Андрей пожал приятную теплоту. Руки у соседа всегда были горячими.
– Пойдём-ка, Москвич ты наш, покурим. Солнышко, наверно, уже с лавочки ушёл.
Как только вышли на крыльцо, собака залаяла и долго не могла угомониться, рвала цепь. Дядя Лёня не пытался утихомирить её, спокойно сидел и курил, видимо, обдумывая, о чём поговорить.
Наконец Андрей спросил:
– А как тётя Саня?
– А уехала в город. А мне что: баба с возу – коню веселее. Да и хозяйства у меня, Андрюха, больше нет. А куда? Вон всё хозяйство: эти яйценосы да цепная кобелица.
– Как зовут-то её? – спросил зачем-то Андрей.
– Угадайка, – ответил дядя Лёня и потушил окурок в стоящую на земле большую жестяную банку с землёй и сухим остатком какого-то комнатного растения.
У Андрея отлегло. Наконец-то приехал домой, и можно отдохнуть. А то привыкал, привыкал, тренировался даже, чтобы не отличали от москвичей, а всё равно как-то отличают, определяют. Он прикинул в голове несколько кличек собаки и, зная, что не угадает с первого раза, сказал наугад:
– Стрелка!
– Стрелками теперь не называют. Улетели в космос. Угадайка.
Андрей посмотрел на собаку, которая стояла, вытянув морду в его сторону, прищурился, опираясь руками о скамейку, немного поёрзал туда-сюда задом и весело крикнул:
– Чернушка!
– Какая Чернушка? Ты чего? – грубо остановил его дядя Лёня. – Я же сказал: Угадайка. Так её и зовут – Угадайка.
Собака замахала хвостом и даже немного заскулила. Андрей тяжело вздохнул и спросил:
– А как деревня живёт? Я смотрю, богато?
– Чего богато? Это всё отпускники да пенсионеры, на лето приезжают. А зимой поди поищи кого! Старший сын приезжал – тоже как твои – богатый. Стали скважину бурить. Крутили-крутили. Уже далеко проделали, метров семь. И вдруг дерево. Откуда там дерево, а? – Он внимательно посмотрел на Андрея. Тот ничего не ответил, ему почему-то подумалось, что дерево – это не бревно какое-нибудь, а с листьями, например берёза. Собака с шумом протащила цепь по земле, забралась в свою будку – похоже, она всё это знала. Куры тут же окружили её миску и стали клевать, гоняя друг друга. В теньке, где сидели мужики, лениво кружило несколько комаров, настолько лениво, что их даже не хотелось прихлопнуть.
– Ничего, – сказал дядя Лёня, – на другой год сын обещал какую-то специальную пилу привезти, будет этак пилить, – он показал руками что-то непонятное. – Проделаем дыру. Всё одно проделаем.
– А можно посмотреть? – спросил Андрей.
– Чего посмотреть? Скважину? А зачем? Дыра и дыра. Вон, в малиннике. Я её ступицей от колеса закрыл, палку воткнул да флаг повесил, чтоб место не забыть.
В высоких кустах малины и в самом деле висело что-то цветное, но непонятно было, что.
– А я думал, ворон пугать.
– Ворон пугать! – сосед даже как будто обиделся. – Сын хотел сначала пиратский повесить. Но зачем это? Тогда он по интернету посмотрел: нашёл флаг с крестом. «Этот, – говорит, – можно». Но я сказал: «Не дам!» Богохульство – с крестом-то. У нас, кстати, церковь хотели восстанавливать. Приехал какой-то, заагитировал людей. А денег мало собрали – только заколотили, чтоб не ползали, чтоб хоть чуток чего осталось. А агитатор этот после пропал вовсе. Но у людей зачесалось уже, и зачесалось-то где-то на спине, а хворостинки-то, чтоб почесать, нету. Так и чешется. – Дядя Лёня, словно демонстрируя, сам схватился за спину. И стало заметно, что он всё-таки здорово постарел.
Андрей кивнул в знак своей догадки, что сосед постарел. А тот продолжал рассказывать:
– Тогда мы решили наш российский повесить. Только в магазине не оказалось. И купили французский, да и всё. Цвета похожие, только не так расположены. У нашего сверху вниз. – Он стал глядеть мечтательно в сторону собачей будки и медленно, но не до конца, загибать толстые пальцы.
– Бейси-к – белый, синий, красный. А если снизу вверх, то КГБ – красный, голубой, белый.
Они помолчали немного.
– Не, чего там глядеть, – сказал дядя Лёня, видимо, ему тоже хотелось залезть в малинник и отвернуть ступицу. – Дыра и дыра. Ещё осыпется, потом нам работа лишняя. А про деревню я тебе сейчас расскажу. Чего у нас и осталось всех жителей – ничего. В этом году семь мужиков, почти одного возраста, как скосило. Эпидемия какая-то. Вот я знаю – ты работаешь в этом деле?
Андрей помолчал немного в ответ, чтобы объяснить попроще:
– В Противочумном центре.
– Ну вот, в прошлое лето меня сын на юг возил к своим знакомым. Там у них и коровы есть, и гуси. По десятку коров у хозяина. Пасутся там себе по лесам, по горам. Там у них горы. Ну вот, у соседа поросёнок сдох. Ещё не сдох, посинел весь, и успели прирезать. Он стал мясо отдавать. Лето, куда с ним? Мы сначала не хотели брать, а потом взяли. Шашлыки под пиво, под водку – отлично пошло.
Дядя Лёня сделал паузу и глянул на Андрея. Тот сидел, оперевшись руками о колени, смотрел на свои запылённые ботинки и слушал.
