– Пока что.
Шныряла бросила на Вика мрачный взгляд и спросила:
– А откуда вы знаете?
– Я знаю все, потому что я знаю Истину. И если не подойдете сейчас – дверь я вам открою, только если луна покатится вспять. Поняли?
Теодор и спутники переглянулись. Это были слова Кобзаря.
– А может, это…
– Голос женский, Тео.
– Ладно, – решительно сказал Теодор. – У нас правда нет выбора. Если мы будем раздумывать дальше, может получиться так, что дверь и правда не откроется. Кто его знает, что там за сторож. Судя по голосу, какая-то перепившая тетка. Не думаю, что мы вчетвером не справимся с ней. Так что…
Вик с неохотой кивнул, помог Шныряле подняться и повел ее по тропе. Саида жалась ближе к Теодору. Так, выставив перед собой оружие, они медленно и с опаской пошли мимо склонившихся по обе стороны от нимерицы черных цветов. От их разговоров и хохота незнакомки цветы попросыпались. Они поднимали головки, разворачивали лепестки, и лунный свет скользил по маленьким, с кулак ребенка, белым черепам. Когда Тео хорошенько присмотрелся, то понял, что это не настоящие черепа, как он подумал с перепугу, а просто узор на чашечках.
Клумба ожила. Цветы с интересом выглядывали друг из-за друга, рассматривая путников черными глазницами. Стараясь не касаться ни листьев, ни цветов, Вик и Шныряла медленно продвигались вперед к двери, затем шла Санда, а замыкал процессию Тео. Наконец они оказались на небольшой полянке, где цветов почти не росло, – здесь, у порога двери, рос и последний жалкий кустик нимерицы.
Прямо посреди пустоши, обдуваемая всеми ветрами мира, под раскинувшимся звездным небом стояла дверь. Просто дверная коробка, створка из темно-коричневого дерева, ручка-кольцо из тусклого желтого металла, возможно, латуни, которое поблескивало в лунном свете. Такие ручки можно было увидеть на старинных домах в Китиле. Кольцо обычно отливалось тяжелое, с небольшим утолщением, так что, поднимая и опуская его, можно было постучать в дверь – очень громко, не то что кулаком. Часто это кольцо держала металлическая пасть какого-нибудь фантастического существа.
Ручка этой двери находилась прямо посередине створки, вдетое в широкий нос с раздувшимися ноздрями, выступающий на металлической морде натуральной горгульи: заостренные кверху уши, сморщенный лоб, массивные брови, низко нависающие над глазами. Вся морда, потертая от времени и уродливая, выглядела насмешкой над женским лицом.
Теодор прищурился издалека, разглядывая причудливую ручку, как вдруг заметил, что металлические глаза горгульи смотрят на него в упор. Ему даже дурно сделалось, до того жутким был этот взгляд, словно ручка действительно смотрела.
Повисла гробовая тишина. Тео обогнал остановившихся спутников и словно зачарованный приблизился к двери. Какая-то неуловимая мысль вертелась в его голове быстро и резво, как шестеренка в часах.
Он остановился совсем рядом с дверью, не отрывая взгляда от морды горгульи. Косой лунный свет падал на металлические морщины, и Тео видел даже тусклые полоски пыли на изгибе надбровной дуги, и засохший листик, торчащий из-за длинного уха… И глаза – огромные, блестящие металлом, смотрящие в упор. Теодор глядел в ответ.
Вик тревожно шагнул к нему, поднимая меч, а Шныряла тихо тявкнула. Как вдруг…
Один металлический глаз подмигнул.
– А-а-а! – Теодор с воплем подскочил, развернулся и бросился прочь. – Господи, она живая!
Уже знакомый насмешливый голос заполошно заорал:
– Господи, они живые!
И следом раздался дикий булькающий хохот.
Змеевик поймал Теодора за плечо, и тот, задыхаясь, обернулся. Путники ошарашенно уставились на дверь. Металлическая морда ожила: рот ее изгибался, приоткрывая блестящий латунный язык и лязгающие зубы.
– Тихо, тихо, успокойтесь. Если тебя чуть удар от подмигивания не хватил, парень, что с тобой будет, если тебя девушка надумает поцеловать? Небось с перепугу в обморок хлопнешься?
Теодор ошарашенно моргал и не мог поверить своим глазам. Горгулья морда с интересом разглядывала всех четверых, переводя металлические глаза с одного на другого. Санда – та и вовсе спряталась за спиной Теодора и тихонько поскуливала, вцепившись ему в локоть.
– М-да. – Горгулья подмигнула Санде. – Ну и парнишка тебе достался, деточка…
Санда еще крепче вцепилась в Теодора, так что он охнул от боли.
Первым в себя пришел Змеевик. Он кашлянул и сипло спросил:
– Вы… кто?
Горгулья изогнула бровь:
– А то не видно. Я – Дверь.
– Чт-что?
Дверь поглядела на Шнырялу:
– Он правда дурень или так хорошо его изображает?
Шныряла, кажется, единственная смекнула, что тут происходит, и ухмыльнулась:
– Ну… иногда он думает и побыстрее. Когда беседует не с говорящей Дверью.
– Подумаешь… будто вы не насмотрелись на диковинные штуки в Золотом Замке.
– Откуда вы знаете?
– Милочка, – горгулья закатила глаза, – если б ты знала, сколько хорошеньких юных созданий являлось сюда, чтобы попросить меня открыть путь в Сад Дверей…
– Сад Дверей?
