– Да не знаю я.
Вдруг её осенило, она даже подавилась своей догадкой и встала:
– Так это где мать его похоронена?!
Валентина проковыляла в другую комнату и вернулась с ворохом писем. Она надела очки, и было странно видеть её в очках.
– Вот здесь и телеграмма есть, и письма. Всё хранил в пакетике. Смотри адрес, а писем читать не дам.
Я записал адрес. Мне показалось, что Валентина всё-таки любила Иваныча или поняла теперь, что любила. Пожелтевшая телеграмма среди таких же писем единственная. На ней печатными буквами написано: «Иван мама умерла приезжай».
Дома в интернете я посмотрел, как проехать. На Зойкином телефоне ещё раз проверил маршрут, который уже начал выветриваться из моей головы. И вот теперь машина мчалась по зову той телеграммы, а я был вместо Иваныча.
Несмотря на то что у Зойки в телефоне проверил адрес, через день пути понял, что всё-таки спутался. Попал на ремонт дороги, старый асфальт был снят, подсыпали гравия, и машина моя ехала в пыли, словно по пустыне. Деревни Иваныча так и не нашёл. Район тот, а деревни нету. Машина сломалась, её подцепил к своей «Ниве» Председатель. Это прозвище – Председатель. Коренастый, плотный, в белой футболке, мокрой на спине, и шортах. Он всё время улыбался, радовался чему-то. Вообще, был настолько энергичный, сильный на вид, что мне было страшно подавать ему руку для пожатия – а вдруг сломает.
Председатель затащил «четвёрку» к себе во двор. Стоял и бесцеремонно разглядывал меня и мой дидж, правда, какими-то доверчивыми глазами.
Чтобы изменить ситуацию и отблагодарить за помощь, я спросил:
– Сыграть?
– Давай! – И, восторженный, сел в большую летнюю беседку. Голос у него басистый, словно в лёгких мини-органчик.
Я упал на землю и расчехлился. Играл долго, выдул, кажется, всё, что мог. А Председатель всё сидел такой же восторженный и слушал. Когда я закончил, он сказал радостно:
– Хорошо! Даже яблоки с яблонь падают, – и показал рукой себе за спину.
Только тут я заметил, что во дворе несколько яблонь, груша, а беседку оплетает неспелый ещё виноград.
– Ну что, выпьем? – спросил Председатель и, не дождавшись ответа, поспешил в дом. Стало понятно, что он уже навеселе и ему ещё хочется выпить. Я не мог отказаться. Но, выпив, перевернул стопку.
– Понятно! – сказал Председатель и многозначительно приподнял бровь. – А ты фольклор приехал собирать?
Я вспомнил Клавдию, которой тоже было очень важно, чтоб я собирал фольклор, и ответил:
– Да, собираю.
– Ну, это устроим! – Он даже рука об руку потёр. – Сам песни пою, а фольклора не знаю. Но у меня всё есть. Вечером будет.
– А не знаешь, что у меня с машиной?
– А ты ехал по пыли? – спросил он весело и ещё налил себе.
– Да, по пустыне Сахара.
– Вот это правильно. Сахара. …Ну, там и забил фильтр. А заодно и карбюратор. Тебе теперь карбюратор разбирать. Да промывать в бензине. Разбирай, бензин найду! – разрешил милостиво.
Я посмотрел на «четвёрку», но с места не сдвинулся. Расспросил про деревню Иваныча – Председатель такой не знал. Я снова посмотрел на «четвёрку»:
– Ну, значит дальше надо ехать, искать.
– А куда дальше? Дальше Украина. Ты чего?
– Как Украина?
– Ну, так.
Эта новость меня ещё больше огорчила. Я решил прогуляться по деревне.
– Вечером приходи, фольклор будет! – сказал он напоследок.
И туту меня окружили гуси.
– Гуси, гуси!
– Га-га-га!
– Есть хотите?
– Да-да-да!
– Ну, летите, раз хотите, только крылья берегите.
Столько гусей, как в этой деревне, я нигде не видел. И вообще на юге их много. Плавают в маленьких озерках, лужах, корытах. Кажется, куда ни пойдёшь – сейчас увидишь гуся. Выйдет из-за забора, наклонит к земле голову и зашипит. У нас в деревнях, а особенно в городе, гуси в диковинку. У соседа был во дворе маленький хлевок, где он держал поросёнка, а потом забил. Вместо него поселил трёх гусей. Так вся округа ходила глядеть. Можно было деньги брать за просмотр. А когда гусыня снесла первое яйцо, то сосед со своим знакомым целый вечер просидели на лавочке около дома, глядя на яйцо. Размышляя о том, сварить его или зажарить, мужики выпили бутылку водки. А тут скорее я был для гусей в диковинку вместе с диджем. Они, переваливаясь, приходили целыми стадами штук по тридцать. Галдели, шумели и в нескольких метрах вдруг останавливались. Гомон стихал, и они начинали слушать, чего-то ожидая. Я пытался сыграть им. Что тут случилось: пыль, пух! Гуси, заминая и затаптывая друг друга, убежали куда-то по дороге. По крайней мере, было понятно, как обороняться. Они, наверно, приняли меня за огромного гусака с длинной шеей и громовым голосом.
