Сашка закурил. Зима в этом году стояла бесснежная, поэтому работы мало. Кое-где по территории островки льда, а в основном – лужи. Светало. Светлело пасмурное небо. Деревья голые, мокрые. Уличные фонари горели красноватым светом, и уже зажглось больше половины окон института, вразнобой и рядами.
Минут через десять Андриана Витальевна вышла сама. Это была маленькая плотненькая женщина с короткими волосами и очень визгливым голосом. Когда она переходила на визг, это напоминало звуки из кабинета стоматологии. Вернее, действовало так же.
– Ну что, тунеядцы, алкоголики! – Витальевна пару раз прошлась мимо мужиков, выстроившихся перед ней в рядок.
С краю худой вертлявый Сашка Огурец в камуфляже. Посерёдке высокий, сутулый, широкий Сан Саныч в своей синей униформе и грязной оранжевой жилетке. Руки его свисали, словно неживые, словно здоровенные ладони тянут гирями. Володя очень сейчас был похож на Сан Саныча, будто специально копировал его стойку: так же сутулился, так же руки свисали. Только роста был небольшого и не так широк в плечах. Сходство особенно бросилось в глаза, так как униформа у них – одинаковая. Правда, Володя без жилетки.
Отсутствие жилеток было сразу замечено Андрианой Витальевной. Она «полечила зубы» одному, второму, досталось и Сан Санычу. Потом начальница перебрала все повседневные дела дворников и только тут, словно опомнившись, стала говорить о том, зачем, собственно, позвала их.
– На носу конференция, а у нас ничего не готово.
– Нос-то какой? – спросил Огурец, достал сигарету и закурил.
– Какой нос?
– Длиной носа интересуюсь?
– Какой длиной?! – вскипала Андриана Витальевна.
– Ну, конференция, которая на носу, когда?
– Пошёл ты! Через три недели. Короче, в восемь пятнадцать в актовом зале быть. И жилетки наденьте.
Когда дворники уже расслабились и словно по команде вольно сошлись вместе, Андриана вдруг крикнула от крыльца:
– По урнам прошли?!
– Прошли, прошли, – закивали все.
– Ладно, отдыхайте пять минут. – И она чему-то улыбнулась.
Обсуждать задание на улице не стали, спустились в свой подвал. Зеркала на шкафу расширяли пространство их маленькой комнаты, и в них, как в осколках, отражались целиком и по частям несколько Сан Санычей, Сашек и Володей.
У всех вместо стульев – кресла. Но кресло Сан Саныча выделялось особенно. Оно выше, кожаное, подлокотники мягкие, и спинка регулируется в три положения. Сашка достал из зазерка-ленного шкафа чайник и поставил греться. Под шипение чайника Сашка ещё раз объяснил Сан Санычу, что надо сделать, потому что тот плохо слышал и ничего не понимал, когда Андриана повышала свой визгливый голос.
– Посолимся-ка таранкой. – И Сашка выудил откуда-то вяленого леща, постучав о стол, стал ломать его.
Сан Саныч быстро встал, едва протиснулся между Сашкой и шкафом, так близко прижимаясь к шкафу, что на зеркалах напотевало от его дыхания. Потом внимательно посмотрел на своё огромное кресло и вышел. Поднялся наверх. Заглянул зачем-то в кладовку под лесенку. Мётлы, грабли, лопаты – всё стояло на месте. Он вышел на улицу, на свежий воздух, уже почти совсем рассвело. Постоял с минуту, подставляя лицо ветру. И побрёл к крыльцу хозотдела, к тому месту, где им сегодня «лечили зубы». Ходил он, почти не сгибая ног, а ступни ставя наискосок, поэтому походил на большого пингвина. Около крыльца Сан Саныч долго стоял, морща лицо, словно что-то вспоминая.
– Это я его так выгоняю, – рассказывал в дворницкой Огурец. – Не любит, что ли, запаха вяленой рыбы – сразу на улицу. Как пробка.
Он почистил леща на газету, оторвал кусочек и протянул Володе:
– Будешь?
Тот ничего не успел ответить, а Сашка уже полез в шкаф со своими вещами и из кучи обуви достал бутылку и стопку. Быстро налил, снова спросил:
– Будешь?
Володя, развалившись в кресле, смотрел не на Сашку, а на его отражения в зеркалах. Поэтому отрицательно повертел головой тоже отражениям.
– Ну, как хочешь. А то надо быстро. – Сашка выпил и зажевал рыбой. Подумал о чём-то сосредоточенно, нацедил ещё стопку и вылил в себя. – А то не знаю, как что дальше, – добавил, перейдя почему-то на бас. Тут же спрятал бутылку и стопку обратно в обувь: – Сейчас явится обратно.
Сашка быстро доел подлещика, свернул остатки в газету и выкинул в мусорку. Выглядело это так, словно он старается для Сан Саныча, чтоб к его приходу всё было чисто.
Сан Саныч вернулся только минут через десять. Внимательно осмотрел обоих напарников своих, потом осторожно обошёл Володю и плюхнулся в кресло.
