Тео хотел отклониться, но позади Санды, на краю поляны… Между темных стволов, куда падал белый свет луны, появилась длинная черная рука. Она вытянулась из-за ствола как сгусток дыма, и следом потянулось остальное тело. Тео замер, широко распахнув глаза. В следующую секунду в живот больно ткнулось что-то твердое. Все вокруг тут же стало черно-белым, Тео услышал нарастающий стук крови в висках, а потом мир померк. Когда он пришел в себя – то ли мгновение спустя, то ли через долгую минуту, – обнаружил, что стоит на поляне, залитой лунным светом, и крепко сжимает Санду за горло.
Теодор испуганно разжал пальцы, и девушка, белая как призрак, с вытаращенными глазами схватила ртом воздух. Ее рука разжалась, деревяшка со стуком упала на землю. Потом Санда развернулась и стремглав бросилась в заросли, не слушая окриков Тео.
Пошатываясь словно в бреду, он направился к лагерю.
– Ты что, издеваешься? – накинулась на него Шныряла. – Где котелок?
Тео ответил таким потерянным взглядом, что девушка замерла, а Змеевик поднялся на ноги.
– Что случилось?
Тео открыл рот и тут же закрыл. Растерянно оглянулся на тропинку, ведущую к ручью. Змеевик, не говоря ни слова, скрылся среди ветвей. Шныряла, прищурившись, смотрела вслед.
Сидя у костра, Тео пытался прийти в себя. Есть не хотелось. Он приглядывался к каждому кусту и дергался всякий раз, замечая колыхание теней.
Змеевик быстро вернулся. За ним прибрела Санда, бледная, с опухшими веками, и села подальше от Тео, с другой стороны костра. Тео не знал, о чем они говорили, но взгляд, брошенный на него Змеевиком, был весьма странным.
Костер угас, легли спать. Тео, завернувшись в плащ, глядел в черное небо. Он слушал Полночь, ожидая различить неведомый голос, но до него доносились только таинственный стрекот и вскрики птиц. Тео вдруг понял, что Полночь… поет. Звуки складывались в мелодию. Тео приподнялся на локте, напрягая слух, но уловить музыку не смог: помешал храп Шнырялы.
Тео спал плохо, а под конец ему привиделся кошмар: будто руки перестали слушаться и, вместо того, чтобы отпустить горло Саиды, он сжимает пальцы все сильнее и сильнее; Саида, вцепившись в его запястья, кашляет, хрипло умоляет не делать этого, но руки не слушаются, живут сами по себе, подчиняясь чему-то другому – ярости и безумию.
Тео очнулся с немым криком, мокрый, будто катался по росистой траве. Поднялся и побрел куда глаза глядят. Кажется, Змеевик приоткрыл глаза, но Тео было плевать.
Он обнаружил себя стоящим на коленях у ручья. Плеснул холодной водой в лицо и вгляделся в отражение. «Я схожу с ума…» Тео не мог отвести взгляда от темных глаз своего отражения – растерянных, затравленных.
Змеевик пытался всех их примирить. Зачем? Тео повторил свое второе правило: «Слова людей не связывают. Слова – просто звуки, которые с легкостью уничтожает дело. Особенно плохое».
«А если все-таки уйти?»
Тео встал. Он злился на спутников, на себя, на весь мир. «Если доберемся до Ищи-не-найдешь, передеремся за Путеводитель. Каждый захочет получить карту». Тео не сомневался, так и случится. «Что же делать?»
Он посмотрел на запад. Где-то там упорно идет к перекрестку всех дорог Вангели. Ему отчаянно захотелось нагнать мэра, и ненависть была такой сильной, что Тео подумал: как далеко он может зайти?
Он знал ответ.
В карманах лежали только проволока для силков, огниво и помятая отцовская фляжка. Пуститься в долгий путь, не имея припасов, – безумие, но Тео был готов. Это же еще большой вопрос, кто опасней: люди или животные. Тео посмотрел на свое отражение, на отмеченную крестом щеку. Самый страшный шрам на его теле оставило не животное. Человек.
Он перешел ручей и побрел по черно-серебристой траве. Еще колебался, но шагал упорно, потому что постепенно становилось легче. Дальше от людей. Ближе к Ищи-не-найдешь.
Когда они проснутся – его не будет… Интересно, что скажет Змеевик? Повторит свое: «Нужно держаться вместе»? Шныряла сплюнет, правда, без ругательств, от которых пришлось избавиться после спиридушей. Санда… Тео вспомнил расстроенное бледное лицо, усыпанное веснушками, густую непослушную челку. «Потерянная девочка, ввязавшаяся в смертельную игру». Она вздохнет спокойней, увидев там, где он спал, пустое место.
Тео настолько погрузился в мысли, что не сразу заметил – иногда он наступает на очень странные чужие следы. Тео споткнулся. Нахмурился, разглядывая влажную землю. Затем присел и провел пальцами по вдавленному отпечатку гигантской птичьей лапы… Встал, прошел чуть дальше и нашел еще один отпечаток. Потом увидел третий. И уже не сомневался, что там, где под ближайшим деревом впереди чернеет земля, он обнаружит четвертый…
Во рту стало сухо, как в жаркий полдень. Тео сглотнул комок, сердце заколотилось быстрее. Следы принадлежали птице – не просто крупной, а ужасающих размеров! Тео вгляделся в черноту между стволов. Ни движения. Он напряг слух и…
Услышал позади шорох.
Качнулись еловые лапы. Зашелестели кусты. Под чьими-то шагами зашуршала трава.
