Я долго бродил по улицам, тенистым, обсаженным высокой восковой туей, делавшей Мары похожим на старые города нашего европейского юга. Спускался к Мургабу, вода в котором напоминала жидкий кофе с молоком. Пылил кедами на ухабистых улицах старой левобережной части, уже сдавленной кольцом новостроек. Любовался памятником первому туркменскому генералу Якубу Кулиеву у входа в глубокие аллеи городского парка. Смотрел гордость гидростроителей — новый Дворец культуры. А потом снова вышел на центральную улицу, увидел ресторан с приветливым названием «Достлук» — «Дружба» и обрадовался возможности отсидеться от уличной жары под струей вентилятора.
Но ресторан оказался «нетипичным»: не успел я вынуть блокнот, чтобы, пользуясь случаем, записать свои впечатления, как мне уже принесли окрошку. Сообразив, что раскрытый блокнот не даст отдохнуть, я поспешно спрятал его, но было уже поздно. Так же быстро официантка принесла и второе, и третье, и не успел я опомниться — снова оказался на солнцепеке.
Как говорится, нет-худа без добра. Если бы просидел под вентиляторами «Дружбы» еще хоть полчаса, наверняка упустил бы возможность познакомиться в обкоме партии с очень интересным человеком — директором совхоза «Теджен» Чары Ханамовым.
Снова распахнул передо мной дверцы вездесущий пустынный газик, и мы, покинув этот самый южный в стране областной город, помчались вдоль Каракумского канала к водохранилищу с претенциозным названием Хауз-Хан — «царь-озеро».
Когда я первый раз услышал о Хауз-Хане, то просто не обратил на него внимания. Что за масштабы — нет и одного кубического километра! Ведь это в десятки, даже в сотни раз меньше, чем объем уже существующих в нашей стране водохранилищ! Но по объему радости, которую приносит вода, это туркменское море будет, пожалуй, на первом месте. Надо пересечь пустыню, истосковаться по воде, чтобы, добравшись до Хауз-Хана, задохнуться от одного вида синего горизонта и понять, какое это чудо — море в пустыне. К тому же вблизи оно вовсе не выглядело маленьким. Стоя на берегу и наблюдая, как тонет в сияющей безбрежности крошечная точка моторной лодки, невозможно было поверить, что почти вся эта масса воды исчезает в поливной сезон, растекается по тысячам арыков. И остается лишь минимум — для рыбы.
Хауз-Хан — пока самый большой искусственный водоем в Туркменистане. Есть и еще одно достоинство, которое делает его самым оригинальным даже среди водоемов-гигантов. На этом месте несколько тысячелетий назад существовало первое на территории СССР водохранилище. Археологи установили, что оно было трех с половиной метров глубины и соединялось арыком с рекой Теджен. Теджен очень своенравен. Он может за несколько дней выплеснуть свою годовую норму, а потом «надолго пересохнуть совсем. Древние гидростроители, когда воды было много, пропускали ее в свое озеро и перекрывали арык. Точно такой же режим и у современного царь-озера, с той лишь разницей, что оно питается из самой устойчивой пустынной реки — Каракумского канала. Благодаря ему поля гарантированы от любых неожиданностей, и в пик полива, когда изнывающие от жары хлопковые поля готовы выпить весь канал, Хауз-Хан настежь растворяет двери своих хранилищ…
И вновь бежали за обочинами поля, где пшеница и ячмень были, как вода в Хауз-Хане, до горизонта, и бескрайние хлопковые плантации, и пестрые бахчи знаменитой дыни карры-кыз — «старой девы», как назвали ее веселые туркмены за то, что долго сохраняется.
— Охотились тут, — сказал Ханамов, оглядывая поля с задумчивой улыбкой. — Зайцев и фазанов было много…
Он первый раз увидел свою елли-ой — «долину ветров» в шестидесятом году, когда канал был еще на подходе и вокруг, сколько видел глаз, лежала мертвая земля, покрытая редкими убогими стеблями растения солянки. С трудом верилось, что здесь когда-нибудь будут поселки и хлопковые поля. В 1963 году новый совхоз «Теджен» сдал государству сто восемьдесят тонн хлопка. На следующий год — в десять раз больше. Сейчас на большой харман каждую осень свозится уже по тринадцать тысяч тонн «белого золота».
Вдоль дороги бежали арыки, бетонированные, врытые в землю и приподнятые на столбиках — лотковые.
— Чьи это?
— Совхоза «Теджен», — не без гордости ответил Ханамов.
Вдали показался поселок за шеренгой пирамидальных тополей, и опять я задал тот же вопрос. И услышал тот же ответ.
— Чей хлопок?
— Совхоза «Теджен».
— Чьи бахчи?
— Тоже наши…
Получалось как в сказке про несметные богатства маркиза Карабаса. А когда я узнал, что Ханамов по совместительству руководит еще и машиноиспытательной станцией, где проходят проверку все новые машины, необходимые орошаемым землям, то окончательно поверил в способности этого человека и в возможности его хозяйства.
А потом вышел небольшой конфуз. За обочиной промелькнул участок белесой засолонившейся почвы, и я по привычке задал свой вопрос.
— Недоглядели, — смутился Ханамов. И добавил многозначительно: — То ли еще бывает…
Я понял, что он имел в виду, несколько позже, когда увидел уже не участочки — огромные поля, убитые поднявшимися к поверхности солеными грунтовыми водами. И тогда мне снова вспомнился оптимистический разговор в Ничке о проблемах, рождаемых новым делом, решить которые будто бы не составляет труда.
