В таких примитивных жилищах проводят таглыки все лето с женами, детьми и с необходимым домашним скарбом, меняя их [эти жилища] всякий раз с перемещением стад на другие пастбища. Спустившись осенью с гор в свои селения, они по вытравлении скотом соседних пастбищ бывают вынуждены угонять далеко от них стада и проживать временно на этих отдаленных от селений пастбищах в таких же пещерных жилищах, как и летом в горах Кун-луня.
Таглыки, как выше сказано, пасут стада овец, принадлежащие жителям оазисов, но имеют немного и своего скота: лошадей, ослов, коров и больше всего овец. За пастьбу чужих стад горцы получают с владельцев весеннюю шерсть и половину собранного масла, а другая вместе с летней шерстью поступает к хозяину стада. Ежегодный приплод, по условию с владельцами, должен быть не менее 50 ягнят на каждые 100 голов овец. Излишек против этой нормы составляет прибыль пастуха, а недостаток пополняется в конце года из его собственности. Пошлины с овец в казну (по одной тэньге с головы) уплачиваются хозяином и пастухом пополам; потери же от падежей и волков принимаются на свой счет владельцем, но пастух обязан представлять всякий раз доказательства такой убыли овец. Каждый хозяин клеймит своих овец собственным клеймом, почему их всегда легко отличить от других, и в течение года раза два осматривает и пересчитывает их41.
Таглыки сопутствовали нам во всех экскурсиях по горам Кун-луня и на северную окраину Тибетского нагорья. Мы сблизились с этими простодушными людьми и полюбили их за чистосердечие, откровенность и услужливость. В горах они удивляли нас своей способностью скоро и легко взбираться на страшные крутизны, казавшиеся нам неприступными. Зато во время пребывания за Кун-лунем, в Тибетской нагорной пустыне, которой таглыки почему-то страшатся, они далеко не проявляли такой отваги и нередко обнаруживали даже некоторое малодушие. Эти мужественные люди, столь покорные климатическим невзгодам своей суровой горной родины, неоднократно пытались уговаривать нас не отходить далеко от окраинного хребта на юг, в глубь безлюдной нагорной пустыни, в которой, по их убеждению, легко погибнуть, и непритворно радовались каждый раз, когда мы поворачивали оттуда назад в Кун-лунь.
Во время пребывания в Кара-сае с 3 мая по 15 июня мне приходилось почти ежедневно наблюдать там прохладный северный ветер из внутренней пустыни Такла-макан {Во время моего отсутствия из Кара-caя с 14 июня по 5 июля этот ветер, по словам остававшихся там людей, дул также почти ежедневно.}. Во все ясные дни этот ветер дул регулярно с 11 часов утра до 5 часов пополудни порывами, и на нижележащей северной равнине в это время постоянно крутились столбы пыли, поднимаемой вихрями. В пасмурные дни он был слабее, и если несколько таких дней следовало подряд, то в средние из них случались затишья. По ночам же почти ежедневно подувал слабый южный ветерок из соседнего ущелья Кун-луня, против которого находился наш лагерь.
Северный ветер, дувший из внутренней пустыни, был всегда прохладен и умерял в значительной степени дневной жар, понижая во время своих порывов температуру почти на 3° Цельсия. Между тем от приезжих из Нии мы достоверно знали, что там с наступлением мая начались уже жары и господствовали во все время нашего пребывания в Кара-сае. В пустыне Такла-макан они в тот же период времени были, без сомнения, еще сильнее, чем в Нии, а потому меня крайне изумлял дувший оттуда прохладный ветер, который так приятно освежал нас в жаркие солнечные дни в Кара-сае. Еще в начале наблюдений над ним мне казалось, что он дует не в горизонтальном направлении, а сверху, под некоторым углом к горизонту. Для определения этого угла я устроил простейший прибор: между рожками деревянной вилки от мерного шнура наклеил лист бумаги и, прикрепив эту вилку горизонтально к трубе кипрегеля, установленного на мензуле, направлял трубу на север, навстречу ветру. Придавая плоскости бумаги различные углы возвышения, я по вибрации ее на ветре ясно замечал, что он действительно дул не в горизонтальном направлении, а под углами, по приблизительной оценке, от 5° до 10° к горизонту. Сила же его, определяемая во время опытов по анемометру Робинзона, колебалась от 3 до 10 метров в секунду и, по мере поднятия от подножья хребта на юг, в горы, постепенно возрастала, достигая на больших высотах 15 и более метров в секунду.
Наблюдение в Кара-сае в мае и июне прохладного ветра из пустыни Такла-макан было не единственным во время нашего путешествия по Кашгарии. Еще в июне и июле 1889 г., при следовании экспедиции по долине Яркенд-дарьи, вдоль северо-западной окраины этой пустыни, приходилось неоднократно ощущать прохладные воздушные токи, направлявшиеся со стороны той же пустыни, как казалось, сверху и понижавшие термометр Цельсия до 3,2°. Потом во время пребывания в горах Кун-луня, на урочище Тохта-хон, с 18 июля по 1 сентября мы почти ежедневно наблюдали прохладный северо-восточный ветер, дувший из помянутой пустыни, и, наконец, по временам ери следовании по северному предгорью Кун-луня -- в июне 1890 г.
