Дорога вскоре привела его к высоким скалам, высившимся среди джунглей. Здесь он, натянув поводья, остановился, чтобы как следует рассмотреть огромное озеро Мау со стороны его дальнего искривленного берега. В воде отражались вечерние облака, и дольний мир наполнился их великолепием, небо и земля тянулись друг к другу, чтобы слиться в экстазе. Внезапно Азиз сплюнул, сплюнул от подступившего к горлу отвращения. В центре сверкающего водного круга он увидел маленькое движущееся пятно — лодку европейской гостиницы. Эти англичане смастерили себе импровизированные весла и принялись за свое любимое занятие — патрулирование Индии. От этого зрелища Азиз воспылал — по контрасту — любовью к индусам и, оглянувшись на белевший дворец, от души понадеялся, что они донесут своих идолов до места назначения. Во всяком случае, они не покушались на чужие жизни. Это притворное желание «увидеть Индию», обворожившее его в мисс Квестед в Чандрапуре, было лишь формой подчинения Индии; за этим желанием не было сочувствия; он прекрасно знал, о чем сейчас говорят сидящие в лодке люди, глядя на спускающиеся вниз ступеньки, на которых вот-вот должно было появиться шествие, и рассуждая о том, на какое расстояние могут они к нему приблизиться, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Он не стал отказываться от поездки, так как в гостинице есть слуги, которых он сможет кое о чем расспросить. Лишние сведения никогда не повредят. Он направил коня по тропе мимо мрачного выступа, обрамленного царскими могилами. Как и дворец, они были отделаны снежно-белым алебастром и светились каким-то неземным внутренним светом, казавшимся призрачным в наступавших сумерках. Высокие деревья, росшие на склоне выступа, склонялись над водой, летучие мыши время от времени отцеплялись от ветвей и падали вниз, с целующимся звуком касаясь поверхности воды; провисев целый день вниз головой, они, наверное, сильно страдали от жажды. Индийский вечер вступал в свои права: квакавшие со всех сторон лягушки, вечно горящий коровий навоз, над головой — стаи запоздалых птиц-носорогов, напоминавших в сумерки крылатые скелеты. В воздухе витала смерть, но смерть без печали; это был воплощенный компромисс между судьбой и желаниями, и с этим соглашалось даже мятежное человеческое сердце.
Европейская гостиница стояла на двести футов выше уровня воды, на гребне скалистого, поросшего деревьями отрога, поднимавшегося из джунглей. Когда Азиз добрался до гостиницы, вода приобрела розовато-серый цвет, а лодка совершенно исчезла из виду. На крыльце гостиницы спал сторож. Над дверями пустых комнат горели лампы. Словно злой дух, он обошел комнаты. Вознаграждением ему послужили два письма, лежавшие на пианино. Он схватил их и быстро прочитал, не испытывая при этом ни малейшего стыда. Святость чужой переписки никогда не соблюдалась на Востоке. Больше того, когда-то Макбрайд читал все его письма и распространил их содержание в суде. Одно письмо — самое интересное из двух — было от Хислопа Филдингу. Оно проливало свет на характер его бывшего друга и укрепило Азиза в его враждебности к нему. Речь в письме шла по большей части о Ральфе Муре, который был представлен в нем едва ли не слабоумным. «Руководите моим братом так, как сочтете нужным. Я пишу вам, потому что этот человек совершенно не организован». Потом: «Я полностью согласен с вами, жизнь слишком коротка, чтобы лелеять обиды, и я испытываю большое облегчение оттого, что вы снова готовы занять место в строю угнетателей Индии. Нам нужна любая помощь и поддержка. Надеюсь, что, когда Стелла приедет в следующий раз, она привезет с собой и вас. Я создам вам все удобства, насколько это возможно для холостяка, а нам надо непременно увидеться. Брак моей сестры с вами, последовавший за смертью матери, вкупе с моими собственными трудностями, сильно меня расстроил, и я не вполне владел собой. Нам надо упорядочить наши отношения, и, как вы говорите, предадим это дело обоюдному забвению. Очень рад рождению вашего сына и наследника. Когда будете в следующий раз писать Аделе, передайте ей мой привет, ибо я хочу помириться и с ней. Вам сильно повезло, что вы сейчас не в Британской Индии. Инцидент следует за инцидентом, все они — следствие пропаганды, но мы никак не можем нащупать нити. Чем дольше живешь здесь, тем больше понимаешь, что все здесь взаимосвязано. Мое мнение, что за всем этим стоят евреи».
Так, довольно с этого красноносого мальчика. Азиза на мгновение отвлекли неясные звуки, донесшиеся со стороны озера; шествие приблизилось к воде. Второе письмо было от мисс Квестед к миссис Филдинг. В нем тоже была пара интересных штрихов. Мисс Квестед писала: «Ральфу Индия даст больше, чем дала мне». Похоже, она снабдила его и деньгами: «…это мой долг, который я никогда не смогу вернуть лично». Какой долг его стране имела в виду мисс Квестед? Эта фраза ему не понравилась; потом были строки о здоровье Ральфа. Письмо изобиловало именами: «Стелла и Ральф», даже «Сирил» и «Ронни» — все было так по-дружески, так посемейному. Письмо было выдержано в духе, непостижимом для Азиза. Он завидовал вольному общению, каковое возможно только среди народа, женщины которого свободны. Эти пять человек преодолели свои трудности и сомкнули нарушенные ряды перед лицом общего противника. В этом коренится сила Англии. В припадке злости он ударил по клавишам, и струны издали диссонирующий, громкий и очень неприятный звук.
