Большая часть речи была посвящена «невольным пособникам обвиняемого», как назвал их Макбрайд, — Филдингу, слуге Энтони и Навабу Бахадуру. Этот аспект обвинения с самого начала казался сомнительным мисс Квестед, и она просила полицию не развивать эту тему. Но полиция рассчитывала на суровый приговор и надеялась квалифицировать преступление как заранее обдуманное и подготовленное. Для того чтобы проиллюстрировать стратегию преступления, обвинение заготовило планкарту Марабарских холмов, где был указан маршрут экспедиции и лагерь у «Кинжального бассейна».
Судья проявил недюжинный интерес к археологии.
Суду продемонстрировали изображение одной из пещер. Она была обозначена надписью «Буддистская пещера».
— Не буддистская, думаю, что джайнская…
— Так в какой пещере, по мнению обвинения, состоялось нападение — в буддистской или джайнской? — спросил Махмуд Али, явно решив сорвать заговор.
— Все Марабарские пещеры — джайнские.
— Да, сэр, значит, в какой из джайнских пещер?
— У вас будет возможность задать этот вопрос позже.
Мистер Макбрайд отреагировал на все эти глупости едва заметной улыбкой. Индийцы всегда спотыкаются на таких вещах. Он знал, что защита отчаянно хотела установить алиби, что она пыталась (безуспешно) отыскать проводника, что Филдинг и Хамидулла ездили в Кава Дол и в светлую лунную ночь обошли пешком весь этот район.
— Мистер Лесли утверждает, что это буддистские пещеры, а он знает, о чем говорит. Но могу ли я привлечь ваше внимание к существу дела? — Потом Макбрайд принялся описывать, что, собственно, произошло. После он рассказал о приезде мисс Дерек, о том, как мисс Квестед бежала вниз по расщелине, о том, как они вернулись на машине в Чандрапур, и о документе, подписанном мисс Квестед, в котором упоминается бинокль. Затем последовала кульминация обвинения — Макбрайд рассказал о том, что бинокль был обнаружен в кармане обвиняемого.
— Мне больше нечего добавить к сказанному, — сказал Макбрайд, сняв очки. — Теперь мы приступим к допросу свидетелей. Факты скажут сами за себя. Подсудимый — один из людей, ведущих двойную жизнь. Осмелюсь предположить, что его деградация развивалась постепенно. Он очень умело скрывал это, что характерно для людей такого сорта, притворялся нормальным членом общества и даже занимал должность в государственном учреждении. Однако он до мозга костей порочен и, боюсь, не способен к раскаянию. Он также очень жестоко, я бы сказал, по-зверски, обошелся и с другой своей гостьей, другой англичанкой. Для того чтобы избавиться от нее, как от возможного свидетеля своего преступления, он затолкал ее в пещеру вместе со своими слугами. Но это к слову.
Последние слова его, однако, вызвали настоящую бурю, и внезапно в зале прозвучало еще одно имя, имя миссис Мур. Махмуд Али был в ярости, нервы его не выдержали; он кричал, как маньяк, вопрошая, не обвиняют ли его клиента в покушении на убийство и изнасилование и кто была эта вторая английская леди.
— Я не намерен ее называть.
— Конечно, не намерены, потому что не можете, потому что вы вывезли ее из страны. Это миссис Мур, она бы засвидетельствовала его невиновность, она была на нашей стороне, она была другом бедных индийцев.
— Вы могли бы сами вызвать ее в суд, — крикнул Дас. — Ни одна сторона не вызвала ее, и ни одна из них не может ссылаться на нее, как на свидетеля.
— Ее скрывали от нас до тех пор, пока не стало слишком поздно, — я узнал об этом слишком поздно — вот она, английская юстиция, вот вам Британский Радж.[29] Дайте нам миссис Мур на пять минут, и она спасет моего друга, она спасет честь своих сыновей, не исключайте ее, мистер Дас; возьмите назад свои слова, ведь вы тоже отец; скажите, куда они ее дели, о, миссис Мур…
— Если вам это на самом деле интересно, то могу сказать, что она сейчас находится где-то недалеко от Адена, — сухо произнес Ронни; он не собирался вмешиваться, но натиск Махмуда Али вывел его из себя.
— Вы заперли ее там, потому что она знала правду. — Он был вне себя, его голос заглушал гомон толпы. — Это конец моей карьеры, но мне все равно; они уничтожат нас одного за другим.
— Так вы не сможете защитить своего клиента, — попытался вразумить его судья.
— Я не защищаю клиента, а вы не можете судить. Мы оба — рабы.
— Мистер Махмуд Али, я уже предупреждал вас, и, если вы сейчас не сядете, я буду вынужден употребить власть.
— Употребляйте; этот суд — не что иное, как фарс. Я ухожу. — С этими словами он передал свои бумаги Амритрао и вышел. Остановившись в дверях, он обернулся и патетически воскликнул:
— Азиз, Азиз, прощай навсегда.
Суматоха нарастала, требования вызвать миссис Мур становились громче, и люди, не знавшие, что обозначают эти слоги, повторяли их, как заклинание. На индийский манер они стали произносить это имя как Эсмисс Эсмур, и в такой форме оно вышло на улицу. Тщетно судья угрожал публике и одного за другим выгонял людей из зала. Он был бессилен против этой стихии.
— Это очень неожиданно, — хладнокровно произнес мистер Тертон.