Сашка с Володей о чём-то разговаривали, но он не стал прислушиваться к их болтовне. Откинулся на спинку и прикрыл глаза. До чего же хорошо было в новом кресле, хоть вовсе не вылезай. Он добыл его три дня назад. Попросили из директорской отнести кресло в четвёртый подвал. Сан Саныч, как обычно в таких случаях, переоделся в чистую куртку. Поднялся к директору, сняв шапку и смотря прямо под ноги, вошёл в приёмную. Секретарь показал на кресло. Он схватил его и так резко закинул на спину, перевернув колёсиками вверх, что секретарша вскрикнула. Поэтому пошёл он осторожно, низко приседая в дверных проёмах, чтоб не задеть верхний косяк. Но он не понёс кресло в четвёртый подвал, а понёс прямо в дворницкую. В самом деле, зачем в четвёртый подвал? Сан Саныч давно уже знал, что любая вещь, попадающая в четвёртый подвал, отстоявшись там два месяца, отправлялась потом на помойку. Он знал со слов бывших начальниц, что за это время вещи списывают по бумагам. Так зачем ждать, если всё равно… А у него, так получилось, как раз было плохое кресло. Маленькое, да ещё механизм удерживающий сломан: сидушка под весом опускалась почти до пола. На этом кресле Сан Саныч сидел, как на детском стульчике, а Сашка шутил: «Как на горшке». А ребятам достались хорошие. Они знали, что будут выкидывать мебель, и отобрали себе, а ему не сказали. Уже что-то унесли к себе котельщики, когда он спохватился и побежал на помойку. Из бункера торчали колёсики только одного кресла. Когда он достал его, оказалось, что сидушка заляпана чем-то белым. Сан Саныч всё-таки взял его и понёс к себе. Сидел и мучился. Вот теперь, наконец, избавился, поменял на директорское. Вообще-то все вещи в дворницкой – с помойки. Сан Саныч помнит эту комнату ещё голой. Стены до половины обложены плиткой, пол грязный и тоже какой-то плиточный. В одном углу стояла небольшая лавочка и витая вешалка для одежды. А в другом углу мозолил глаза грубый железный ящик с инструментами.
Всё началось с телевизора. Он достался по случаю. В комнате отдыха делали ремонт, и плотник Николай шепнул Сан Санычу, чтоб он крутился где-то рядом. Сан Саныч не знал, как «крутиться рядом», поэтому встал около окна, из которого выкидывали строительный мусор и разный хлам. Наконец в окно высунулся Николай весь в белой пыли, словно напудренный:
– Сейчас. Погоди.
Сан Саныч подошёл под самое окно, наступив на ломкое крошево побелки.
Николай высунулся из окна до половины и подал большой телевизор, накрытый сверху чёрным мусорным мешком, теперь почти белым от пыли.
– Заныкай, Саныч, где-нибудь, а я потом заберу. – Николай облизал губы по кругу, но так сильно, что слизнул побелку вокруг рта. От этого рот его стал казаться больше.
– Умничка! – громко сказала Андриана Витальевна. Она подошла незаметно. – Умничка. Телевизор списан, отнеси на помойку и разбей.
От неожиданности Сан Саныч выпусти телевизор из рук, и он упал на газон, задняя крышка лопнула.
– Ну, вот даже и разбивать не надо – неси так на помойку.
– Неси теперь, – сказал Николай.
Сан Саныч растерялся, кинулся сначала в одну сторону, потом в другую.
Андриана Витальевна, вытянув руку, показала, куда идти, а Николаю сказала:
– Дурдом.
Сан Саныч (ставя по привычке ноги в стороны) быстро засеменил по тропинке между деревьями, по которой в обед прогуливались сотрудники. Мимо Ленина, тот тоже вытянул руку, но показывал в противоположную сторону: на Андриану Витальевну, на институт. Сан Саныч испугался вдруг Ленина и вжал голову в плечи, зажмурил глаза и открывал их только изредка, поэтому около альпийской горки и лавочек чуть не сбил Сашку. Он узнал его сначала по определённому запаху курева изо рта и по запаху пропитавшейся помойкой робы. А уж потом узнал по голосу и виду.
– На помойку? – спросил Сашка. – Давай отдыхай, донесу, – добавил.
Сан Саныч с радостью отдал свою ношу и быстрее побежал в дальний угол институтского парка, где у него припрятаны грабли, и стал грести, хотя грести было уж нечего.
Потом, когда он пришёл в дворницкую, то увидел, что телевизор висит на стенке и даже показывает, правда, без звука.
– Пантомима! – сказал Сашка значительно. Он сидел на лавке, положив ногу на ногу.
Сашка чуть подвинулся на лавке, уступая место. Хотя места и так было достаточно.
Несколько дней Сан Саныч боялся, что за телевизором придут, а его будут ругать. Но никто не пришёл. Правда, недели через две Витальевна телевизор всё-таки увидела и признала его.
– Та-а-ак, – протянула Витальевна ещё в дверях, запрокинув голову и смотря на светящийся экран. – Та-ак!
– Из двух половинок собрал. Звука только нету, – нашёлся Сашка.
– Звук я вам сделаю. Как в «Простоквашино»: «Я сама к вам дошла на лыжах». Почему сидите? Чтоб через три минуты были наверху! И старайтесь, чтоб я к вам не спускалась.
– Им, верхним, нас не понять, – шепнул Сашка, как только дверь закрылась.
Словно в ответ на это Витальевна крикнула с лесенки:
– Работайте, негры, солнце ещё высоко!
Телевизор выключился и тут же включился снова. Он часто так гасил свой экран. А при выключении и включении издавал звук, похожий на причмокивание. За такое подмигивание и причмокивание Сан Саныч не любил телевизор, он казался ему глазом великана, который через дыру подглядывает за ним.
После этого случая с телевизором Сан Саныч стал уважать Сашку и признал его главным. Больше уже не стал рассказывать начальнице, если кто-то что-то тащил с помойки. Да и сам вместе с Сашкой и другим дворником, имя которого он забыл, притащили в их каморку списанные тумбочки, полки, плечики и разную другую мелочь.