– Ну вот, приехали мы домой, а недели через две оттуда звонят: «У нас в районе дохнут свиньи, синеют и дохнут. Эпидемия.
Утилизируем». У меня аж челюсть отвисла. Я и им, и сыну такого матюга загнул! «Но если у вас до сих пор всё нормально – значит, ничего страшного. Мясо прошло термическую обработку – и всё нормально». Вот такая у нас история. Чего ты на это скажешь?
Но Андрей ничего не ответил, всё смотрел на свои ботинки, думать ему не хотелось. После поездки сильно устал и даже слегка подрёмывал теперь. Дядя Лёня решил, что наука на это ничего сказать не может, залихватски выдернул сигарету из пачки и закурил.
– А про деревню я тебе сейчас расскажу. Народу осталось немного. Деревня, она умерла. Нету её больше. А эти дачи, фермеры – это уже всё не то: пародия, одно издевательство. А если умерла, то что это такое вокруг? – он обвёл свой двор рукой. – Это кладбище. А знаешь, Андрюшка, как больно и неприятно живому ходить здесь, жить среди гробов и могил, вдыхать этот запах. Ты знаешь, наверно: трупная палочка. Поэтому все, кто может, сматываются отсюда в город к чёртовой матери. А кто остался – пьёт вино – поминает. А про наших я тебе сейчас всё расскажу, всё до копейки. Поговорить, Андрюшка, с живым человеком хочется. Младший летом со мной: приедет, поест и в телевизор уставится. А мне хочется рассказать о том, что думаю, да никто не слушает.
И начал рассказывать про каждого деревенского в самых мелких подробностях: кто куда ходил, что построил, сломал, сколько заготовил дров, кто что сказал про кого. Если кто-то умер недавно, то дядя Лёня рассказывал, как он умер: угорел ли в бане, запился ли, погиб при пожаре. Рассказывал, как его хоронили, как копали могилу и как кто-то чуть не упал на гроб. Потом вспоминал, что предвещало смерть, находил какие-то почти незаметные мелочи. И получалось так складно, будто на самом деле можно легко узнать, кто умрёт. Не успокоившись, дядя Лёня начинал искать у живых людей признаки смерти и находил их.
Андрей давно уже его не слушал, всё так и сидел, опершись руками о колени и склонив голову. Дремал, иногда даже храпел довольно громко. Дядя Лёня не обращал на это внимания и говорил с вдохновением, с размахиванием руками, словно руки – это крылья, которые выросли недавно, и ими ещё надо научиться управлять. Сначала он рассказал от середины деревни в одну сторону, потом – в другую.
Время шло, куры убрели куда-то, собака дремала, прилетели комары, они кусали Андрея, но он этого не чувствовал. Солнце клонилось к западу. Стало прохладнее. Тени от дома убежали далеко в сторону, забрались теперь в малину. Солнце слушало дядю Лёню, но не могло видеть его напрямую, а ему хотелось посмотреть на этого человека. Поэтому оно во всю мощь своего глаза ярко глядело в запотевшее плёночное зеркало теплицы.
Наконец Андрей очнулся. Дядя Лёня толкнул его в плечо:
– Ирку-то Алёши-развалёхи помнишь?
Андрей очнулся и с трудом разогнул затёкшую спину, стукнулся затылком о стену дома.
– Помню, конечно. Мы с ней вместе учились.
Посмотрев на стукнувшегося головой Андрея, дядя Лёня загоготал неестественно. Угадайка выскочила из конуры и залаяла. По крыше сверху что-то покатилось и остановилось у самого края.
Дядя Лёня, послушав, как что-то катится по крыше, стал серьёзным:
– Ворона, наверно, на князьке сидела и кость долбила, а тут испугалась и выронила. Гуляет Ирка-то. Пока муж дома, то ничего, всё хорошо. А он вахтами работает. Как уехал – сразу к ней мужики откуда-то приезжают. А так всё: «Санечка, Санечка, шу-шу, шу-шу, милый мой». Сама в другой раз в город съездит, билет купит. В городе не знаю чего, но сюда мужики как мухи прут, откуда и берутся.
Андрей резко встал. Наверно, от этого стало нехорошо, а лицо словно загорелось.
– Гуляет? – спросил он.
– Гуляет, пока мужа нету.
– А я тут с женщиной в хлебовозке ехал. В костюме ходит. Ты не знаешь кто?
– А кто её знает. Приезжая, наверно. Много их тут, женщин.
Андрей посмотрел на соседа, который сидел теперь в старой шляпе с полями и походил на гриб. Собака лаяла, через неё идти не хотелось, и Андрей пошёл напрямую к своему дому через малинник. В конце малинника стояло пугало в пиджаке. Андрей остановился.
– Поздоровайся, поздоровайся! – крикнул дядя Лёня. – А я-то думаю, почему, когда ты пришёл, моя сигнализация на тебя не залаяла. – И опять загоготал.
– А как же скважина? – вспомнил Андрей вдруг.
– А что скважина?
– Так дерево. Археологов вызывали?
– А чего дерево? Старики мне сказали, что тут раньше колодец был, овец поили. Так от него сруб, наверно, попался.
Андрей перелез через забор и прямо по грядам картошки, назло притаптывая ботву, добрался до дому. Взял сумку и медленно пошёл к калитке, всё ожидая оклика в спину.
Наконец сосед крикнул:
– Так ты всё, что ли, поехал?
– Да, – ответил Андрей и не знал, что ещё сказать. Повернулся как-то виновато в сторону соседа. Тот стоял около угла своего дома и правой рукой придерживался за стенку, словно у него приступ.