– Будешь?
Я отрицательно помотал головой.
– А я пью чачу, «ракетное топливо», из бутылки от минералки. Нет, я с этими людьми сойду с ума.
Он выпил и скорчил рожу, поджав губы. Видимо, чача была крепкой:
– Ох и люблю эту заразу.
И непонятно было, про кого он говорит: жену или водку. В эту секунду в купе вошёл потерявшийся Олег. На круглом его лице улыбка до ушей.
– Да я уже давно знал про «Сочи Парк», – начал он без подготовки. – Несколько раз думал съездить, да всё не получалось. А тут люди были. Хотите, хохму расскажу? – Олег вальяжно повёл рукой. – «Сочи Парк», несколько видов американских горок, башня падения. Заплатил за вход – и катайся. Так вот, там вход детям до пяти лет и гостям после семидесяти бесплатный.
– А кто-то пойдёт в семьдесят? – спросил я, чтобы услышать свой голос и поверить, что я тут.
– Ну, может быть, какая-нибудь старушка захочет отдать душу дьяволу там, наверху. Да, ведь гостям после семидесяти бесплатно! – обратился он к женщине.
– Вы меня обижаете, – ответила она ему без обиды и в тон. – Я ещё женщина хоть куда.
– Извините, девушка.
– По-моему, быть девушкой в семьдесят лет – это просто неприлично.
Мужик громко засмеялся.
Нет, это я с этими людьми сойду с ума. Я вышел из купе в проход, снова схватился за поручень. И вдруг ощутил себя бомжом в этом поезде. То ли на фоне этих людей в купе, то ли благодаря им. Благодаря ночному происшествию, проводнице, женщине, пережившей потопы. А может, оттого, что на меня косо смотрят, отворачиваются. Такое ощущение у меня уже было однажды. Давно. Ещё когда учился. Жил на квартире. Попивал пивко да читал книжки. В одном шкафу у меня скапливались пустые поллитровки от пива, в другом – прочитанные книжки. Я их не сдавал, но библиотекарша, молодая девчонка, выдавала и выдавала мне новые. Чем уж я её очаровал. Но однажды мне всё так приелось, вся учёба. Я стал быстро собирать вещи в рюкзак, чтобы успеть на поезд. Отдал деньги хозяйке, чем сильно её удивил, потом отдал соседке. Оставался час времени, несданные книги и бутылки из-под пива. Решение пришло быстро: прямо по ходу движения на вокзал сдать бутылки (это деньги), потом – книжки (девушек нельзя подводить). Первым по пути следования находился ларёк, где принимали бутылки, а потом библиотека. Самыми дорогими считались как раз пивные бутылки, ведь это евростандарт. Водочные были в разную цену – в зависимости от знака на дне. Самые дешёвые – тяжеленные, от портвейна и шампанского.
На дно огромной дорожной сумки я положил все книги, сверху бутылки и не спеша отправился в пункт назначения. Но ларёк оказался закрытым. Так и написано: «Закрыт! Совсем закрыт! Вообще закрыт!» Я метнулся к другому, бежал, позвенивая тарой. Но и он оказался совсем закрытым: видимо, один хозяин. Что было делать? В ближайший контейнер пришлось вывалить содержимое сумки. Но вместе с бутылками я вывалил и все свои библиотечные «знания». Контейнер оказался почти пустым. Сначала я пытался достать книги, свесившись и задрав ноги вверх. Потом меня что-то подтолкнуло, и пришлось забраться внутрь.
Мимо проходила женщина и всё никак не могла оторвать от меня взгляда. Сама она уходила дальше, а глаза, как привязанные, смотрели на меня. От этого голова всё поворачивалась, поворачивалась. И я побоялся, что сверну ей шею своими нехорошим поступком. Она, видимо, думала: «Такой молодой, а уже бомж». Тогда бомжи были ещё в диковинку. А мне было нехорошо и противно. Вот и в поезде я ощутил себя бомжом. Вернулся в купе: снял с полки для багажа рюкзак, дидж. Бамбучины решил оставить, одна из них хорошо подходила для диджа – кому-то радость. Все молчали, бородач снова спал.
– Ты чё, сходишь? – спросил Олег.
– Да, кое-что забыл.
– Я смотрю, жизнь бьёт ключом.
Москву мы уже проехали несколько часов назад.
Станция была небольшая. В темноте накрапывал дождик, поэтому свежо. Проводница сказала мужику, побывавшему на Украине:
– Две минуты стоим только!
А он на перроне в своих шортах и майке делал первую затяжку с блаженным лицом.
На этом дневники Анатолия заканчиваются. И по вполне банальной причине: кончилась тетрадь. Последние строчки выведены на обложке. Хотя, возможно, у него была ещё тетрадь, которую он мне не отдал. Может быть, ему было важно записывать свою жизнь прямо сейчас, выводить на бумаге. А то, что было давно – теряло всякий смысл.
Иногда мне кажется, что никуда он не ездил, шатался всего в нескольких деревнях. Всем надоел. А в его воспалённом мозгу рисовались картины путешествия. Хотя откуда такие подробности, мелкие детали? У меня ещё оставалась пара свободных дней, и я решил заехать к Сивому в шиномонтаж. Мне припомнилось, что у него что-то вроде гостевого дома, где сдаются койки. Переночевать можно вполне сносно. Хотелось узнать: не приезжал ли к ним их долгожданный Анатолий. А днём можно погулять по Степаново, порасспрашивать мужиков, глянуть одним глазом на Бурачиху.
