Наконец была выведена закономерность: если из одного и того же места на каждые десять литров пресной воды откачивать три-четыре литра соленой, создается устойчивая система и смешения вод в недрах не происходит.
— Это была тысяча и одна ночь, — устало сказала Надя корреспондентам, подступившим со своими вопросами, после того как работы были закончены.
— Месторождение найдено не буровым стаканом, а мыслью, — по-своему поддержал ее В. Н. Кунин.
Она думала, что поставила наконец желанную точку. Сколько раз уже было за время работы на Ясхане, когда казалось: дальше все как по маслу. Она знала: многие геологи вполне удовлетворяются половиной пути, открыли месторождение — и ладно. А Наде не терпелось увидеть вкусную ясханскую воду в поселках нефтяников, разбросанных по пустыне. И вместе с другими туркменскими специалистами она снова поехала в Москву, чтобы отстаивать проект строительства водопровода Ясхан — Небит-Даг. И снова встретила много сторонников и много противников:
— А так ли уж хороша ясханская вода?
— А может, она вредная?
Приходилось бегать по лабораториям, собирать анализы.
Особенно нападала сердитая представительница Министерства финансов:
— Такое дорогое сооружение для воды?!.
Надя понимала: человеку, привыкшему к круглосуточно работающему водопроводу, трудно себе представить, какое бедствие — безводье. Не только нефть, даже золото и алмазы становятся без воды недоступными, как лунные камни. Казалось бы, достаточно об этом авторитетных высказываний. Еще академик А. П. Карпинский говорил, что вода — самое драгоценное ископаемое, что она не просто минеральное сырье, не только средство для развития промышленности и сельского хозяйства, а действенный проводник культуры, «живая кровь, которая создает жизнь там, где ее не было». Казалось бы, все ясно. Но оппоненты ставили все новые вопросы, и приходилось терпеливо объяснять, доказывать цифрами, фактами, сравнениями. Было это для Нади, как очередной урок великой школы, имя которой — ЖИЗНЬ…
Через поселок шла уже немолодая женщина с глубокой сединой в черных волосах, и люди останавливались, кланялись ей.
— Салам-алейкум!
— Алейкум-салам!
Ее узнавали, торопились навстречу с радостной улыбкой. И она тоже улыбалась в ответ, силясь вспомнить в пожилом туркмене молодого батыра, которого она должна была знать в ту ясханскую лору. Тогда не было здесь ни дорог, ни линий высоковольтки, ни этого большого поселка с магазинами и школами.
Только озеро, казалось, нисколько не изменилось за эти годы, все так же стелило под ноги белую дорожку легкого пенного прибоя. Надежда Григорьевна Шевченко, кандидат геологоминералогических наук, заведующая сектором региональной гидрологии и оценки ресурсов республиканского института геологии — так ее теперь величали, словно в сказке, искупалась в двух водах — соленой и пресной, по косой тропке перевалила через высокий бархан, вышла на дорогу, где ее ждала машина, и поехала дальше в пески, откуда ползла запыленная труба водопровода.
Когда-то геологи говорили ей, что она счастливая: не только открыла месторождение, не только нашла способ его эксплуатации, но и, так сказать, внедрила свое открытие в производство. Бывало, завидовали и зарубежные ученые. Французский гидрогеолог профессор Шеллер, много лет проработавший в Сахаре, так прямо и сказал, что мечтает хоть раз в жизни довести до конца такую большую работу.
Это, должно быть, тоже от характера — упрямо доводить до конца начатое дело. Все говорят: хорошо, когда такой непримиримый характер. А ей с ним трудно. Потому что дело, как дорога, которую сама себе выбираешь, никогда не кончается.
Счастливый был день, когда ясханская вода пришла по трубопроводу в Небит-Даг. Эта радость людей так и ехала с Надеждой Григорьевной в Ашхабад. Проводник поезда и пассажиры угощали ее чаем, не видя в ней должного почтения к этому факту.
— Вы посмотрите, какой янтарный чай! Такого и в Москве нет.
— А я не из Москвы, — смеялась Надежда Григорьевна.
— В Ашхабаде тем более. Чай — лучший определитель качества воды.
— Я не из Ашхабада.
На нее смотрели с недоверием: откуда еще может приехать такая интеллигентная и красивая женщина, как не из столицы? И рассказывали безбожно запутанную от многих пересказов историю, как некая женщина, не ведая ни сна, ни отдыха, много лет ходила по пескам, искала воду среди барханов, как люди смеялись над ней, считая чуть ли не сумасшедшей, как она посрамила маловеров, найдя целое море…
Она смеялась, но слушала, не перебивая, удивляясь, как быстро, от незнания ли, от извечной ли человеческой любви к необычному, эта история обрастала чуть ли не сказочными подробностями. Так, наверное, и рождаются легенды: факт, как маленькая дорогая картина, со временем затмевается величиной и роскошью рамы.
Но прошли торжества, люди быстро привыкли к вкусной воде, и Надежде Григорьевне все реже приходилось слышать восторженные рассказы о гидрогеологах пустыни. Зато все больше уверялась она, что для нее ясханская эпопея далеко не окончена. Подземное море было найдено и разведано. Но его требовалось еще и охранять.
