Ученые не раз опровергали эту легенду, доказывая, что невозможно было в то время создать зеркала, способные зажечь корабли на расстоянии полета стрелы. Но легенда о том первом использовании солнечной энергии все волнует людей. Более того, есть основание думать, что это вовсе и не легенда, а быль. Еще Бюффон в XVIII веке пытался воспроизвести опыт Архимеда, используя солнечный концентратор из многих плоских зеркал. И ему удалось зажечь сухие дрова на расстоянии 100 метров.
Архимедова выдумка интересовала и некоторых наших современников. В тридцатых годах было немало людей, веривших, что можно создать своего рода солнечный гиперболоид, который позволил бы сжигать вражеские самолеты. Это была очередная волна увлечения «солнечными машинами», многообещающий гребень которой увлек и молодого ученого Валентина Алексеевича Баума.
Да, именно так, интерес к солнечной энергетике не растет равномерно, а время от времени словно бы захлестывает волнами мир ученых. В 1741 году Ломоносов представил в Российскую академию наук сочинение, в котором предлагал «отведать электрической силы в фокусе зажигательного инструмента». Тогда же Лавуазье пытался сконструировать машину для концентрации солнечных лучей. В 1878 году на Всемирной выставке в Париже сенсацией стала газета «Солнце». На глазах у публики ее печатал станок, приводимый в движение паровой машиной, которая работала на энергии солнечных лучей, сконцентрированных огромным зеркалом.
Одним из наиболее активных «солнцепоклонников» был К. Э. Циолковский. В своем труде «Механика и биология» он описал вариант солнечного двигателя. Такой двигатель был построен и с успехом демонстрировался на первой сельскохозяйственной выставке, проходившей в 1923 году в Москве.
Можно констатировать, что волны интереса к солнечной энергетике учащаются. В 1931 году группа энтузиастов-«солнцепоклонников» (так в шутку они именовали себя в то время) — сотрудников Ленинградского физико-технического института пыталась создать институт солнечной энергии. В конце тридцатых годов — новая волна. Тогда экономисты впервые засели за подсчеты «запасов» солнечной энергии. Это было вызвано публикацией ряда научных исследований, посвященных неотвратимому истощению на Земле запасов органического топлива. В 1939 году при Академий наук СССР создается гелиокомиссия под председательством академика М. В. Кирпичева. С того времени Баум, для которого изучение проблем солнечной энергетики было лишь увлечением, делает гелиотехнику своей специальностью. Десятью годами позже в Энергетическом институте имени Кржижановского создает^ ся первая в мире лаборатория гелиотехники, и Валентин Алексеевич назначается ее заведующим.
Нет, он не был одним из тех мечтателей, которые верили в солнечные гиперболоиды и прочие — фантастические аппараты. Еще в тридцатых годах, работая в Средней Азии над созданием водонагревателей и солнечных бань, он понял, какую опасность для гелиотехники представляют и неумеренные оптимисты, и скептики. Первые, хватаясь за создание явно нереальных гелиоустановок, компрометируют и без того трудное дело, вторые убивают идею своим железобетонным равнодушием. И Баум занялся, может быть, самой важной проблемой — исследованием возможностей солнечной энергетики. Так появилась на свет «теория концентрации», поставившая предел фантазиям. Выяснилось, что никакие солнечные печи не могут выработать температуру, превышающую четыре тысячи двести градусов. Это было слишком мало по сравнению с прежними оценками и слишком много для наших земных потребностей, ибо нет материала, который не расплавился бы при такой температуре. Выяснилось также, что никакие зеркала не способны сконцентрировать солнечную энергию больше чем в пятьдесят тысяч раз. Это было немало. Восемь — десять тысяч киловатт мощности на квадратном метре устраивали даже фантастов.
Солнце заставило его, теплофизика, сменить специальность, оно же увлекло его на новое местожительство. В 1965 году в свои шестьдесят с лишним лет он уехал в Туркменистан, где самые мощные в Советском Союзе «месторождения Солнца» — 160 тысяч малых калорий тепла в год на каждом квадратном сантиметре. Это почти в два раза больше, чем в Свердловске, в полтора раза больше, чем в Киеве. В физико-техническом институте Баум возглавил большой и энергичный коллектив «солнцепоклонников» и создал экспериментальный центр в местечке Бекрова, том самом, куда вез нас видавший виды служебный «Москвич».
Миновав извилистые улочки ашхабадских окраин, машина вырвалась на склон голой горы, изъязвленной оврагами, подобравшимися к самой дороге. Потом открылось ровное, полого поднимавшееся большое поле. Впереди и слева горбился Копетдаг, затянутый дымной вуалью жаркого дня, и, все ближе подбираясь к дороге, побежали сельские домики, как везде в предгорьях, утопавшие в зелени. И вдруг там, впереди и слева, на темном фоне горы что-то могуче блеснуло, и еще до того, как мне сказали об этом, я понял — Бекрова, туркменская «столица Солнца», где потомки знаменитых укротителей диких животных пытаются приручить еще одного «дикаря» — небесный огонь.
