Зрители ещё стояли в оцепенении. Никто не хлопал. Но тут музыкант закончил, и всё вокруг взорвалось криками и аплодисментами. Несколько парней и девушек подбежали к женщине, стали её целовать и обнимать. Наконец кто-то догадался укрыть её покрывалом. А музыкант стоял в стороне и целовал гриф своей скрипки. Вдруг невдалеке взметнулись два красных пламени и послышались звуки выстрелов. Все притихли. Двое влюблённых чуть в стороне, около бассейна, ударились в ствол вишни, и с дерева прямо в воду посыпались спелые ягоды.
– Павел волнуется, – сказал Женёк. И потом крикнул куда-то вверх и в темноту: – Павел! Мы скоро заканчиваем! Сейчас счастье будет.
Ребята вокруг костра приободрились и стали кричать, сначала тихо, а потом всё громче и громче:
– Счастье! Счастье! Счастье!
И хлопать в такт словам.
С некоторым, но вполне простимым опозданием, к костру вышел невысокий парень лет тридцати. На нём тёмная лёгкая курточка и брюки, как будто специально надетые небрежно. От этого костюма исходила какая-то чистота, новизна и добротность. Вообще, по одежде парень сразу выделялся среди всех остальных. Волосы у него почти до плеч, чуть вьются, закреплены на затылке в хвостик. Маленькая бородка, глаза добрые, по-детски добрые. И сам он улыбается, немного приоткрыв рот, словно дышит осторожно. На щеках ямочки. Сначала мне показалось, что в руках у парня какой-то камень, но, когда он сел по-турецки и положил камень на ноги, я понял, что это барабан с какими-то знаками, возможно, медный.
Парень погладил свой барабан по кругу сначала одной рукой, потом второй; исподлобья, всё ещё улыбаясь, посмотрел вокруг, проверяя, все ли смотрят. Потом первый удар пальца, ещё, ещё.
Руки залетали над барабаном, и казалось, их уж не две, а, по крайней мере, три или четыре. Мелодичная музыка гипнотизировала. Казалось, воздух от неё стал изменяться, шелушиться и осыпаться. То же самое с костром, людьми и землёй. Казалось, что молекулы сдвинулись и стали меняться местами. Я почти почувствовал на ощупь общую ткань, объединяющую всё и вся. Она словно вычленилась из воздуха и по ощущениям напоминала частички мелкого песка между пальцами.
Сквозь огонь и дым фигура барабанщика чуть расплывалась и искажалась. И вдруг я понял, что он попросту шаманит.
Когда всё кончилось, никто не захлопал, люди стояли в оцепенении. Только костёр горел по-прежнему и иногда потрескивал. У соседа Павла в загоне тонко-тонко заржал конь.
– Хлопать нельзя, – шепнул мне на ухо, как новенькому, Женёк. – Счастье любит, чтобы была тишина и музыка ещё долго висела в воздухе. – Тут он заметил у меня на плече дидж. – Слушай, ты нам можешь сыграть. Эй, у нас ещё музыкант!
– Ура! – крикнул кто-то.
– Ура! Ура! Ура! – подхватило несколько голосов.
Я не стал ломаться, тем более что мне и самому хотелось. Сел к костру, а с противоположной стороны его встал Счастье. Подхватывая барабан с колен, он мне улыбнулся.
Я играл как обычно. Выдувал, что видел сегодня. Иногда казалось – огонь приплясывает в такт. Тепло костра наполняет негой. В какой-то момент я случайно взглянул на окружающих. Никогда в жизни я не видел, чтоб на кого-то с такой силой действовала моя музыка. Многие из присутствующих впали в транс, их словно парализовало. Поэтому я закончил раньше. Никто не аплодировал. Я стал убирать дидж в чехол. Один конец его сильно нагрелся от костра, так что можно руку обжечь. Чувствовалась какая-то неловкость, словно кто-то сказал гадость и не понятно, как это замять. Поэтому все обрадовались, когда Женёк хлопнул в ладони и крикнул:
– Давай, ребята, по домам, а то сейчас Павел начнёт по нам стрелять!
Все сразу заулыбались. Первым ко мне подошёл бритый жонглёр огненными головешками. Я встал.
– Ну ты молодец! Приходи завтра в гостиницу. Давай пять!
Последовав его примеру, почти все подошли ко мне и ударили по ладони или хлопнули по плечу.
– Молодец!
– Приходи в гостиницу!
– Молодец!
Счастье по-отечески обнял.
По станице слышны были весёлые голоса удаляющихся в разные стороны компаний, то тут, то там мелькали лучи карманных фонариков. Снова тонко заржал конь у Павла.
Последней ко мне подошла акробатка в юбке.
– Меня зовут Юля, я стоматолог из Москвы. – Лицо её светилось от счастья. – Ты хорошо играл, поздравляю.
Я не стал говорить, кто и откуда. Может, это и неприлично, но я просто отвернулся. Девушка не уходила, я чувствовал это спиной. Женёк уже давно сидел на земле, натруженная за день больная нога всё-таки давала знать о себе. Вдруг Женёк поманил меня пальцем. Я нагнулся.
– Что, не можешь девушку удовлетворить? Видишь, стоит, – шепнул он мне на ухо.
Я почему-то не ответил и тоже сел на землю. Девушка постояла ещё несколько секунд, вздохнула и ушла.
