– А пешком сколько?
– А пешком я не хожу, я на коне хожу. – И снова засмеялся, опять показался мне неприятным и страшным. – Передавай привет Аксинье и Евгеньке от меня, – кинул он напоследок уже через плечо.
Разговор с Павлом и удар о землю меня взбодрили. Я решил на следующий день отправиться на море, ведь я ещё никогда на нём не был. Ещё по армейке знаю, что усталость, боль в ногах – это всё ерунда. Просто надо сразу же на следующий день пройти столько же, сколько мы прошли сегодня. Тогда ноги разойдутся, разомнутся, и всё тело тоже. Как говорит Пехтя, втянешься в работу. А если будешь отдыхать, то пиши пропало: неделю будешь как на костылях – считай, калека.
Обратно до палатки Женька я дошёл намного быстрее, чем до соседа. Самое главное, что сразу нашёл её. Мне даже показалось, что сосед живёт совсем близко. Даже звёзды как будто стали ближе или просто ярче горят. Они слегка бликуют в заполненном водой фундаменте круглого дома.
В палатке уже все спали. Я не светил в их сторону, но слышалось их тёплое дыхание. Кастрюля каши с влипшей ложкой стояла на полу около плиты. Каша была совсем не тронута. Лучик фонарика наткнулся на початок кукурузы. Я захватил его и пробрался на свою постель. Хлеб положил у головы, принялся грызть золотой плод, который подействовал на меня, наверно, так же, как и на Женька, – я уснул.
Проснулся позже всех. Около плиты стояла ополовиненная кастрюля каши. Я тоже к ней приложился и только после этого вылез на улицу. На небе сияло яркое солнце, купающееся одновременно в бассейне. Между двух деревьев в гамаке, свесив больную ногу наружу, качался Женёк. Гамак привязан неправильно, и Женьку неудобно, но он всё равно качается.
– Ксюша с малым в магазин пошла, – сказал он.
Нога у Женька перевязана очень аккуратно и даже сеточкой какой-то покрыта. Время от времени, когда он качается слишком резко, с деревьев, к которым привязан гамак, падают спелые сливы.
Я рассказал Женьку, что собираюсь на море через горы.
– Иди, – сказал Женёк спокойно. – Ксюша не скоро придёт, насобирай себе сам помидоров. Крупы возьми. Короче, чего надо.
Я вспомнил, что помидоры очень вкусные с чёрным хлебом.
– Вам с Ксюшей от Павла привет!
– Ему тоже передавай! Нашёл всё-таки хлеба. А ты у нас поисковик. – Он засмеялся, и сливы градом посыпались на землю.
Я поднял пару штук, побулькал в бассейне и съел. Собрался быстро. Я всегда так делаю, чтобы не передумывать. Первым делом положил в рюкзак хлеб и пустую баночку из-под зелёного горошка, которую мне любезно предоставил Женёк из своей мусорки. Накидал с десяток яблок, в отдельном пакете сунул помидоры. Соль, овсяной крупы и складную ложку раздобыл в палатке. Когда я пошёл прощаться с Женьком, он протянул мне исцарапанную, всю исшарканную зажигалку из сплава цвета меди:
– Бери! А то спичек, наверное, не взял.
Мы обнялись с ним как старые друзья под ударами спелой сливы.
Мне пришлось пройти мимо дома Павла. На огороде и в окнах никого не было видно. Похоже, Павел отсыпался после своего ночного дозора.
Сначала я шёл той же дорогой, что и вчера, – Женёк рассказал, как идти. Коровы дружелюбно провожали меня взмахами своих хвостов. А может, это были знаки вопросов, на доли секунды застывшие в воздухе.
К обеду я сбился с дороги, она просто пропала, выйдя к пересохшему руслу реки. Видимо, до этого коровы своими хвостами спрашивали: «Ты куда идёшь-то, ненормальный?» С горя я решил перекусить. Когда развернул каравай, в стороны разлетелась пыль плесени. Мне даже показалось, что это волшебные бабочки вспорхнули, смахивая пыльцу со своих крыльев, так густо было плесени на нижней корке каравая. Некоторые от пыльцы бабочек могут летать. А корку от каравая пришлось отрезать. Она получилась в виде небольшой лодочки. И мне всё казалось, что река не пересохла, выше по течению её кто-то перегородил, но вот разберёт дамбу и меня снесёт потоком.
Дальше пришлось идти по компасу. У Женька он странный, встроенный в ручку складной ложки. Конечно, странно править путь по ложке. Хотя, по правде говоря, я специально её открыл – кажется, что в ложке несёшь солнце, которым можно пообедать, как хлебом.
Эти невысокие горы интересная штука. Поднимаешься, поднимаешься на какую-нибудь одну. Думаешь, дальше будет простор. А там ещё одна такая же гора и сбоку такая же. Словно это волны океана. Меня даже чуть пошатывает от усталости – ноги болят. Поэтому чудится, что волна подо мной шевелится. Странное дело: я опять счастлив и пьян счастьем. Ведь я уже был в горах, и, с точки зрения людей, мне там было нехорошо. А мне там было хорошо. Может, я потерял там себя, как Женёк, и вот ищу. Душу потерял, зацепилась за какой-нибудь камень или завалило её. А я живу бездушный.
Вечером пошёл дождь. Тёплый. Я с радостью подставил ему всё свое тело, хватая капли ртом. Сначала капало редко, как слёзы, а потом разошлось. Достал и подставил консервную банку, чтобы в неё хоть сколько-то набралось. Я представил, что сейчас наполнится водой пересохшая речка, поднимет корочку хлеба и понесёт.