Увы, я не был оригинален, как и все, кто впервые приезжал сюда, первым делом бросился к самому яркому пятну на экспериментальной площадке — сверкающему пятиметровому блину рефлектора. Возле него работали двое сотрудников, что-то крепили на черные обожженные концы штанг, сходившихся вместе перед зеркальной гладью огромного вогнутого круга. Я попросил чуть повернуть рефлектор, чтобы получше сфотографировать его блеск, и отскочил, опаленный сконцентрированным солнечным огнем.
— Поосторожнее, — предупредили меня. — Так и обжечься недолго.
И сотрудники рассказали, что это — фотоэлектрогенератор, что пока он вырабатывает полкиловатта электроэнергии, но может и больше, если поместить в фокусе новейший фотоэлемент, ибо общая мощность, собираемая рефлектором, не меньше пятнадцати киловатт. Они показали мне такой фотоэлемент — небольшой черный квадратик размером с пол-ладони и сообщили, что он один вырабатывает напряжение 220 вольт и силу тока, достаточную для электробритвы.
— Какая же температура в фокусе?
— Температурами у нас занимается Арслан Назаров. Вон его печь.
Неподалеку на высоких металлических фермах висел другой рефлектор, только повернутый не к солнцу, а> наоборот, вниз, к земле. Зато под ним и чуть в стороне блестело большое плоское зеркало, ловило лучи и, точно так же, как это делают мальчишки, когда играют «зайчиками», направляло их вверх.
— А у вас какая температура? — спросил я, едва взобравшись на продуваемую со всех сторон площадку возле верхнего, вогнутого зеркала.
— Три тысячи градусов, — буднично ответил Арслан Назаров.
Я не поверил. Ничто, ну решительно ничто не напоминало о существовании такой «сверхмартеновской» жары где-то совсем близко от нас, почти что на расстоянии вытянутой руки. И вдруг в двух метрах от меня что-то вспыхнуло и полетело вниз, оставляя дымный след.
— Жук залетел.
Я посмотрел туда, где сгорел жук и опять ничего не увидел. И мне прямо-таки нестерпимо захотелось протянуть руку, потрогать это невидимое нечто, в котором все сгорает.
— Руки протягивать не рекомендуется, — сказал Назаров, словно угадав мое желание.
Он взял палку, провел ею по воздуху, и палка сразу взрывообразно вспыхнула, словно облитая бензином. Это походило на фокус, но не удивляло.
Назаров отбросил палку, почему-то отряхнул руки и сказал разочарованно:
— Это что, — фокальное пятно — два сантиметра. Вот у Тромба…
— Кто это?
— Крупнейший специалист. Разве Валентин Алексеевич не рассказывал? Это ж его друг…
Пришлось спускаться на землю, разыскивать Баума и расспрашивать об этой еще не известной мне очередной странице его биографии.
…Их было много, международных конференций и симпозиумов, в которых Баум участвовал. Не раз он бывал и в Одейо — французской «столице Солнца», расположенной в Пиренеях. Там высоко в горах стоит восьмиэтажное здание крупнейшей в мире солнечной лаборатории с оригинальной, глубоко вогнутой зеркальной стеной. Десятки больших плоских зеркал, разместившихся на склоне горы, собирают солнечные лучи для этого гигантского рефлектора площадью свыше двух тысяч квадратных метров.
— Страшно смотреть, как толстый стальной стержень, словно свеча, тает в фокальном пятне этой печи, — рассказывал Баум.
Температура в том «зайчике», диаметр которого больше полуметра, достигает трех с половиной тысяч градусов. «Аристократическое» сверхчистое тепло Солнца используется для плавки минералов и металлов, применяемых в керамической, электронной, космической промышленности.
Однажды Баум спросил у профессора Феликса Тромба — создателя и руководителя солнечной лаборатории в Одейо, каково распределение температур в фокальном пятне его печи.
— Равномерное, — ответил Тромб.
— Этого не может быть, — возразил Баум.
Тромб задумался.
— Вы только считаете, а мы это давно уже получаем на практике.
Тогда Баум нарисовал несколько схем и произвел некоторые расчеты, основанные на теории концентрации. Тромб промолчал, но в тот же день пригласил коллегу из Советского Союза посмотреть свои новые работы. С тех пор они друзья. «Крупнейший специалист» использует каждый случай, чтобы посоветоваться с «крупнейшим теоретиком» в вопросах солнечной энергетики…
Баум рассказал мне о грандиозных замыслах «солнцепоклонников». Наиболее фантастичен проект американского ученого Питера Глейзера, предусматривающий создание на высокой орбите спутника-электростанции мощностью десять миллионов киловатт. Японцы не смотрят так высоко, но мечтают не менее смело: они планируют сооружение солнечной электростанции на Земле уже к 1990 году и надеются довести ее мощность до двух миллионов киловатт…
— А мы? — вырвалось у меня.
— Мечтать мы тоже умеем. А работаем над более реальными проектами, которые могут быть использованы уже сегодня. Из этих работ я считаю важнейшими для Туркмении солнечные опреснители, холодильные установки, теплицы, водонагреватели…