– А вы разве не туда идете? – подозрительно проскрежетала Дверь. – Все-таки заблудились по дороге за хлебушком?
Санда звонким, но немного дрожащим голосом проговорила:
– Тайный сад охраняет заветную дверь
Среди тысяч других – и опасных.
– Значит, вы охраняете вход в Сад Дверей, – догадался Тео. – А там находится другая, которая ведет в Ищи-не-найдешь, верно? А мы думали… Мы думали, вы и есть та самая…
– Та самая… – протянула горгулья. – Ту самую откроете и без меня. Вам-то повезло больше, чем другим. С вами Ключ.
– Ключ? – встрепенулась Санда.
– Открыватель и его Ключ, – нетерпеливо пояснила Дверь. – Да разве вы сами не знаете? Он с вами, значит, вы и откроете дверь в Ищи-не-найдешь…
Горгулья раззявила рот и сладко зевнула.
– Значит, – голос Теодора, все еще хриплый, чуть окреп, – значит, живой человек все-таки может попасть в мир мертвых?
Горгулья заплямкала латунными губами:
– Ага.
Взгляд ее был странный, пронизывающий, Теодору все казалось: металлические глаза сверлят его душу. Точно взгляд Вангели. Или Змеевика. Точно взгляд Кобзаря, когда Глашатай Макабра подкидывал Тео подсказки у костра.
– Где она, кстати? – спросила Дверь.
– Э… кто?
Дверь поглядела с нескрываемым любопытством:
– Сам знаешь.
Теодор недоуменно поднял бровь и пожал плечами.
– А вы странные. Кажется, правила игры на этот раз изменили? Ну, верно, столько раз бывало, что не доходило до конца… Вечно срывалось. Слишком много знаний не идет на пользу игрокам. Лучше играть вслепую.
Теодор насупился:
– Макабр закончился. Мы – победители.
Дверь согласно хмыкнула:
– Ну да. Хотя… призы-то нашли? Исполнили заветное желание?
Теодор и остальные растерянно переглянулись.
– Смерть не отпустит вас просто так, уж поверьте. А насчет правил, так ведь часто бывало, что и в первом туре оказывались всезнайки, из-за которых все рушилось… Бывало такое, что победителей не было. Ни одного! Ни нежителей, ни живых, ни Игрока Икс! Скучно ведь для Смерти, понимаете? Ей тоже не хочется, чтобы вы разом все того… Макабр – сложная игра. Тут должно совпасть много, много деталей, факторов, людей… и их историй.
– Историй? – переспросила Санда.
– Игрока Икс? – насторожился Теодор.
– Да, видимо, вам в этот раз труднее. Ну, ничего, надеюсь, все получится.
Дверь зевнула и вдруг заметила в своей прическе листик. Заостренное ухо затряслось, зазвенело, и лист, сорвавшись и покружившись в воздухе, лег на порог.
Ветер шелестел и перебирал черные глянцевые листочки Смерть-цветов. Клумба ходила волнами, шептала на все лады – и Теодор ясно слышал ропот множества голосов, мужских и женских, даже детских. Он поежился и почувствовал, как Санда сильнее прижалась к нему. От этого прикосновения внутри забил кипящий ручей, и даже в такой напряженной ситуации Тео отвлекся, чтобы уйти мыслями к тонкой руке, лежащей на его предплечье…
Он вдруг почувствовал себя увереннее.
– Вы сказали, – четко и громко заявил Теодор, – что игроки попадали в Ищи-не-найдешь. А потом возвращались?
– Ты хочешь знать многое. Но я не уверена, что Смерть тоже этого хочет.
Кольцо в носу горгульи возмущенно задергалось, грозные холодные глаза завращались под веками.
– Знаешь, что общего между временем и луной, мальчик?
Тео невольно посмотрел на темное небо, усыпанное звездами, с яркой луной, обрамленной гало.
– Время – это плоский круг.
– Простите, что?
– Все идет по кругу. Время и луна. Все возвращается. И Макабр – тоже. Век за веком, всегда. Люди – лишь кубики, которые бросают на доску. Кому выпадет единица – смерть. Кому шестерка – остается в выигрыше. Но тот, кто бросает кости, всегда один. И потому история одна и та же. В мире нет никого столь упорного, как Смерть. Столь хитрого. Жестокого. Могущественного. И упорного, да. Потому что Смерть устраивает Макабр раз за разом. Век за веком. Всегда.
То, как Дверь рассуждала о Смерти, заронило в Теодора нехорошие ощущения. Когда люди говорят о Смерти, они делают это с опаской. Дверь же Смертью словно восхищалась, и Тео это разозлило и напрягло. На миг всколыхнулось отвращение. И страх.
Что там, за деревянной створкой?
Воображение рисовало пугающие картины. Он и вправду хочет пойти в мир мертвых, в черное сердце Полуночи? «Мне нечего терять», – подумал Теодор. Эта мысль подхлестывала его все путешествие. Вот и сейчас.
– Все-таки… Если вы столько знаете о Макабре, то скажите, мы можем войти в мир мертвых и выйти оттуда?
Дверь пристально посмотрела на Теодора и нехотя протянула:
– Пожалуй, да.
– Выйти живыми?
– Ну, если не решите задержаться в Перевернутом Замке на чай.
– Перевернутом? Это как?
– В Черном Замке Ищи-не-найдешь.
– А как же стих? – робко напомнила Саида. – В стихе, который мы слышали в Золотом Замке, было сказано: «Если жив – не пытайся напрасно».