Женёк пошерудил палкой в костре. Мы долго сидели молча. Я думал, что он сейчас заговорит о девушке, о том, что я некрасиво поступил. Но он завёл разговор совсем про другое:
– Ты понял, что свой талант в землю зарывать нельзя. Всем понравилось. А в гостинице ты неплохо можешь зарабатывать. Там почти каждый день концерты. Кому понравится – дают деньги.
– Вообще-то они мне нужны на билет домой. Думаешь, можно насобирать?
– Да ты за неделю не только на билет, но и для родни на привет заработаешь.
Я погладил свой дидж и подумал, что это мой хлеб. Вдруг у меня закралось подозрение, что всё это злая шутка и какая может быть гостиница в такой глухомани. Я посмотрел на Женька, лицо его нехорошо освещал огонь. Под глазами огромные мешки, щёки обвисли тенями, а лоб изуродован огромными морщинами. Мне даже захотелось потрогать этот лоб – настоящий ли он.
– А гостиница – это что? – спросил я строго и вызывающе.
– Ну, гостиница, куда люди приезжают, чтобы остановиться. Сходить полюбоваться на дольмены и водопады. Серёга её открыл, тот, что палку на голове носит. Правда, те люди, что хотят полюбоваться дольменами, обычно останавливаются в палатках. А те, что не хотят, просто не едут. Так что гостиница пустует. Зато концерты. Ты хоть Серёге отстегни от заработка, – спохватился он.
Гостиница – деревянный двухэтажный дом. Внутри большой холл, по стенам которого фотографии дольменов, водопадов и гор, да двери в номера. На второй этаж ведёт узкая лестница и галерея с резными перилами. Вот в этом холле и проходили концерты. Люди обычно садились прямо на пол, кто-то на ступеньки лесенки. Один парень лежал на галерее, прижавшись к перилам, словно он за решёткой. Именно этого парня я выбирал главным слушателем. Музыка моя всем очень нравилась, правда, зарабатывал я совсем немного. Видимо, когда люди в трансе и оцепенении, руке совсем не хочется доставать кошелёк из кармана или сумочки. К тому же половину выручки приходилось отдавать Серёге.
После третьего концерта Счастье преградил мне дорогу. Волосы его были растрёпаны. И почему-то запомнились мне именно эти растрёпанные волосы, словно только они настоящие, а всё остальное вокруг мираж. Счастье, оглядываясь на уходящих, которые кидали деньги в пластиковую канистру из-под пива, буквально затолкал меня в угол:
– Толя, нам надо поговорить. Толя, подожди немного.
Он говорил так, словно я вырывался. Когда все ушли, Счастье вдруг спохватился и показал на пол:
– Давай присядем!
Мне совсем не нравилось сидеть на полу и разговаривать, другое дело играть на полу, но я сел. В это время в дверях появился Женёк. Счастье опять вскочил:
– Нам надо поговорить, можешь ты уйти?
Женьку, видимо, не нравилось, когда ему грубят:
– Вообще-то мне не хочется одному шататься по ночи с больной ногой. Я надеялся, что он со мной пойдёт.
Счастье метнулся в одну сторону, в другую. Мне казалось, что я слышу, как быстро стучит его растревоженное сердце.
– Я отвезу тебя, – решился наконец он. И сразу же обратился ко мне: – Ты посидишь? Посидишь? – Его свободная рука тряслась. Похоже, он хотел мне дать свой барабан, который был во второй руке, чтобы я посмотрел, но потом передумал.
Как только они уехали, из крайней комнаты вышел Серёга, он ради шутки нёс швабру на лбу. Потом ловко подхватил её.
– Ну что, поделим?
– Считай. – Мне не хотелось возиться с деньгами.
Он снял с канистры отрезанный верх и стал считать.
– Опять десюнчиков накидали.
Наконец он запихнул то, что ему полагалось, в карманы, а мне принёс в целлофановом пакетике.
Когда вернулся Счастье, он спросил с ходу:
– Слушай, Толя, ты можешь уехать? – Казалось, что левый глаз у него немного косит от волнения.
– Не могу, денег на билет не заработал.
– Я куплю тебе билет. Поехали прямо сейчас? Поехали? – Он схватил меня за руки.
Приоткрыв одну из дверей, Серёга показал свою лысину. Мне так всё надоело вдруг, что я ответил:
– Поехали.
Машина у Счастья большая, и сам он кажется в ней карапузом на переднем сиденье. Мы неслись в темноте со страшной скоростью – в поворотах меня то прижимало к дверке, то наклоняло в салон: видимо, Счастье боялся, что я передумаю, и спешил. Сидел я на заднем сиденье; на переднем, бережно пристёгнутый ремнём безопасности, располагался барабан в большом кожаном чехле в виде коробки. Впопыхах чехол был не до конца застёгнут, и, когда попадалась встречная машина, блестящий барабан выглядывал отблеском улыбочки. И вот уже город, горящий множеством огней. Я оглянулся: позади черно, словно мёртвое поле. Вообще, я не успевал понять, что со мной происходит, так быстро действовал Счастье. На вокзале он ловко и почти незаметно вытянул из моего нагрудного кармана паспорт, а потом погрозил пальцем:
– Ай-ай-ай! Храни во внутреннем.
Народу на вокзале немного. Как раз что-то объявили, и почти все, кто с сумками и рюкзаками, встали и пошли к выходу. Счастье, проскочив между ними и глянув на табло, быстро обошёл очередь из четырёх человек и сунулся к окну. Мужчина, в очках и в тонком летнем плаще, как раз собирался покупать билет. Выходка Счастья ему явно не понравилась, он схватил его за руку. Но Счастье и мужчине погрозил пальчиком, пот