В пустыне Такла-макан все лето господствуют страшные жары, и потому в ней должен существовать в это время года постоянный барометрический минимум. Еще в конце марта мы наблюдали в монастыре имама Джафара-Садыка температуру воздуха в 27,2° Цельсия, а песок нагревался тогда до 60° Цельсия {В. И. Роборовский на обратном пути из Черчена в Нию 1 апреля 1890 г.наблюдал температуру песка на солнце в 67° Цельсия.}. Какова же она бывает во внутренности пустыни в июне и июле, когда темные каменистые саи ее и пески раскаляются, вероятно, до 80° Цельсия, если не более! Несомненно, что в таком горниле должен существовать в течение всего лета сильный восходящий дневной ток колоссальных размеров; причем горячий и чрезмерно сухой воздух пустыни, поднимаясь очень высоко над ее поверхностью, затрачивает на это поднятие огромное количество своей теплоты. Таким образом в высших слоях атмосферы над пустынею Такла-макан в жаркие летние дни скопляются массы охладевшего воздуха, и потому там давление, подобно тому, как над экватором, должно быть больше, чем на равных абсолютных высотах над подгорными равнинами и в особенности над окраинными горами котловины. Вследствие этого холодный воздух стремится оттуда по радиальным направлениям к окраинным хребтам для заполнения существующего над ними и над их предгорьями разрежения, и эти воздушные течения, по причине возрастания на окраинах котловины разности давлений с высотой, должны быть сильнее на самых горах, чем на возвышенных подгорных равнинах. Такое объяснение вполне согласуется с наблюдениями дневных прохладных ветров из внутренности пустыни, происхождение которых, по моему убеждению, следует приписать всецело чрезмерному нагреванию ее поверхности42.
8 июня возвратился из командировки Козлов, а 10-го числа того жемесяца прибыл в Кара-сай и Роборовский.
П. К. Козлов поднялся по долине реки Бостан-тограк на Тибетское нагорье к озеру Даши-куль -- крайнему пункту, до которого доходят горцы -- охотники и золотоискатели. От озера он направился к северо-востоку по широкой нагорной долине между Кун-лунем и его мощным восточным отрогом. Путь его пролегал вверх по реке, текущей с южного склона окраинного хребта в озеро Даши-куль. Долина ее, поднимающаяся до 14 000 футов над уровнем моря, оказалась совершенно пустынной: кроме жесткой и колючей тибетской осоки, растущей притом на весьма немногих влажных местах небольшими островками, в ней не замечено было других растений. Пройдя по этой долине около 100 верст от озера, Козлов, за отсутствием подножного корма и истощением бывшего с ним фуража, принужден был повернуть назад и возвратиться по старой дороге в Кара-сай.
В. И. Роборовский, перейдя Кун-лунь по тому же, как и прежде, перевалу Сарык-туз, взял курс почти прямо на юг и прошел около 75 верст по Тибетскому нагорью, отличающемуся в том месте еще более пустынным характером, чем на пути к верховьям реки Керия-дарья. Оно поднимается в среднем до 16 600 футов над морем и покрыто низкими сланцевыми грядками, простирающимися почти с запада на восток, а между этими грядками залегают каменистые долины и замкнутые котловины. На юго-западе, за рекой Керия-дарья, путники снова видели высочайшие снеговые горы, усмотренные в первый раз с берегов этой реки; а на юге волнистую землю замыкал довольно высокий и весьма длинный кряж, отделяющийся, повидимому, от помянутых гор и отходящий очень далеко на восток.
Кроме приземистого белолозника, Роборовский не нашел в посещенной им нагорной пустыне ни одного растительного вида. Острые сланцевые и кварцевые гребни, торчащие повсюду на ее поверхности, разреженность воздуха и сильные ветры, сопровождавшиеся частыми снежными метелями, крайне затрудняли движение и погубили всех лошадей, кроме одной, да и та отказывалась служить43. Последнюю станцию на обратном пути по нагорью Роборовский и его спутник, унтер-офицер Бессонов, следовали пешком, навьючив на единственную уцелевшую у них лошадь теплую одежду и остатки съестных припасов. С большим трудом добрались они до северного подножья перевала, где у них была оставлена часть запасов, и, переночевав в том месте, должны были пройти вниз по долине Сарык-туз еще одну станцию пешком до золотого прииска Кан-булак. Там их радушно приняли золотоискатели и дали временный приют до тех пор, пока не прибыли к ним люди с лошадьми и съестными припасами, высланные мною из Кара-сая.
Описанные экскурсии моих сотрудников на северную окраину Тибетского нагорья через перевал Сарык-туз и долину реки Бостан-тограк познакомили нас несколько с этой безвестной страной и вместе с тем убедили в тщетности попыток проникнуть в нее со всей экспедицией. Признавая, однако, необходимым пополнить их рекогносцировки обозрением хоть небольшого участка этой нагорной пустыни к югу от озера Даши-куль, я решил совершить туда экскурсию и углубиться, сколько возможно, далее на юг от окраинного хребта.
За три дня до выступления были посланы вперед в долину реки Бостан-тограк наши люди с туземцами для исправления дороги, заготовлен значительный запас фуража и наняты вьючные быки, ослы и лошади для доставления его к озеру Даши-куль. Там предполагалось устроить склад, из которого можно было бы пользоваться припасами при поездках на юг и восток от этого озера.