перь, закрывая на время летопись, я обращаю мой мысленный взор к «Житию Феодосия» — второму труду печерского черноризца… Помните, как там все плавно и величественно, под стать неторопливой древности нашей: «Я, грешный Нестор, начал писать слово о житии отца нашего Феодосия. Постоянно печалился я, вспоминая о жизни преподобного и о том, что никем не описана она. И вот я начну описывать жизнь его от юных путей его. — Профессор читал слегка нараспев, задумавшись, будто сочиняя. — Потрудился от избытка сердца своего: и то, что видел и слышал, то малую часть из многого запечатлел на письме…»
Скептик. Вы правы, профессор, это творение просто и прекрасно. Но в нем нет ни одной даты. Это же не летопись, а связная повесть. Как вы определите время ее написания?
Знаток. Очень просто. В «Житии» перечисляются преемники Феодосия, возглавлявшие Печерский монастырь. Стефан, что был игуменом с 1074 года по 1078, Никон с 1078-го по 1088-й — и более никого. Между тем известно, что с 1088 года был игумен Иван, а о нем ни слова.
Так что, полагаю, «Житие Феодосия» написано до 1088 года. И позвольте заметить, что мы продвинулись вверх по течению Несторовой жизни…
Скептик. Гипотезы… гипотезы…
— Однако, правдоподобные гипотезы! — вступил в разговор академик.
— Но это не все еще, — продолжает знаток. — Мы еще не говорили о самом первом Нестеровом труде — «Чтении об убиении Бориса и Глеба». В нем тоже нет ни одной даты. На этот раз я беру две фразы из «Бориса и Глеба». Только две. И они помогут нам еще дальше продвинуться вверх по течению Несторовой жизни.
Первая фраза: «Многие ныне есть младшие князья, непокоряющиеся старейшим и супротивляющиеся им и убиваемы суть. Те не сподобятся такой благодати, как эти» (то есть святые Борис и Глеб).
Вторая фраза там, где Нестор повествует о недавно случившемся чуде: «А было это в праздник успенья, в воскресенье».
Вот в этих двух фразах ключ к разгадке.
— Что же дает первая?
— Автор, то есть Нестор, осуждает каких-то «младших князей», которые восстали против «старейших» и погибли. Мы знаем: в 1078 году в битве на Нежатиной ниве встретились князья-дяди с князьями-племянниками. Племянники терпят поражение. При этом погибают двое молодых — Борис Вячеславич и Глеб Святославич. Нестор, конечно, имеет в виду именно этот случай и даже намекает на совпадение имен: святые Борис и Глеб и непокорные племянники Борис и Глеб.
Значит, за свой первый труд Нестор принялся не ранее 1078 года.
— Да вы фокусник, — захихикал богослов. — А зачем вам праздник успенья в воскресенье?
— А затем, что успенье — это 15 августа, не так ли? Не каждое 15 августа — воскресенье.
— Постойте, — взметнулся магистр, — ведь это просто…
— Разумеется, просто.
И, вытащив клочок бумаги, знаток поясняет:
— Вот расчет. В 70—80-х годах XI века 15 августа падало на воскресенье, во-первых, в 1076 году. Затем 15 августа 1081 года, 15 августа 1087 года, 15 августа 1092 года.
— 1092 год исключается! — воскликнул магистр. — Ведь это уже после написания «Жития Феодосия», следующего труда Нестора.
Знаток согласен. Значит, недавно случившееся «чудо», о котором сказано в чтении о Борисе и Глебе, древний писатель относит либо к 1081, либо к 1087 году.
Академик. 1087 год — поздновато. Тогда уж создавалось «Житие Феодосия». Скорее, 1081-й, когда еще у всех была свежа в памяти кровавая драма на Нежатиной ниве.
Знаток. Да, я тоже склоняюсь к этому году. Видимо, в 1081 году Нестор и начал писать свой первый труд.
Скептик. Воистину, ваше превосходительство, вы фокусник, жонглер. Вы создаете нечто из ничего, чем опровергаете знаменитый закон физики.
Знаток. Ну как же из ничего… К этому суждению не я один пришел — тут многие коллеги судили и рядили…
Скептик. Отменно. Вы прошли от 1113 до 1081 года. Отважитесь ли идти дальше?
Знаток. Вашими молитвами…
Скептик. Предупреждаю. Ждите ловушки!
Гости расхохотались.
— Ловушки жажду, — отвечал взволнованный защитник Нестора, — и спрашиваю: когда же Нестор впервые появился в Печерской обители? И в Лаврентьевской и в Ипатьевской нахожу и читаю…
Многие улыбнулись, ибо знали, какой текст сейчас последует. Знаток же декламировал на память:
— «Когда же жил Феодосий в монастыре, ведя добродетельную жизнь, и блюдя монашеские правила, и принимая всякого приходящего к нему, — и я пришел к нему, худой и недостойный раб, и принял он меня семнадцати лет от роду».
Скептик. Иду на вы… Значит, Феодосий был жив, когда Нестор явился в монастырь?