— О, что это? — раздался нервный и одновременно почтительный голос; Азиз никак не мог вспомнить, где он уже слышал такие интонации. В сумраке в соседней комнате послышалось какое-то движение.
— Это придворный врач, приехал поинтересоваться, что здесь происходит. Я немного говорю по-английски, — сказал Азиз и быстро сунул письма в карман и, чтобы показать, что он вхож в европейскую гостиницу, снова ударил по клавишам пианино.
В круг света вошел Ральф Мур.
Какой странный юноша — высокий, худой, преждевременно постаревший, голубые глаза подернуты дымкой тревоги, волосы спутаны в беспорядке! Таких империя не посылает в Индию. Врач в Азизе подумал: «Следствие рождения от слишком старой матери»; поэт нашел юношу красивым.
— Я не смог приехать раньше, было слишком много работы. Как ваши укусы? — покровительственно спросил он.
— Я… я отдыхал, они подумали, что мне лучше; но место укуса болит и пульсирует.
Робость и застенчивость «новичка» оказывали сложное воздействие на недовольного Азиза. Придав своему голосу угрожающие нотки, он сказал:
— Подойдите ближе, чтобы я мог рассмотреть, что у вас с рукой.
Они были одни, и Азиз мог обойтись с Ральфом, как майор Каллендар обходился с Нуреддином.
— Сегодня утром вы сказали…
— Даже самые лучшие врачи иногда ошибаются. Подойдите, подойдите, сюда, к свету, чтобы я смог уточнить диагноз. У меня очень мало времени.
— О-о!
— Что случилось?
— У вас недобрые руки.
Пораженный Азиз уставился на них. Этот странный юноша был прав, и Азиз спрятал руки за спину и с наигранным гневом ответил:
— Какого дьявола вас смущают мои руки? Какое странное заявление. Я квалифицированный врач и не причиню вам вреда.
— Я имею в виду не боль, мне не больно.
— Не больно?
— Нет.
— Прекрасная новость, — съязвил Азиз.
— У вас жестокие руки.
— Я принес вам мазь, но вы находитесь в таком нервическом состоянии, что я опасаюсь ее накладывать, — сказал Азиз, помолчав.
— Оставьте мне мазь.
— Это невозможно, я должен вернуть ее в аптеку. — Он потянулся вперед, но Ральф отступил к дальнему концу стола. — Итак, вы хотите, чтобы я вас лечил, или вы предпочитаете английского врача? В Асиргархе есть врач-англичанин. Асиргарх находится в сорока милях отсюда, к тому же наводнение прорвало Рингнодскую дамбу. Теперь вы понимаете, в каком положении вы находитесь. Мне надо поговорить о вас с мистером Филдингом. Ваше поведение — просто нонсенс.
— Они уехали на лодке, — сказал Ральф, умоляюще посмотрев на Азиза.
Азиз мастерски разыграл удивление.
— Надеюсь, они не поплыли в сторону Мау. В такую ночь, как эта, люди становятся очень фанатичными. — Словно в подтверждение его слов раздался громкий рыдающий звук, словно из глотки великана; процессия приблизилась к тюрьме.
— Вы не должны относиться к нам так, — вдруг резко произнес Ральф, и Азиз взял себя в руки; голос юноши, хотя и остался испуганным, был на этот раз твердым.
— Как именно?
— Доктор Азиз, мы не сделали вам ничего плохого.
— Ага, вам известно мое имя. Понятно. Да, я Азиз. Нет, конечно, ваш лучший друг, мисс Квестед не причинила мне никакого вреда в Марабаре.
Последние его слова потонули в страшном шуме — начали палить все пушки монархии. Над тюрьмой взлетела ракета. Один заключенный был освобожден, и сейчас он целовал ноги певцов. Из окон домов падали лепестки роз, процессия двинулась дальше, неся священные специи и кокосовые орехи… Процессия застыла на полпути; бог расширил и распространил свой храм и торжественно замер. Беспорядочные звуки радостного спасения достигли гостиницы. Они бросились на крыльцо, привлеченные внезапно начавшейся иллюминацией. Из жерла бронзовой пушки в крепости то и дело вырывались вспышки, город превратился в одно смазанное пятно света, в котором дома казались пляшущими, а дворец — размахивающим маленькими крылышками. Вода внизу и небо над головой пока не осветились этим буйством; свет был еще очень слаб, и песня с трудом пробивалась сквозь бесформенные комья вселенной. Песня становилась все слышнее из-за бесконечного повторения — повторения на разные лады имени божеств.
Радхакришна, Радхакришна,
Радхакришна, Радхакришна,
Кришнарадха, Радхакришна,
Радхакришна, Радхакришна…
Так пели певцы. Их песнь разбудила сторожа в гостинице, он ошалело открыл глаза и оперся о копье с железным наконечником.
— Мне надо возвращаться, доброй ночи, — сказал Азиз и протянул Ральфу руку, совершенно забыв, что они не были друзьями, и всколыхнув свое сердце чем-то более далеким, чем пещеры, — чем-то невыразимо прекрасным. Ральф принял протянутую ему руку, и Азиз тут же вспомнил, как отвратительно он только что себя вел, и тихо спросил: