XXXV
Задолго до приезда Азиза в Мау здесь нашел приют другой молодой магометанин — святой. Мать сказала ему: «Освободи узников», и он, опоясавшись мечом, отправился в крепость. Он отпер двери темницы, и узники вышли на волю и принялись за свои обычные занятия. Однако стражники не дремали. Они окружили молодого человека и отрубили ему голову. Несмотря на это, он, убивая мечом стражников, спустился со скал, отделявших крепость от города, и упал на пороге родного дома, исполнив повеление матери. Теперь на месте его славных подвигов находятся два святилища — одно — святилище Головы — наверху, а второе — святилище Тела — внизу. Эти гробницы стали местом поклонения немногих живущих здесь мусульман, а также и индусов. «Нет Бога кроме Бога». Это симметричный запрет тает в нежном воздухе Мау, он принадлежит теперь паломникам и университетским студентам, а не феодальному миру и нищим земледельцам. Азиз, приехав в Мау, убедился в том, что и ислам погряз в идолопоклонничестве. Преисполнившись гневного презрения, он решил очистить эти гробницы от скверны, как Аламгир, но очень скоро опомнился, пойдя по стопам Акбара. В конце концов, тот праведник освободил узников, а он, Азиз, и сам был узником. Гробница тела находилась в его саду, и каждую неделю на ней появлялись фонарики и цветы. Видя их, он вспоминал о перенесенных им страданиях. До гробницы Головы он любил гулять с детьми. На следующее утро после молитвы Азиз был свободен и велел детям собираться. Джамиля взяла его за руку, Ахмед и Карим бежали впереди, споря о том, как могло выглядеть тело, когда оно — без головы — спускалось по склону, и испугались бы они, если бы встретились с ним. Азиз не хотел, чтобы его дети выросли суеверными, и прикрикнул на них. Мальчики были воспитанными детьми и дружно ответили: «Да, папа», но, как и он сам, они были невосприимчивы к разумным аргументам и, выдержав вежливую паузу, продолжали говорить то, что диктовала им их природа.
Высокое, узкое, восьмиугольное строение стояло на вершине склона, окруженное редким кустарником. Это и была гробница Головы. Крыши у нее не было, по сути, это была ограда. Внутри ее находился низкий купол, под которым лежал — видимый сквозь решетку — могильный камень, покрытый хлопковой материей. Внутренние углы ограды были густо облеплены пчелиными гнездами. На дно этого колодца падали пчелиные крылья и прочие взвешенные в воздухе частицы, покрывая влажные плиты сероватой пленкой. Ахмед, которого Мохаммед Латиф хвалил за пчелиное трудолюбие, сказал:
— Они не тронут нас, потому что наша жизнь чиста и безгрешна. — И храбро полез за ограду.
Его сестра проявила благоразумную осторожность. От гробницы они пошли к мечети, которая своей архитектурой была больше похожа на брандмауэр. Арки чандрапурской мечети выродились здесь в нанесенный на штукатурку орнамент, а по бокам торчали небольшие столбики, символизирующие минареты. Строение сильно покосилось, так как камень, на котором оно стояло, немного съехал вниз по склону. Эта мечеть и гробница были странными плодами аравийского буйства.
Потом они прошли к старой крепости, ныне заброшенной, и полюбовались ею со всех сторон. По их меркам вид был просто великолепным — черно-серое небо, беременные дождем тучи, земля, испятнанная глубокими лужами, обрамленными жидкой грязью. Благословенный муссон был самым мощным за последние три года — пруды и озера были полны, урожай обещал быть обильным. Над окрестностями реки (через которую переправился Филдинг на пути из Деоры) пронеслись небывалые тропические ливни. Почту приходилось переправлять через разлив на веревках. В лесу образовалось нечто вроде ущелья, по которому лились могучие потоки, а камни, отмечавшие местонахождение алмазных копей недалеко от вершины холма, до сих пор блестели от влаги. Внизу была видна загородная резиденция младшей рани, отрезанная от города наводнением. Ее высочество, пренебрегая законами о женской половине, то и дело показывалась вместе со своими служанками в лодке в затопленном саду имения, размахивая подолом сари перед носом живших на крыше дворца обезьян. Но в ту сторону лучше не смотреть, как и в сторону Европейской гостиницы. За гостиницей высилась еще одна гряда серо-зеленых холмов, покрытая храмами, похожими на белые языки пламени. Только в этом направлении были видны храмы более двухсот богов, которые регулярно навещали друг друга, владели бесчисленными коровами, производством бетеля и акциями автобусной компании Асиргарха. Многие из них находились сейчас во дворце, наслаждаясь кульминационным моментом жизни. Другие — тоже великие и влиятельные — послали во дворец свои символы. Воздух казался густым от религиозных эманаций и высокой влажности.