Холодея, Тео нащупал ослабевшими пальцами нож и, едва обернувшись, чуть не заорал от ужаса. Между темных стволов отчетливо была видна тень намного выше Тео. Тень шагнула вперед, на поляну, и, оказавшись под лунным светом, птица предстала во всей своей красе. Огромная голова с золотым клювом и торчащими вверх покачивающимися перьями. Острый и длинный, клюв блестел искривленной саблей. Громадное тело покрывали блестящие угольно-черные перья. Огромные тяжелые лапы глухо бухали по земле.
Чудовище шло, вертя головой влево и вправо, скользнуло взглядом по Теодору. Он не двигался, только тяжело дышал, окаменевший от ужаса. Сердце было готово разорваться, и Тео думал, что сейчас потеряет сознание от страха. Птица вдруг остановилась, запрокинула голову, раскрыла громадный клюв и издала высокий пронзительный вопль, похожий на женский крик.
Мир поплыл перед глазами, и Тео не успел ничего подумать – мозг отключился на несколько мгновений, – а когда снова пришел в себя, обнаружил, что ломится сквозь хлесткие ветви, прорывается через сплетения колючек, под ним дрожит земля, а сзади неумолимо приближается тяжелое буханье. Ветви хлестали по лицу, оставляя ссадины на щеках и раздирая одежду. Снова донесся холодный клекот, в котором Тео послышался вопль обезумевшей женщины.
Теодор выбежал на открытое место, зацепился ногой за кочку и грохнулся в траву. Земля вздрагивала от тяжелых ударов, Теодор только успел перевернуться на спину, как небо заслонила черная громада. В следующее мгновение его ноги оказались в железном захвате, и его рвануло вверх.
Когда Тео пришел в себя, то увидел над собой землю, залитую лунным светом, а под ним на фоне неба, усыпанного точками звезд, покачивались огромные распахнутые крылья. Его несли вверх тормашками неизвестно куда.
И тут Тео заорал – громко и отчаянно, как никогда в жизни. Он орал до тех пор, пока не охрип. Его нещадно мотало в воздухе, длинные волосы трепал ветер, и в ушах свистело так, что можно было оглохнуть. Потом Тео судорожно схватился за пояс – нож был на месте – и попытался дотянуться до лап птицы, но вовремя сообразил, что будет, если она его отпустит. Он посмотрел вниз, и его пронзил еще больший страх, а к горлу подкатила тошнота.
Вскоре угрожающе далекие деревья приблизились: птица пошла на снижение. Теодор увидел серебряную ленту реки, взрезавшей темную гущу леса, и тогда птица с пронзительным клекотом ухнула вниз. Она подлетела к высокому берегу, в котором чернела круглая дыра. Теодор с размаху ударился спиной, потом его потащило внутрь, он приложился головой и потерял сознание.
Воздух сладко пах гнилью. «Запах смерти», – промелькнуло в голове Тео. Он застонал и разлепил опухшие веки. Те не слушались, опускались, а он упорно пытался открыть их снова. «Эй… приходи… в себя… патлатый… слизняк…»
Ругая себя последними словами, Тео таки заставил себя открыть глаза и уставился в темный земляной свод. Откуда-то сбоку лился яркий свет луны, и Тео увидел, что лежит возле большого округлого предмета с гладкой черной поверхностью. Он сухо сглотнул и, не найдя сил встать, просто повернул голову. Некоторое время тупо рассматривал странный округлый предмет, машинально отметил, что гладкая поверхность покрыта порами, что на ней есть рисунок в виде огромного золотого полумесяца, наверное, в руку длиной, и вдруг до него дошло.
«Это же… яйцо! А где чертова тварь?»
Охнув, Тео резко приподнялся на локте и судорожно огляделся. Птицы нигде не было видно. Яиц оказалось пять. Он хотел сесть, почувствовал под рукой что-то твердое и покрытое шерстью и опустил взгляд. Ладонь упиралась в голову оленя. Ветвистые рога, раскрытый в предсмертном реве рот, остекленевшие глаза…
Вот почему здесь так пахло. Стараясь забирать воздух маленькими порциями, Тео сполз с туши и оказался в груде окоченевших кроликов. Он содрогнулся, поняв, что вокруг черных яиц полно мертвых животных. Косули и кабаны с вспоротыми брюхами. Лисы, волки и еноты. Многие относительно свежие. Кто-то еще подергивался, будучи раненным или только оглушенным. Тео уставился на кролика, который, пошатываясь, ковылял невдалеке, то проваливаясь между трупами, то выбираясь на поверхность.
Тео схватился за пояс и чуть не вскрикнул. Нож! Выпал, пока птица тащила его сюда? Или он потерял его где-то здесь? Содрогаясь от отвращения, Тео принялся шарить среди мертвых тушек, царапая влажную землю ногтями, и наконец нащупал рукоять. Затем, прислонившись к яйцу, он осторожно выглянул в сторону выхода. Тот был шагах в двадцати, и Тео увидел даже, как там, далеко, качаются верхушки черного леса. Еще он увидел, что путь на свободу преграждает косматая куча, которая время от времени копошилась, устраиваясь поудобнее.
Птица сидела спиной к Теодору. Охраняла кладку.
Во время поисков ключа ему пришлось удирать от огромной волчицы, и этого он не забудет никогда в жизни. Тео понял, что ему уже в который раз несказанно повезло. Ведь птица могла ударить его клювом и убить в одно мгновение. А его лишь оглушило ударом о землю, как того кролика. Тео на всякий случай пощупал ребра – кажется, и правда цел и практически невредим.