Когда протопилась вторая печь, а Ирина Ивановна позавтракала горячей отварной картошкой, в доме как будто стало вполне сносно. С окон закапало, и даже захотелось дремать. Но сегодня было не до того. Ирина Ивановна достала белые узкие валенки с вышивкой по голенищам и поставила их к печи, чтоб нагрелись. Валенки эти привезла в подарок сестра, выгуливались они только в особых случаях.
Вспомнив младшую сестру, которая жила в Архангельске, Ирина Ивановна словно проснулась во второй раз. Она быстро прошла к большому ящику цветного телевизора, купленного по случаю давным-давно. Сверху на нём стояло четыре больших миски. Ирина Ивановна внимательно осмотрела каждую, глядя чуть сбоку и принюхиваясь.
– Вот какой холодец получился! – сказала громко.
Голос у неё оказался неожиданно звонким и тонким. Она даже сама удивилась этому голосу, поэтому сказала ещё:
– Мама так учила варить. И желатина я не добавляла. Даже есть захотелось от запаха.
На каждую миску она крышкой положила тарелку и закрепила скотчем. Три таких «контейнера» составила один на другой, переложив пластами белой медицинской ваты. И снова скрутила скотчем. Потом осторожно снизу надела на свою пирамиду пакет, на него второй для укрепа. Подумала немного и сунула туда же оставшуюся миску. Попробовала на вес: «Тяжеленько». Но ничего не поделаешь.
Ей почему-то вдруг показалось, что на улице оттепель. Она даже поскребла ногтем в верхнем углу окна, чтоб посмотреть, но ничего не получилось – не оттаяло, да и не оттает.
Надела длинное вязаное платье, кофточку с пуговицами. Но в морозы много не пофорсишь. Пришлось снова надеть подкладку от пальто и мужнин тулуп. В этом тулупе руки плохо гнулись, словно они замёрзли. Ощущение было неприятным, и Ирина Ивановна передёрнула плечами, чтобы избавиться от него. Перед зеркалом причесала волосы, густо намазала лицо детским кремом «Морозко» и так ловко перемотала голову платком и шарфом, что остались видны только глаза. Сверху на этот ком натянула большую шерстяную шапку. Когда поменяла валенки, почувствовала, как сильно они нагрелись, и даже испугалась – не испортились ли они от жаркой печки. Стала неловко поднимать то одну, то другую ногу, рассматривая их. С валенками всё было хорошо. Она перекрестилась на иконы, а уже после надела шубницы и взяла пакет. Снова почувствовала, какой он тяжёлый. Вздохнула, выключила свет и вышла.
Она ошиблась или, вернее, обманулась в том, что на улице потеплело. Холод стоял собачий. Она поняла это, уже когда приставляла палку и навешивала замок. Замок давно замёрз и цеплялся для виду.
Все местные машины стояли несколько дней на приколе, и никто не ездил по деревне. Если кому-то надо было в город – вызывали такси. Но два дня назад приехавшее такси заглохло, что-то там перехватило. Машина несколько часов стояла прямо на дороге, а водитель отсиживался у Крехалёвых, так как легко был одет и не мог уйти пешком. Теперь такси в деревню ехали только за тройную плату, и то если попросишь.
Ирина Ивановна решила пойти пешком. Первые полкилометра она всё думала вернуться, но потом пообвыклась. Долго спасали нагретые на печке валенки, но вот и их стало как будто прохватывать, стало казаться, что идёшь босиком. «Это кровь плохая – не греет», – подумала Ирина Ивановна. Раньше, по молодости, у неё была любимая поговорка: «Не сапоги греют ноги, а ноги сапоги». Тогда она часто, не дожидаясь автобуса, бегала пешком в городскую школу, где работала. Просто так, чтоб прийти пораньше, от избытка энергии. А вот теперь шесть километров до города даются нелегко. Сильно мешал пакет: рука, отягощённая им, затекала. Поэтому постоянно приходилось перекладывать свою ношу из одной руки в другую. Чтобы согреться, старалась чаще перебирать ногами. А вокруг никого. С одной стороны лес, с другой – зарастающие поля. Снег блестит, искрится. Над лесом висит солнце, а с боков его на расстоянии радужные полоски. Под ногами накатанный снег дороги громко скрипит, и кажется Ирине Ивановне, что она идёт по огромному музыкальному инструменту, который будит тишину вокруг. А радужные полоски, исходящие от солнца, – это нарисованные звуки – так их рисуют в детских книжках.
Когда показалась деревня Стругово, плавно перетекающая в город, Ирина Ивановна широко улыбнулась и почувствовала, что платок на лице чуть закостенел. Она представила себя со стороны. Весь платок в белой изморози и шапка тоже. «Ну, ведьма, чистая ведьма!» Смеяться в открытую она боялась, чтобы глубоко не вдохнуть холодного воздуха, и мелко затряслась. Вдруг почувствовала, что сильно замёрзла. И последние метры до Стругово дались особенно тяжело. Казалось, что мороз вот-вот обнимет так сильно, что ноги не смогут двигаться. Чувствовалось, как мороз студит кровь, пробирается внутрь тела и хочет остановить сердце. Одно радовало Ирину Ивановну, что дом её знакомой, Натальи, был первым в деревне, сразу после таблички, по правую руку.
Стучаться, конечно, не стучалась, когда открыла дверь в жилую избу, угодила в ватное одеяло, повешенное для тепла, и запуталась в нём.
Отдёрнула одеяло Наталья. И первым делом закричала от испуга.
– Это я, это я, – едва слышно повторила несколько раз Ирина Ивановна. Видимо, холод в самый последний момент всё-таки перехватил дыхание.