Истории мелиоративных работ известны случаи, когда слишком оптимистичные прогнозы приводили к трагедиям. Профессор П. Ритчи Калдер рассказывал в одной из своих статей об «арктическом» ландшафте на огромных пространствах Пакистана, образовавшемся в результате недосмотра экспертов. Специалисты утверждали, что почва в долине Инда очень плодородна и будет обильно плодоносить, как только получит воду. Они не учли, что. уклон от Лахора к Большому Качскому Ранну слишком мал, чтобы вода, подаваемая на поля, скатывалась обратно в реку. В результате поднялся уровень грунтовых вод и посевы были отравлены. Положение ухудшалось настолько быстро, что президент Пакистана лично обратился к президенту Кеннеди с просьбой о срочной помощи. Миссия из специалистов двадцати различных областей науки, подкрепленная счетными машинами Гарвардского университета, дотошно изучала возникшую проблему.
И пришла к выводу, что нужно двадцать лет и два миллиарда долларов, чтобы восстановить ущерб, — больше, чем стоили сооружения, которые привели к такому положению. «Если бы эти двадцать наук были привлечены с самого начала, — констатировал П. Ритчи Калдер, — ничего подобного бы не произошло».
Однако есть ли основания в торжественный хор, воспевающий успехи наших мелиораторов, вносить столь грустную ноту? Думается, что есть. Я помню, как на заре «Каракумстроя» газета «Правда» сетовала, что вместо семидесяти процентов от общей стоимости Каракумского канала, определенных планом на освоение новых земель, гидростроители израсходовали всего пятнадцать процентов, тогда как остальные ушли на сооружение главной магистрали. И вот теперь десять лет спустя я держал в руках газету «Известия», в которой председатель колхоза имени Ленина М. Оразму-радов рассказывал, к чему привел такой «строительный перекос». «Процесс засоления почв обострялся с каждым годом. Сегодня он приобрел угрожающие масштабы. Только третья часть колхозной пашни относится сейчас к землям незасоленным или слабозасоленным. Зато почти половина — к сильнозасоленным, то есть практически бесплодным».
Не только полям, но и поселкам грозят поднявшиеся из недр соленые воды, они подступают под постройки, губят лесонасаждения. Спасти положение можно лишь срочным строительством коллекторно-дренажной сети. Иначе, как и в древности, придется заняться переложным землепользованием: загубили одно поле — айда на другое.
«Когда воду из канала подвели к нашим полям, мы не предполагали, что увеличение поливов вызовет такой быстрый подъем грунтовых вод, а потом и засоление полей», — писал М. Оразмурадов.
Позвольте, может спросить читатель, разве хлопок стал «водохлебом»? Разве тот же самый куст может выпить больше того, что может? Признаться, и меня тоже занимал этот вопрос, и я, у кого только мог, спрашивал о нормах полива. Мне называли разные цифры: восемь, десять и даже пятнадцать тысяч кубометров воды на гектар хлопка. Каково же было мое удивление, когда в одной из статей журнала «Природа» я прочитал, что двух тысяч кубометров на гектар вполне достаточно для хорошего урожая и что уже при трех тысячах начинается засоление… И показалось мне, что в этой разноголосице — одна из главных причин поднятия грунтовых вод. Как это ни странно звучит, но, вероятно, чем больше возможности водоснабжения, тем строже и жестче должен быть водный лимит.
Вторая причина — неверный прогноз или его отсутствие. Французский ученый Клод Бернар сказал однажды: «Настоящая наука учит нас сомневаться, а при незнании чего-либо — воздержаться». Некоторые туркменские специалисты, своеобразно понимая эту формулу, воздерживались от прогнозов. «После строительства искусственной реки режим грунтовых вод на этих землях не прогнозировался, не велись натурные съемки», — публично признавались они в местной печати. Почему же молчали? Разве не знали, что бессточные пустынные земли за много веков стали настоящей солонкой, что только в верхнем десятиметровом слое здесь содержится до двух тысяч тонн соли на гектар?..
Это очень обидно, когда ученые уподобляются слепцам: простукивают только те камни, что в пределах досягаемости.
Наверное, именно эти ошибки кое-кому за рубежом и дали повод утверждать абсурдное, будто Каракумский канал создает новый сельскохозяйственный кризис. Так, в частности, писал в одной из норвежских газет некий господин Мюрдаль. Но, как ни грустно то, что мы уже знаем о возникшем конфликте с природой, все же не хочется соглашаться с господином Мюрдалем. «Дети, впервые споткнетесь о камень, разобьете коленки — прошу вас: не спешите думать, будто земля вся — из камня», — призывал литовский поэт А. Балта-кис. Да, это хорошо известно: все просто, когда ничего не предпринимается. Возможно, некоторым господам на Западе желанней было бы законсервировать «пустынный и безводный» образ жизни туркменов, чтобы буржуазные снобы, приезжая из своих цивилизованных стран, могли любоваться стоицизмом аборигенов. Но еще недавно такой «образцово-отсталый» народ теперь не хочет отставать от сверхцивилизованных соседей. Он взялся переделывать все сразу — образ жизни и традиции и даже природу своей страны. При такой большой работе удивительны ли ошибки? Можно пройти какое-то расстояние за час. А если нужно успеть за полчаса? То