В своих белых рубашках, трепетавших на ветру, Ахмед и Карим с радостными возгласами носились вокруг крепости. В какой-то момент они натолкнулись на вереницу заключенных, бесцельно топтавшихся возле старинной бронзовой пушки. «Кого из вас сегодня освободят?» — спросили дети. Сегодня ночью должно было состояться шествие верховного божества. Оно покинет дворец, сопровождаемое всем воинством государства, и проследует мимо тюрьмы, которая теперь находилась в самом городе. Там, потрясая основы цивилизации, он освободит одного из заключенных. После этого бог проследует к большому озеру Мау, протянувшемуся до европейской гостиницы, где состоятся еще какие-то торжества, после чего погрузится в сон. Азиз и его семья не вникали в тонкости этих событий, будучи мусульманами, но о посещении богом тюрьмы знали все, независимо от вероисповедания. Улыбаясь, но опустив глаза, заключенные обсуждали с группой местных жителей перспективы своего спасения. Если не считать ножных кандалов, заключенные ничем не отличались от своих собеседников, да и не чувствовали никакой разницы. Пятеро заключенных, только дожидавшихся суда, на освобождение рассчитывать не могли, но уже осужденные были преисполнены самых радужных надежд. В своей простоте они не отличали раджу от бога — оба пребывали где-то в заоблачных высях, но надзиратель был человеком более просвещенным и осведомился у Азиза о состоянии здоровья Его Светлости.
— Он идет на поправку, — ответил врач. На самом деле раджа умер; ночная церемония окончательно подорвала его силы. Смерть его решили скрывать до окончания праздничного угара. Врач-индус, личный секретарь и доверенные слуги остались у тела, а Азиза отправили в мир — вводить людей в приятное заблуждение. Азиз любил старого правителя. Возможно, при его наследнике процветанию врача-мусульманина придет конец, но пока Азиз не тревожился, ибо сам стал частью иллюзии, которую помогал творить. Дети продолжали свою беготню. Теперь они охотились за лягушкой, чтобы подложить ее в кровать Мохаммеду Латифу. В их саду были сотни лягушек, но им надо было непременно поймать земноводное в крепости. Потом они закричали, что видят внизу два топи. Филдинг и его шурин, вместо того чтобы отдыхать в гостинице, лезли по склону к гробнице!
— Бросить в них камень? — спросил Карим.
— Насыпать им толченого стекла в кастрюлю? — подхватил Ахмед.
— Ахмед, подойди ко мне, я накажу тебя за такую порочность. — Он поднял руку, чтобы ударить своего первенца, но передумал и протянул ее для поцелуя. Ему было приятно, что сыновья теперь с ним, приятно видеть их любовь, их храбрость. Но он объяснил им, что англичане — гости раджи, поэтому их нельзя травить, но надо принимать с уважением. Дети, как обычно, внимательно слушали отца.
Два визитера вошли за восьмиугольную ограду, но тотчас выбежали оттуда, видимо атакованные пчелами. Англичане метались взад и вперед, стуча себя по головам и тщетно отгоняя пчел. Дети злобно радовались, а с неба, словно кто-то извлек из него невидимую затычку, хлынул дождь. Азиз не собирался здороваться с бывшим другом, но это происшествие привело его в прекрасное настроение. Он почувствовал себя собранным и сильным.
— Хэлло, джентльмены, я вижу, у вас проблемы? — крикнул он.
Шурин громко вскрикнул. Пчела ужалила его.
— Лягте в лужу, мой дорогой сэр, благо их тут видимо-невидимо. Нет, нет, не приближайтесь… Я не могу распоряжаться ими, это государственные пчелы. Можете пожаловаться Его Светлости на их поведение.
Реальной опасности, правда, не было. Дождь усилился, и пчелы, развернувшись, полетели назад к гробнице. Азиз подошел к незнакомцу и извлек жала из его запястья, сказав при этом:
— Ну-ну, возьмите себя в руки и будьте мужчиной.
— Здравствуй, Азиз, давненько мы с тобой не виделись. Слышал, что ты хорошо здесь устроился, — равнодушным и отнюдь не дружелюбным тоном произнес Филдинг. — Пара жал — это не опасно, верно?
— Ни в малейшей степени. Я пришлю вам мазь в гостиницу, кажется, вы там живете?
— Почему ты не отвечал на мои письма? — в упор спросил Филдинг, переходя к сути, но ответа не получил, потому что дождь полил как из ведра. Спутник Филдинга, не бывавший до этого в Индии, услышав, как капли дождя барабанят по шлему, закричал, что пчелы вернулись. Филдинг сделал ему резкое замечание и сказал:
— Как нам скорее спуститься к экипажу? Надо заканчивать прогулку, погода просто ужасная.
— Да. Вам туда.
— Ты не спустишься с нами?
Азиз комичным жестом прижал руки к груди. Как все индийцы, он был великим мастером неуязвимой дерзости. «Я трепещу и повинуюсь!» — говорил жест, и Филдинг хорошо это понял. По тропинке они спустились к дороге — впереди двое мужчин, за ними шурин (он был скорее мальчик, нежели мужчина), державшийся за распухшую руку; а замыкали шествие трое индийских детей, шумных и развязных, — все шестеро промокли до нитки.
— Как твои дела, Азиз?
— Все как обычно. На здоровье жаловаться не приходится.
— Как ты устроил свою жизнь?
— А как ты устроил свою?
— Кто сейчас распоряжается в гостинице? — спросил он, оставив попытки восстановить прежнюю близость, и взяв более официальный тон. Он был старше и сдержаннее Азиза.
— Вероятно, личный секретарь Его Светлости.
— И где он?