В деревне мне не понравились высокие заборы, через которые нельзя заглянуть во двор. И сначала показалось, что вокруг только гуси, но это, конечно, не так. Люди были. Кто-то шёл в магазин, кто-то гулял с детьми, кто-то сидел на лавочке. Я двинулся к высокому белому храму, который стоял в стороне. Внутри никого, на всех иконах белые вышитые полотенца, словно иконы кто руками обнимает. Вдруг из дверей, которые здесь были плотно закрыты, выскочил маленький быстрый священник. Подошёл ко мне, взял с небольшого столика пакет и протянул:
– Берите, если надо!
В пакете печенье и конфеты. Я взял и сказал: «Спасибо!» Вот и разжился угощением для Председателя.
От храма я побрёл на кладбище, надеясь хоть там найти какое-то упоминание об Иваныче. Но это, конечно, бесполезно. На памятной доске около обелиска воинам, погибшим в 1941–1945 гг., тридцать девять раз повторяется одна и та же фамилия Говориха, только инициалы разные. Говориха, Говориха, Говориха… Мне казалось, что этого Говориху убивали, а он снова вставал, воскресший. Только в конце списка погибших одна-единственная другая фамилия: Ромм. Откуда взялся здесь этот Ромм? Где работал и зачем приехал?
Стало вечереть. Пришла прохлада. А вместе с ней и коровы, довольно большое стадо, всё чёрно-белые. И только впереди шла рыжая. Запахло свежим навозом и коровьим потом. Всё вокруг наполнилось шумом бредущих животных. Стук копыт о землю, скрип суставов, фырканье. Вдруг появился в жизни какой-то смысл. Пастух ехал на лошади сбоку, никого не погонял и, казалось, едва не спал. Коровы сами заходили в открывающиеся калитки и пропадали за ними.
Я шёл рядом со стадом. Вошла корова и в калитку Председателя. Её встретила черноволосая женщина в нарядном платье. Когда она впустила корову, то выглянула ещё раз и посмотрела на меня. Я вошёл вслед за ней.
Женщина стояла на крыльце дома, поставив руки на бока. Председатель был в чёрных брюках и белой рубашке, а на голове натянул панаму. Между ними уместилась светленькая, высокая, вытянувшаяся как струна, девочка.
– Здрасте, здрасте! – заулыбалась Председательша, хотя я и не думал ещё поздороваться. – Просим гостя дорогого! – и показала обеими руками, куда войти.
– Заходи! – сказал Председатель. Он стоял, чуть раздвинув в стороны руки, словно рубашка была мала в подмышках.
В большой светлой комнате дома был накрыт стол. Помидоры, огурцы, салаты, картошка, небольшие тарелочки с магазинной колбасой. В центре, как главное угощение, стояло жаркое из гуся. Я положил на стол свой пакет с печенюшками и конфетами.
– А вы случайно не из Института мировой литературы? – спросил Председатель.
Я чуть не захлебнулся слюной, набравшейся при виде всех этих вкусностей, и решил не противоречить ему:
– Оттуда.
– Ну, тогда можно и выпить, – сказала Председательша и поставила на стол бутылку.
Но я наотрез отказался от этого предложения.
– Тогда и мы не будем. – И бутылка исчезла.
На какое-то время я остался с Председателем вдвоем. Жена вместе с дочкой убежали доить корову.
– Ну, ты меня не подведи, я через тебя с бабой помирился. Очень она любит, которые фольклор собирают. Всё думает, что про нас книгу напишут. А то, что от водки отказался – это правильно. Потом, без бабьих глаз. Если уж бутылка выглянула на свет, то её надо выпить.
Вскоре вернулись дочка с матерью. От Председательши сильно пахло коровой. Кажется, она на это не обращала внимания, не замечал запаха и муж. Мне же даже был приятен этот будоражащий живым запах.
Когда поужинали, Председатель встал и из шкафа достал самый обычный DVD-диск.
– Вот здесь весь фольклор нашей деревни. Из Ленинграда приезжали, всё записали на диктофон и нам отправили. Ты бери, бери, я копировал, у меня ещё есть.
Жена и дочка внимательно смотрели за тем, какой эффект произведёт на меня такой подарок.
Я взял диск в руку, так, чтоб не заляпать, повертел немного, но убрать было некуда. Пришлось бережно завернуть в несколько салфеток с рисунком, горочкой лежащих на столе. Председатель стоял растерянный и походил на фокусника из домашнего представления, фокус которого не удался.
– Хочется, чтоб о нас узнал весь мир, – стал оправдываться он смущённо.
Председательша принесла большой пакет.
– Тут у нас от мамы, прабабушкино подвенечное платье. Младшей дочери передаётся. Лерке будет.
Я посмотрел на Лерку, и она отвернулась.
Мать с дочерью ушли в другую комнату одеваться. Наверно, это было непросто, они провозились не меньше получаса, и всё время слышался их резкий шёпот.
Наконец Лерка вышла, и я обомлел. Это была такая красота, что мне показалось вдруг, что появилась она не в проёме дверей, а вдруг материализовалась из воздуха. На голове что-то наподобие короны, платье белое, всё в бисеринках, мушках, разноцветные ленты спускаются по плечам. Лера и сама понимала, что очень красива. А может, уже понимала, что именно в этом платье будет выходить замуж, и уже чувствовала себя невестой.
– Как это вы сохранили? – вырвалось у меня.
– Каково? – спросил Председатель, улыбнувшись так, словно это он в наряде.
– Красиво. Хоть сейчас женюсь!
Видимо, я сказал это слишком эффектно.
Лерка побледнела.
Председатель хмыкнул, а Председательша толкнула дочку обратно в соседнюю комнату. Потом пошушукалась с мужем. Я ждал вердикта.