И настали для нее новые тревоги. На правах первооткрывательницы она должна была осуществлять «авторский контроль», ездить по пустыне, проверять, как эксплуатируется месторождение. Всякое бывало. Обнаруживала осевшие, а то и вовсе провалившиеся качалки. Это означало, что вместе с водой отсасывался песок и в глубинах образовывались пустоты. Но самым страшным было, когда эксплуатационники, успокоенные надежным дебитом скважин, вдруг загорались рационализаторским рвением: зачем качать соленую воду, когда ее все равно приходится сбрасывать? Если людям, обуреваемым идеями такой экономии, дать похозяйничать хотя бы полгода, подземное пресное море погибнет. А Надежда Григорьевна хотела, чтобы ясханский родник, дающий сотни литров в секунду, не иссякал многие десятилетия, чтобы он радовал людей даже в ту отдаленную пору, когда встанут по берегам Каспия атомные опреснители и новые реки потекут в пустыню от моря. Потому что ни один опреснитель не может сделать воду такой вкусной, как уникальные недра Ясхана…
Впереди над барханом показались серебристые технологические установки, вскинулась паутина проводов и тяжелых изоляторов над высоковольтными трансформаторами, послышался машинный шум, а затем показалось и само здание насосной станции, зеленое, высокооконное.
Она открыла железную дверь, врезанную в высокие ворота, и остановилась на пороге, привыкая к сумрачной прохладе. Солнце бросало на чистый кафель пола четкие квадраты. За легкими перильцами в глубине мощно гудели насосы, и толстые холодные трубы мелко дрожали под напором воды.
— Надежда Григорьевна!
От щита с приборами к ней быстро шла невысокая полная женщина в синем халате, радостно улыбалась.
— Сколько я вас не видела!
— А вы все тут и работаете?
— Тут и работаю. Десять лет уж как воду в Небит-Даг качаю, а ее будто и не убывает…
Надежда Григорьевна хорошо помнила эту женщину, работавшую поварихой в ее геологической партии, помнила ее борщи, шутки, даже голос. А вот имя забыла. И от неловкости за свою забывчивость стала прощаться, обещая в другой раз как-нибудь при случае заехать в гости.
Солнце ослепило белизной, как только она вышла из помещения. Минуту Надежда Григорьевна постояла, зажмурившись, и пошла по бетонке, выложенной из белых плит по дну неглубокой межбарханной котловины. Уже издали махнула шоферу, чтобы догонял.
Барханы справа и слева подступали к самой дороге, крутые, изрезанные неровными плетенками защитных заграждений. Одиноко стояла песчаная акация, печально-голая, серая от пыли, повисшая длинными, как у березки, косичками.
Потом она сколько-то проехала на машине и снова пошла пешком: прошлое манило воспоминаниями, звало к уединению. И вдруг в тишине пустыни уловила странный отдаленный шум. Остановилась, прислушалась удивленная: так могла шуметь только вода. И пошла быстрее к шлагбауму, перегородившему дорогу.
Пожилой туркмен вышел из домика, стоявшего неподалеку, строго посмотрел на нее.
— Ходи назад!
— Ты чего, пустыню охраняешь?
Барханы лежали вокруг голые, бесчисленные, и были они недоступнее всякого шлагбаума. Кому придет в голову без крайней надобности идти в пески среди бела дня?
— Что же ты охраняешь? — весело переспросила Надежда Григорьевна.
— Тебе знать не полагается.
Он помолчал и добавил доброжелательнее:
— Жизнь охраняю.
Она свернула с дороги, взобралась на соседний бархан и увидела вдали огромные серебристые баки с протянутыми в пески толстыми щупальцами труб. Оттуда, от баков, доносился глухой шум воды. Волны подземного моря сбегались сюда от всех скважин и, падая с высоты, гулко отдавались в баках удивительной музыкой водопадов, которую можно было слушать и слушать без конца.
От шлагбаума коротко гуднул «газик». Там стояли рядом шофер и охранник, махали руками, звали ее. Надежда Григорьевна засмеялась, поняла, что шофер уже объяснил, кто она и зачем здесь и какое отношение имеет к воде, шумящей за барханами. Знала, что туркмену теперь не терпится пригласить ее к себе домой как самую дорогую гостью. Знала, что, задерживаясь на бархане, обижает человека, но ничего не могла с собой поделать. В этих странных для пустыни звуках ей слышалось другое — тяжелый шум падающей воды у плотины Днепрогэса, возле которой она долго стояла в свой последний отпуск. И хоть совсем несравнимы были эти два искусственных водопада, ей все же казалось, что между ними есть общее — пусть слабый, но неиссякающий ручеек родства…
Глава XIIМоре — красные берега
Не исчезает жизнь, а лишь проходит…
Дороги, дороги! Много их было, тысячи километров пустынь и степей, горных ущелий, водных стремнин, зажатых барханами, десятки городов и аулов. Каждый день пути — как новая страница большой книги, которую я взялся пересказать своими словами. Как-то Максим Танк заметил с горечью: «Лишь малую толику смог я пропеть из того, что мне рассказали дороги». Это не частное мнение: любое изложение беднее жизни, любая копия хуже оригинала. Многие из тех, кто были моими проводниками на долгом пути, наверное, найдут в этой книге немало того, что увидели они, но не заметил я.