Знаток. Да, был жив. Летопись свидетельствует…
Скептик. Вы попались, милостивый государь, вместе с вашим Нестором. Автор летописи пишет, что пришел в монастырь до смерти Феодосия, до 3 мая 1074 года. Но автор «Жития Феодосия» признается, что стал монахом после смерти Феодосия, то есть после 3 мая 1074 года. Что за чудеса? Тут о двух разных людях речь идет…
Знаток. Вам кажется, что вы меня повергли, столкнув два разных свидетельства. Но есть еще и третье.
Скептик. Третье?
Знаток. Да, третье, и вам следовало бы помнить о нем. «Житие Нестора».
Скептик. Какое «Житие Нестора»? В Печерском патерике нет такого.
Знаток. В старинных списках патерика в самом деле нет. Но я говорю об одном из поздних изданий патерика, уже не рукописном, а напечатанном в 1661 году. Там откуда-то появилось отдельное «Житие Нестора», Так вот в этом «Житии» сказано, что юноша Нестор пришел в монастырь в 1073 году. Феодосий был жив еще. По уставу пострижение производилось после годичного испытания. Значит, Нестор сделался монахом в 1074 году. Феодосий за это время умер. Вот и разгадка мнимого противоречия!
Заметьте, в 1073-м Нестору, по его признанию, было 17 лет. Стало быть, он родился в 1056-м (1073 минус 17).
Скептик. Чем удивили! В XVII веке напечатанное «Житие Нестора»… Странное легковерие! Да это все равно, если бы я или вы сейчас, в этом доме, новое житие летописца сочинили. Я спрашиваю, отчего «Жития Нестора» в прежних, более старых списках патерика не было? Я согласен, что Нестор был. О Борисе, Глебе, Феодосии, возможно, писал. Согласен. А вот что он летопись писал, не убежден. Книги XI–XII веков, конечно, дошли к нам искаженными, обезображенными, украшенными, подновленными… Вы не имеете права ничего доказывать, пользуясь этими текстами, пока не отделите древний слог от поздних вставок.
Ничто не мешает, например, предполагать, что вся «Повесть временных лет» составлена Сильвестром или кем-либо другим. Нестора с Сильвестром рассудить вы, господа несторианцы, не можете. Начало летописного труда определить не можете.
Дату прихода Нестора в Печерский монастырь уточнить не можете.
Знаток. Повторение не усиливает аргументов. Все это вы уже говорили. Я устал вас спрашивать, отчего если все летописи врут, врут так одинаково?
Скептик. Все это гипотезы… Гипотезы…
Академик. Правдоподобные гипотезы!
Скептик. А Сильвестр?
Глава 5. Летописной тропой
Помняшет… первых времен усобицы.
Летом 1871 года семилетний Леля Шахматов решил занять престол персидский. Дядя сказал, что их предки вышли из Персии. «Хочу побывать там, объясню, кто я такой. Может быть, шах персидский и добровольно поделится со мною престолом?»
Сестра Женя, чуть постарше, узнав про замысел, заливается слезами.
— Да как же ты пойдешь?
— Пустяки. Дядя говорил, что Персия — это Восток. Вот и пойду прямо, прямо на восток, с компасом в руке. А там и Персия.
— Тебя по дороге тигры съедят! Да на что тебе персидский престол?
— Не плачь, Женя, я тебе из Тегерана подарки и фрукты пришлю.
К вечеру припасена краюха хлеба и смена белья. После длительного раздумья, Леля берет лист бумаги и пишет:
Все принадлежащее мне имущество завещаю дяде.
Алексей Шахматов.
Однако на другой день произошло событие совершенно непредвиденное: Леля Шахматов проспал. Поскольку же борьбу за персидский престол все настоящие люди начинают не дожидаясь завтрака, то все предприятие откладывается. К тому же у мальчика появляются сомнения: стоит ли приниматься за такое серьезное дело, не докончив прежде начатого?
Незаконченное дело — это толстая рыжая тетрадь, где на первом листе выведено: «Деревня Губаревка-Шахматовка, книга I. До Ярослава Мудрого. Русская старина. Составил Алексей Александрович Шахматов».
Историю свою Леля пишет по правилам. Правила требуют: сначала — «беседы с поселянами». Леля упорно допрашивает стариков, но про Ярослава Мудрого ни один губаревский дед не слыхивал. В соседней Хмелевке Ярослава тоже не встречали. Зато рассказывают про недавнее крепостное житье, про бывших владельцев, Лелиных родителей, которых мальчик припоминает с трудом. Старики бывали и на войне с французом.
— А мне, барчук, уж за сто десять, — медленно выговаривает высокий белоголовый Никифор Шарыпка. Впрочем, с виду ему не больше шестидесяти.
— Наполеона-то помнишь? — восторженно спрашивает Леля. — Сам с французом не бился?
— Да мне уж тогда за пятьдесят перемахнуло.
— А Екатерину Вторую не видел?
— Не пришлось. — Старик качает головой. — В наших саратовских краях их величества редко бывают. Вот Емельку Пугачева — того видел. Люди говорили: государь-де Петр Федорович. Да то не нашего ума дело… мальчишкой я был. Вот этими глазами видел, как он прадеда вашей милости повесил…
Эту историю, передававшуюся как страшное фамильное предание, Леля уже слыхал и от дяди и от учителя.
— Корень у нас, Шарыпок, долголетний, — скрипит старик, — мать умерла ста двадцати, а дед на ходу отдал душу — сто пятьдесят годов было.