У Ронни уже было готово объяснение. Перед отплытием мать говорила о Марабаре во сне, это было вечером, когда на веранде были слуги, и они могли услышать ее бессвязное бормотание об Азизе. Естественно, они тут же продали то, что слышали, Махмуду Али за несколько анн. На Востоке это в порядке вещей.
— Думаю, что они этим воспользовались, и, надо сказать, довольно изобретательно. — Он посмотрел на их широко открытые рты. — Если они начали, то не скоро закончат, это впитано ими вместе с религией, — спокойно добавил он. — Мне жаль старика Даса, едва ли он справится с этим спектаклем.
— Мистер Хислоп, как же они бесцеремонно эксплуатируют вашу дорогую матушку, — подавшись вперед, сказала мисс Дерек.
— Это трюк, и они талантливо его разыграли. Теперь понятно, для чего им был нужен Махмуд Али — чтобы, воспользовавшись случаем, устроить сцену. Это его специальность. Ронни недоговаривал. На самом деле все это очень его донимало. Его просто переворачивало, когда он слышал, как толпа скандирует имя его матери, переделанное в имя индуистской богини:
— Эсмисс Эсмур…
— Эсмисс Эсмур…
— Эсмисс Эсмур…
— Эсмисс Эсмур…
— Ронни…
— Да, милая?
— Тебе все это не кажется странным?
— Я боюсь, что все это действует тебе на нервы.
— Нисколько. Я не обращаю на это внимания.
— Ну, это хорошо.
Адела говорила спокойно, совершенно нормально, лучше, чем обычно. Склонившись к друзьям, она сказала им:
— Не волнуйтесь за меня. Мне сейчас намного лучше, чем раньше. Теперь я знаю, что не упаду в обморок. Все будет в порядке, и спасибо вам, огромное спасибо за вашу доброту.
Ей пришлось кричать изо всех сил, чтобы ее услышали, потому что толпа продолжала греметь: «Эсмисс Эсмур!»
Внезапно в зале наступила тишина. Было такое впечатление, что божество услышало молитву, реликвии увидены.
— Я хочу извиниться за моего коллегу, — к всеобщему удивлению, сказал Амритрао. — Он близкий друг нашего клиента и не смог совладать со своими чувствами.
— Мистер Махмуд Али должен будет лично принести извинения суду, — сказал Дас.
— Совершенно верно, сэр, он просто обязан это сделать. Но мы только что узнали, что миссис Мур располагала важными свидетельствами, которыми хотела поделиться в суде. Ее сын поспешно отправил ее из страны, прежде чем она успела это сделать, и это вывело из себя Махмуда Али. Это можно считать попыткой запугать нашего единственного свидетеля европейца — мистера Филдинга. Мистер Махмуд Али ничего бы не сказал, если бы миссис Мур не была названа полицией свидетелем. — Сказав это, Амритрао сел.
— В материалы дела был внедрен посторонний элемент, — сказал судья. — Я хочу еще раз заявить, что как свидетель миссис Мур просто не существует. Ни вы, мистер Амритрао, ни вы, мистер Макбрайд, не имеете права высказывать предположения о том, что могла бы сказать миссис Мур. Ее здесь нет — следовательно, она не может сказать ничего.
— Хорошо, я изымаю из материалов ее упоминание, — сухо произнес начальник полиции. — Мне следовало сделать это пятнадцать минут назад, если бы мне представился случай. Для меня ее свидетельства совершенно не важны. И я уже изъял ее упоминание и со стороны защиты, — добавил он с чисто полицейским юмором. — Возможно, вы сможете убедить джентльменов на улице тоже прекратить ее упоминание в качестве свидетеля.
— Боюсь, что мои полномочия не простираются так далеко, — улыбаясь, ответил Дас.
Таким образом, мир был восстановлен, и, когда Аделу вызвали для дачи показаний, обстановка была спокойнее, чем в самом начале заседания. Опытные люди ничуть этому не удивились. У туземца нет постоянства. Он вспыхивает, как порох, из-за какогото пустяка, но истощается, когда наступает настоящий кризис. Туземец ищет повод выплеснуть недовольство, и этот повод нашелся в мнимом похищении старой леди. Теперь никакой вспышки не будет, даже если Азиза признают виновным и осудят.
И все же настоящий кризис был еще впереди.
Адела была настроена говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды, и считала это очень трудной задачей — трудной, потому что драма в пещере была связана — пусть даже и тонкой нитью — с другой частью ее жизни, ее помолвкой с Ронни. Она думала о любви непосредственно перед тем, как вошла в пещеру, и задала Азизу совершенно невинный вопрос о браке, и ей показалось, что ее вопрос сильно его разозлил. Рассказывать об этом было бы трудно и болезненно, и она хотела обойти это молчанием; она была готова говорить о подробностях, которые бы смутили иную девушку, но она не смела намекать на свою личную неудачу и боялась неловких вопросов в случае, если что-то выплывет наружу. Но, как только она поднялась на возвышение, чтобы ответить на вопросы, она стала бояться даже не этого. Новое, незнакомое чувство прикрыло ее, словно мощный защитный панцирь. Она перестала думать о том, что случилось, перестала вспоминать об этом, она просто вернулась на Марабарские холмы и оттуда, сквозь темноту пещеры, обратилась к Макбрайду. Тот роковой день вернулся к ней во всех красках и подробностях, но теперь она находилась одновременн