Вдруг я опомнился – всё вокруг намокало. Теперь нельзя поджечь сухие травинки и листья. Я схватил несколько сухих веточек и спрятал, закрыл руками и телом. И так лежал, словно надеялся, что эти мёртвые веточки пустят листья. К сожалению, когда дождь кончился, веточки не смогла разжечь даже бывалая зажигалка Женька.
Я был уверен, что придётся спать в мокрой одежде, на мокрой земле и без костра. Меня освободило движение «ДОН». В рюкзаке сохранились совершенно сухими довольно толстые газеты. Двух хватило, чтобы разжечь спасённые мною веточки. Я смотрю, как горит «ДОН», как огонь чернит и без того чёрные буквы и фотографии. Становится как-то не по себе.
У костра тепло, хорошо, одежда запарила, нагрелась и подсыхает. Стало лениво и сонно. Говорят, что есть на ночь вредно, поэтому, подкинув дров, я ложусь без ужина.
Утром я выпил всю скопившуюся в консервной банке воду. День жаркий, всё время хочется пить. Яблоки я экономлю и утоляю жажду кизилом.
Интересно, сколько человек может прожить без воды? И без еды? Неужели на коне до моря всего день? Я уже иду несколько, не помню сколько. Правда, конь на четырёх ногах и ему быстрее. Скоро тоже поползу на четвереньках, но от этого скорость не увеличится.
Нашёл водопад! Правда, он пересохший. Высоко вверху на скале блестит водичка, а не достанешь. Ниже к земле солнце пьёт и всё выпило, напиться не может. Есть щель между камней, там тоже водичка. Ободрал всю руку, она в щель не лезет. Я уже хотел сыграть последний раз на дидже. И тут он сослужил мне хорошую службу. Я вставил трубку в щель. Не скажу, чтоб из неё побежало, но потихоньку полилось. Холодная. У нас такие мини-воды делают из борщевика и болиголова на маленьких ручейках, чтобы пить было удобно. А то мелко – в ладонь не почерпнёшь – одна муть, а по-собачьи языком не хочется. Из борщевика, кстати, мёд хороший.
Ещё сок берёзовый похоже гонят. Напарьей прокрутят в дереве дырку и туда палочку с желобком вставят или, если по-современному, трубку от капельницы, на банку крышку и в ней тоже дырочку. Тогда и муравьи не проползают.
Всё это я думал, пока сидел и смотрел на свой дидж, блестящий на солнце, как какая-то молния. И я всё думал, что, если вырву его, вода больше не побежит, её больше никогда и нигде не будет. Я уже набрал всё что мог в себя, и в бутылку, и в банку, а она всё лилась и лилась – и было жалко, что она пропадёт зря.
Наконец я решился и дёрнул, но с первого раза не получилось, словно дидж уже пустил свои алюминиевые корни. Я шёл и не убирал его в чехол, он долго ещё оставался холодным и мокрым.
Ещё несколько дней без воды. Знал бы – не уходил бы от водопада никогда. Мне теперь уже совсем не хочется моря, а хочется пресной мокрой воды.
Снова оказался на русле пересохшей реки. Как же обидно найти речку без воды! Я бреду по её дну, камни скребутся и скрипят под ногами. Словно тоже просят пить. Иногда мерещится, что я всё-таки глубоко под водой и поэтому тяжело передвигать ноги. Когда поднимаю глаза вверх, то вижу, как на поверхности воды играют солнечные лучи. Миражом кажется что-то вкрадчиво блеснувшее впереди под правым берегом. Небольшая лужа. Я похлопал по ней ладонью. Это даже не лужа, вода здесь проточная и холодная, течение едва заметно, но оно есть.
Я долго лежал около воды на спине, глядел через какой-то куст на небо и не притворялся, что лечу глаза. Время от времени набирал полную консервную банку воды, выпивал её или выливал на лицо. Наконец меня стало воротить от воды, небо с зелёным кустом поплыли перед глазами. Я с трудом поднялся. Всё во мне отяжелело, особенно живот. В воде плавают мальки, но моментально уплывают, увидев меня, и прячутся в тень.
Сегодня я ночую у речки и блаженствую. Хорошо, что она не совсем пересохла, кое-где даже бежит. Река просто ушла под землю, под камни, спряталась, как прячутся вены, когда в них часто делают уколы. Дождя давно нет, всё вокруг сухое, поэтому мне пришлось выложить костровище из камней. Это так искусно получилось, что костровище больше походит на оправу для драгоценного камня – пылающего костра. Само кольцо перстня, как и вода в реке, ушло под землю. С мыслью об этом, умиротворённый, наевшийся овсяной каши, я засыпаю.
Ночью меня разбудили страшные крики. Кто-то по-сумасшедшему смеётся. Эхо этого смеха прокатывается по горам, словно его хозяин летит над землёй с большой скоростью. А может, это пьяные или кто-то заприметил меня беззащитного, а теперь издевается и пугает.
Я порылся в костре палочкой, но углей нет совсем, одна зола. Темнота страшная. На выручку опять приходит «ДОН». Я поджигаю газеты одна за другой, темнота раздвигается и кольцом сжимается вокруг света от костра. Зато криков больше не слышно. Достаю дидж и играю очень долго. Меня радует, что от этого тоже кому-нибудь страшно. Утром я узнаю, кто меня пугал. Костёр уже не горит, но это не важно – рассветает. Видно плохо, но уже видно. Я пошёл к моей потаённой реке, чтобы умыться, и тут увидел их. Невысокие собаки со стоячими торчком ушами. Это шакалы. Я вспомнил, что Женёк предупреждал, что в горах их много. Они стояли в воде и при виде меня срываются с места, подняв брызги, два останавливаются на берегу, оглядываются и только потом исчезают в кустах.