– Ну ты даёшь, женщина!
Наталья всегда называла Ирину Ивановну женщиной, и ей это нравилось. А сейчас это слово показалось самым нежным и тёплым. Даже на глазах появились слёзы.
– Ну ты даёшь! – Наталья стала разматывать, раскутывать Ирину Ивановну, и вот из страшного огромного существа, наполовину запудренного спереди белой изморозью, появилась худенькая женщина в вязаном платье.
– Пойдём, пойдём к печке.
Её посадили к стенке горячей печки, на ноги надели тёплые валенки, в руки вставили чашку чая. И сразу как-то отлегло, тело расслабилось, как-то обмякло. Ирина Ивановна вспомнила из школьной программы, что человек на семьдесят пять процентов состоит из воды. И подумала, что внутри её эта вода замёрзла, а вот теперь оттаивает.
У Натальи в доме намного теплее, чем у Ирины Ивановны. Несмотря на это, хозяйка в валенках, тёплых рейтузах и кофте. Наталья чуть моложе Ирины Ивановны, полненькая, всегда румяная, с чёрными густыми волосами до плеч.
В комнате очень чисто и уютно. Но Ирине Ивановне кажется, что слишком много мебели. Два дивана – один большой, другой маленький. Кресло, стул с высокой спинкой, полированный стол у окна. Два тёмных, немного мрачных шкафа по дальней стенке. В одном – книги, во втором – посуда. Кажется Ирине Ивановне: как эти шкафы были поставлены тут, так и стоят, и ничего внутри их никогда не меняется.
Около телевизора красуется небольшая искусственная ёлочка. Огоньки гирлянд лениво перебегают среди игрушек, меняют цвет.
– Поставила уже? – тихо спросила Ирина Ивановна.
– А то как же! Новый год уже прошёл. Тебя под ёлочкой ещё подарочек ждёт.
– А я вот не поставила. Хотела к Рождеству принести, но не смогла. На Старый Новый год поставлю.
– Дело хозяйское. Иди-ка, женщина, приляг.
Ирина Ивановна отдала пустую чашку Наталье. И так это получилось ловко, словно она её не отдала, а просто выпустила из рук, и чашка сама улетела куда-то. Потом Ирина Ивановна послушно прошла к дивану и прилегла бочком…
Проснулась она часа в два. На улице, за обросшими льдом стёклами окон, голубоватый свет – скоро будет темнеть.
Ирина Ивановна откинула одеяло, которым была прикрыта, и вскочила.
– А я думаю, ты у меня того, заболела. – Наталья сидела в кресле напротив и читала газету в очках. Она даже не отстранила газету, разговаривая с подругой.
– Кушать будешь?
Ирина Ивановна не знала, что ответить.
– Короче, сейчас поешь безо всяких разговоров. – Наталья взяла её за руку и отвела на кухню за маленький аккуратный столик, на который поставила тарелку горячей гречневой каши и чашку чая. Ирина Ивановна перекрестилась и покорно начала есть. Наталья подсунула ей под руку кусок хлеба с маслом. Ирина Ивановна осторожно отодвинула его. Она уставилась в тарелку и старалась не смотреть на Наталью. Знала, что та стоит и надменно смотрит на неё. На самом деле совсем не надменно, а оценивающе.
– Такси вызывать? – спросила Наталья, когда гостья справилась с едой и отказалась от добавки.
К Ирине Ивановне после каши, после сладкого чая вернулись силы, их стало даже как будто больше, чем с утра.
– Мне бабушка говорила: «В церковь только пешком!» – сказала она задорно и заулыбалась.
Наталья осталась серьёзной.
– Значит, так. Пойдёшь в церковь, поставишь свечку куда следует, пять штук, бери потолще.
Ирина Ивановна взяла протянутые деньги и сразу отнесла их в прихожую, сунула в карман тулупа. В кармане нашёлся крем «Морозко». Он был замёрзший в ледышку (так и не оттаял за несколько часов). Видимо, у Натальи всё-таки не очень тепло. Зато и холодцу ничего не будет. Она стала искать глазами свой пакет, но его нигде не было. «Выпал из руки на улице», – прижала ладошки к щекам и почувствовала, что кожа на лице чуть воспалённая. Сразу представила себя со стороны: бежевое платье, чуть темнее кофточка и лицо красное, как у алкоголика, пылает.
– Чего, холодец свой потеряла? В рюкзаке он, я его уже в коробку уложила. Рюкзак на спину закинешь и будешь двумя руками махать, так не замёрзнешь.
Около стенки стоял рюкзак, на котором было написано: «SUPERKID». Ирина Ивановна улыбнулась подруге за заботу. Та тоже улыбнулась ей в ответ. И вдруг спросила:
– Может, всё-таки не пойдёшь?
Улыбка с лица Ирины Ивановны сошла. Идти совсем не хотелось. Вернее, выходить на мороз. Это один раз хорошо и не так страшно. А второй, когда уже лицо нащипано, чуть болит, совсем не хочется. Но Ирина Ивановна потянулась за подкладкой от пальто. С помощью Натальи она оделась и закуталась. Напоследок, когда уже вышла, услышала Натальино: «Скорей двери закрывай!»
На улице темно, а мороз как будто стал ещё крепче, как будто даже снег скрипит как-то зло. Скрип раздражает. Ещё и ветер встречный подул. Хотя по городу идти легче: светят кое-где фонари и окна домов, встречаются прохожие. С каждым из них чувствуешь кровную связь только потому, что он тоже вышел на улицу и мёрзнет.