Рейсовый автобус заезжал в Степаново. Из города в свой домик я приехал на такси и не знал этого. Вот так прокатаешься всю жизнь на такси и не будешь ничего знать о каком-нибудь Степаново. А автобус заезжает. Водитель высадил меня прямо около шиномонтажа, а сам порулил в деревню. На доме Сивого, на покрышках, на клумбах – на всём лежала какая-то пыль. Видимо, осень в этом году сухая и дожди никак не соберутся смыть всю эту грязь.
Собака сначала лениво вылезла из будки, но потом я вызвал у неё подозрение, и она зло залаяла, кидаясь и позвенивая цепью. Собака линяла, что делало её страшной. Везде валялись клоки шерсти. Шерсть начёсана на углу будки, застряла в цепи.
Успокаивать собаку вышел сам хозяин. В коротких штанах, в серой заношенной рубахе, галошах и всё той же панаме, что и два года назад. Он, не говоря ни слова, схватился за цепь и потянул собаку к будке, укоротил там цепь за какой-то гвоздь. Я опять невольно удивился ширине спины Сивого и скрывающейся в плечах силе.
– Проходите, проходите, пожалуйста, – открыл он дверь в дом, смотря мне на грудь.
Внутри ничего не изменилось. По стенам картины и охотничьи трофеи. Стол посерёдке, обставленный тяжёлыми стульями. Только всё как-то поблекло, словно на всём тоже, как и на улице, пыль. Может, её и нету, но кажется: проведи пальцем – и на нём пыль останется. Я глянул вбок через плечо Сивого: диджериду на лосиных рогах не было. Наверху в одну из дверей вышла Лидия в светлом платье и стала спускаться по лестнице, вдруг замерла посередине ступеней.
– Чем могу быть полезен? – спросил хозяин своим басом. Он, видимо, узнал меня.
Мне стало не по себе, и я, на удивление заискивающе, начал:
– А Анатолий Сергеевич, мой знакомый, племянник вашего друга, приезжал к вам?
Сивый не сдвинулся с места, но было слышно, как скрипнул пол под его ногами. Лидия нервно вздёрнула голову вверх, стала хватать ртом воздух, задыхаясь.
– Нет, он к нам не приезжал, – спокойно ответил Сивый. – Чем могу быть полезен?
– Я, в принципе, только об этом хотел спросить.
– Автобус, на котором вы приехали, возвращается из Степаново. Вы ещё можете на него успеть. Следующий – через два дня.
За высоким окном, где-то вдалеке, трясся на ухабах пазик. Пассажирам, наверно, было несладко ехать в нём. Сивый смотрел прямо на меня, я не мог долго выдержать этот взгляд и отвёл глаза. В самом деле, что мне тут делать – поеду. «Вы ещё можете успеть», – слышались слова. Я вышел на улицу и побежал к дороге. Собака с силой дёрнулась в мою сторону и сорвала цепь с гвоздя с таким звуком, словно заработал какой-то механизм.
Автобусник, открыв дверь, крикнул мне весело:
– Что, не глянулась гостиница?!
В салоне загоготали. В этот момент я увидел Анатолия. Он стоял с другой стороны дома и копал грядки. Вернее, грядки он давно уже не копал, просто стоял, держась одной рукой за черенок лопаты. Смотрел с приоткрытым ртом куда-то в небо. Располневший до безобразия, с мелкими поросячьими глазками, с оттопыренной в удивлении губой. Его с трудом можно было узнать. Так я и уезжал, смотря на этого Анатолия, наверно, так же удивлённо, как и он куда-то в небо. Мне даже показалось, что я каким-то образом заразился его болезнью.
Салон был полон. На моём месте сидел невысокий, но сутулый, словно придавленный сверху, мужичок с густыми усами. Кепка натянута на самый лоб и уши, из-под кепки торчат давно не стриженные волосы, словно накладные. Заднее, свободное до этого сиденье, тоже всё полностью занято. На нём несколько молодых людей смотрят что-то в планшете и то и дело громко хохочут, откидываясь на спинку. Строгая пожилая женщина внимательно посматривает в их сторону, но замечания сделать не решается. Кто-то оживлённо разговаривает, кто-то старается уснуть. Двум пассажирам не хватило места, и они стоят в проходе. Пришлось и мне ехать стоя. И чего я повёлся на слова Сивого. Поглядел бы спокойно на Степаново, порасспрашивал, а потом уехал на такси. Так нет, руки в ноги – и на автобус. Насмешил только всех.
Автобус бежал по новому асфальту весело и быстро. Навстречу бежали насыщенные цветом белые полоски. По бокам – сплошные, а посередине – то прерывистая, то сплошная. Там, где примыкали второстепенные дороги, появлялись полосы разгона и торможения. Вообще, красиво разлинованный новый асфальт впереди казался нереальным и рисованным. Движение по нему больше напоминало компьютерную игру по преодолению трассы.
Вдруг автобусник резко тормознул и выругался. Автобус остановился. Меня кинуло вперёд, и я едва удержался за поручень и за одно из сидений. Прямо перед автобусом стояли невзрачные малинового цвета «жигули». Из них вылезли двое. Сивый вылез проворно, несмотря на свой рост. Появился как джинн из лампы. Я вообще удивляюсь, как такие здоровые мужики ездят в таких маленьких машинах. Анатолий долго брыкал ногами, прежде чем выбрался.
– Операция «Перехват», – сказал водитель полушутя-полусерьёзно.
В салоне обсуждалось случившееся. Слышались слова: «пьяный», «водитель ему денег должен», «забыл чего-то». И это всё спокойно, словно таким образом каждый день автобусы тормозят.