекты пароходных компаний. В его голове родился замечательный план. Мать должна немедленно покинуть Индию; здесь она причиняет только вред — себе и другим.
XXIII
Леди Мелланби, супруга вице-губернатора провинции, была тронута обращением, направленным ей женщинами Чандрапура. Она не могла, правда, ничего для них сделать и вообще собиралась в тот момент ехать в Англию, но пожелала узнать, не может ли она выказать свою симпатию и сочувствие каким-либо иным способом. Миссис Тертон в ответном письме сообщила леди Мелланби, что мать мистера Хислопа пытается уехать из Индии, но ее отплытие задерживается из-за отсутствия мест на пароходах; не могла бы леди Мелланби помочь с отъездом, употребив свое влияние? Но, хотя даже леди Мелланби была не в состоянии увеличить число мест на пароходах, она оказалась настолько любезной, что предложила незнакомой ей миссис Мур место в своей запасной каюте. Это был дар судьбы; безмерно благодарный Ронни не мог даже в самых смелых мечтах воображать, что будет так вознагражден за все свои беды и горести. Бл